есть высшая плоть, плоть плоти, сиречь речь говорится: нескончаемый дух!..
Только всего этого человек хорошо не может понять, потому что у человека в
мозге одного такого винтика не хватает, на котором и держится вся эта
машина... Хоть бы смерть: никто оттуда назад не приходил и не рассказывал,
как это там... какие, дескать, порядки!.. Тут вся и разница: человек, как
палка, о двух концах, а у бога и в конце-то всех и всяких концов нигде и
никакого ни в чём нету конца... Тут... мудрёная штука... Можно голову набок
свернуть!..
Сказано было ещё в этой книге, что у чёрта на ногах есть копыта, похожие
больше на такие, как у свиньи, но их-де человеку никогда не подковать,
потому что сам чёрт хоть и железной породы, но на ём не держатся гвозди, не
смотри, что гвоздь ему в пятку пойдёт, и он тебя будет на спине шибче любой
лошади катать!..
Но человек-де и того не понимает!..
Не понимает, что лучше подчас не торопясь пешочком идти, чем трястись во
весь дух на телеге... Спешить, право, некуда: спеши не спеши, а как гиря до
полу дойдёт, так и кончик!..
А не понимает он потому, что какая трава по дороге и та больше знает,
чем человек, почему и похожи дни человека на эту траву!.. Человечий сад
цветёт при широкой дороге, и по этой дороге проходит косец, и у косца коса
за плечами, и коса никогда не тупится!..
Самое главное: нет у человека правильного глаза на всё... Ему больше...
кажется, а он принимает всурьёз... Глаз у него ленивый и надменный, от
человечьего глаза сглаз даже бывает, когда этой чёрной силищи в кого-нибудь
одного через меру накачено. Нам ведь всё кажется, что в мире одни мы только
стоим на ногах, а всё остальное или ползает перед нами на брюхе, или стоит
бессловесным столбом, тогда как на самом-то деле совсем и не так!..
В особ час и деревья в гости ходят друг к другу в лесу, как в
престольные праздники мужики по деревне, и корни у них, что у нас ноги и
пальцы, и на самой вершине, где последний на ветру трепещет листок или хвоя
пушистая на ветке, как бровь, у каждого дерева смотрят прямо в небо глаза,
только человек этих глаз никогда не увидит: хватит мужик по древесине
топором или пилой, подрежет суставы, и дерево без единого слова только
крепко зажмурится, чтоб не видать человека и его топора, и на месте
древесного глаза остаётся одна лишь росинка... слезинка...
Только придёт такой час, час горькой расплаты для человека, когда от
него все деревья убегут на... новое место!.. Есть такое царство, куда ещё ни
зверю, ни птице не открыто дороги!..
Потому и сказано было в книге "Златые уста": "Помни, человече, на каждом
столбе при дороге и на каждой пылинке с неё дух невидимо почил... И в мире
есть одна только тайна: в нём нет ничего неживого!.. Потому люби и ласкай
цветы, деревья, разную рыбу жалей, холь дикого зверя и лучше обойди
ядовитого гада!..
Но больше всего люби крылатую птицу!.. Ибо птица есть образ души!
Потому: всё умирает и в землю уходит, чтоб дать из неё новый росток,
вплоть до воды, птица же, когда почует смертный ветер у себя под крылом,
умирать улетает с земли в вышину и там, в выси непостижной, долго-долго
кружит: ищет она особое место, где на десятитысячелетнем дубе, на самой
верхней ветке его сидит огненная птица Финуст, бьёт эта птица поутру и
повечеру над землёй красным хвостом и каждый день кладёт на край земли утром
золотое яичко, а к вечеру -- серебряное, одно катится по небу днём, отчего и
жизнь, и радость есть на земле, и никто этой жизни и радости в особь не
хозяин, а другое повечеру, чтоб крепче спалось мужикам и навной чёрт баб не
кусал в темноте и чтоб светлее было зверю в лесу!..
К этой-то птице и полетит в свой час человек, когда для него все числа и
сроки исполнятся и весь лицом он и душой преобразится..."
Да мало ли о чём в этой книге сказано было, всё в этой книге было
сказано, о всём было в ней прописано... о животе и о смерти...
Эх, братцы, жалко, что нет у меня её сейчас под руками...
* * * * *
По этой-то самой книге и покорил, говорили у нас, Спиридон Емельяныч
бурую медведицу, а что нашёл книгу брат Спиридона Андрей.
Выходило всё так.
В то самое время, когда они воротились с Афона, Андрей Емельяныч, как
известно, стал зашибаться молитвой: целые недели он проводил на Светлом
Болоте, куда и нога человечья в то время, может, ещё не ступала, потому что
пройти на него было за диво...
Но Андрей Емельяныч как-то ухитрялся и проходил!..
Должно быть, через окна плавком!..
Брал он из дома небольшой узелок с хлебом и солью, но, конечно,
ненадолго хватало -- много берёт этого добра широкая мужицкая кость, --
вернее всего, на болоте он питался вместе с глухарями брусницей или малиной,
которой росло в старое время на Светлом Болоте на островах, где посуше --
леса, да ещё каким-то корешком теперь пропавшей на этом болоте травы, даёт
эта трава и плоти утоленье, и лёгкость животу, и духу весёлость!..
Должно быть... калган!..
У него цветы похожи на грошик!..
На этом-то Светлом Болоте жил леший Антютик, только Андрей Емельяныч его
ни разу не встретил, нечего зря говорить, потому он уж не соврал бы,
сказал!..
* * * * *
Однажды в светлоосиянный день по ранней осени, когда с дерев падает
последний листочек и каждое деревцо лепечет им на тихом ветру, словно
торопится что-то дошептать про себя али, может, дочитать перед зимним сном
какую-то свою древяную молитву, отчего на многие версты идёт по лесу звон, и
его никогда не сменишь на колокольный, -- сидел Андрей Емельяныч возле
болотной коряги, уставши с утра молиться и плакать. Плакал Андрей Емельяныч
не за себя, а за род человечий!..
Плыли у него под ещё не пробежавшей слезой высокие облака на север за
снегом, и по небу тянули с севера длинной веревочкой гуси.
Сидит Андрей Емельяныч, любуется своей мужицкой освобождённой душой и
изредка возле себя сколупнёт с ветки брусничку...
Долго так просидел Андрей Емельяныч, без думы, только одни глаза широко
раскрывши... Когда же ударила заря к вечеру по всему болоту красным лучом,
Андрей Емельяныч увидел, что совсем возле него под корягой лежит раскрытая
книга... Видно, что кто-то её перед этим читал да так, не дочитавши до
конца, незакрытой оставил.
Книга эта была писана от неизвестной искусной руки на больших листах
толстой бумаги, коряблой, как береста, и с боков у неё здоровались заячьи
лапки, висели небольшие серебряные застёжки.
Дивно письмо было в той книге!..
Буковки в краску, слова все под титлами, последняя буква всё "ерь" да
"еры", и титло закрывало тайный смысл слова, как с ветки упавший сучок!..
Титло есть знак, а знак надо раскрыть, а чтобы раскрыть что-либо в мире,
надо просветлённую душу!.. Ибо всё тайное покоится перед взором человека в
образе повседневных, привычных предметов, проходит мимо них человек, ничем
не удивлённый, у него на всё глаз наметался и потому всё равно как...
ослеп!..
Потому Андрей Емельяныч не сразу разглядел эту книгу... принял он было
её за куст переспелой брусницы, которая рядом с книгой пушилась, и
отливалась в бруснице каждая ягодинка, как и каждая буковка в книге.
Вот эту-то самую книгу и оставил Андрей Емельяныч брату своему
Спиридону, когда к нам из Чагодуя пришла бумага и, знать, по толстым
сургучам этой бумаги Андрея забрили в солдаты и в солдатах потом запороли
корьём.
Есть у нас ещё и сейчас старики, которые видели эту книгу в избе у
Спиридон Емельяныча, но читывать её никому не доводилось... Лежала она у
него в переднем углу на божнице между псалтырем и житиями. Спиридон на людях
до неё и не прикасался, да, видно, и сам-то в ней не понимал всего её толку,
потому что в грамоте был неискусен, и если знал что из писания, так больше
на память...
Всего вернее, что так, потому не такой человек был Спиридон, чтобы
сменять петуха на кукушку!..
* * * * *
Когда барин приехал в Гусёнки и стал торговаться со Спиридоном о цене на
медведицу, она ходила по пустому дзору -- в это время скотина вся в поле
была. Обнюхала она все уголки и закоулки, обсосала вывороченную Спиридоном
наотмашь лапу и, должно быть, немного в разум пришла. Из избы ясно до неё
доносились голоса -- слышит она пискливый, словно мышь на своих мышат
радуется, тонкий бачуринский голосок и нутряной, из груди выпирающий тёмный
голос Спиридона, похожий на отдалённый звон колокольни. Поняла медведица,
что хочет её Спиридон продать барину в рабство!..
Жалко медведице стало своих медвежат, да нечего делать: зверь любит
свободу больше, чем человек!..
Пока они там торговались, залезла медведица на переклад, где куры
несутся и собран разный хозяйственный хлам, и на накате процарапала здоровой
лапой в крыше солому, сломала жердь по соломе, и в тот самый миг, когда у
егерей в руках звякнули цепи, она соскочила, как молоденькая, в Спиридон
Емельянычев огород, что всегда у нас сзади дома, -- оттого и поднялись так
торчками у коней Петра Еремеича уши.
Проковыляла она по огороду, как подбитая баба, а потом, откуда прыть
взялась, выбежала за околицу, поваливши огородный плетень, а за околицей в
то время тут же за Гусёнками стояли кусты, и за кустами, рукой подать, --
чертухинский лес...
Первые её егеря увидали, свистнули было, да где!..
В лесу медведиха словно провалилась сквозь землю... Должно быть,
издохла, дохлого же зверя человек никогда не найдёт: зверь умеет сам себя
хоронить.
Бросился было и Спиридон её догонять, да было уж поздно: воротился ни с
чем. Сели они с барином опять на лавку за стол и долго не могли ни слова
друг другу сказать, потому больно уж это неожиданно вышло с медведихой.
-- Вот уж и верно, Спиридон, как ты говоришь: на базаре двое глупых, --
первый заговорил барин и усмехнулся на Спиридона.
-- Не говори, какой грех!..
-- Ну, так как же теперь будем кончать?..
Спиридон молчал и не знал, куда глаза и руки девать.
-- Мне, Спиридон Емельяныч, пора, и так завозился!..
-- Да как тут кончать? -- осмелел Спиридон. -- Я уж теперь и не знаю: у
кого медведица убежала -- у тебя или у меня, потому мы сторговались и
хлопнули в руки...
-- Ну, эти балушки ты, Спиридон, оставь для другого, не с дураком каким
дело имеешь! -- сердито пискнул Бачурин.
-- Да кто вас, барин, дурит... Умнее вас по всей округе никого не
найдётся... Только я... по справедливости!..
-- Полно, Спиридон, антиминсы на пне раскладывать: справедливости нет
никакой!..
Тут-то вот барин Спиридона и облапошил: должно быть, пока бегал Спиридон
догонять медведиху, он у него на полке все книги пересмотрел.
-- Я, видишь ли, Спиридон, не знаю: была у тебя медведиха на самом-то
деле али нет... бог тебя знает, может, ты глаза отводить умеешь?
-- Нет, уж мы этим не займуемся, -- намекнул Спиридон, что сам-то барин
как раз на эту руку не особенно чист.
-- Но ведь... медвежата остались!..
-- Остались! Как же, остались! -- радостно подхватил Спиридон, словно
про них и забыл...
-- Ну вот... за этих медвежат я согласен, Спиридон Емельяныч, отдать
тебе мельницу...
-- Ну что ж... Вот и ладно!..
-- И три венца подрублю!..
-- Вот уж спаси те, барин, Христос!..
-- Только и у меня к тебе будет добавка, -- равнодушно сперва барин
отвернулся от полки, на которой были иконы и книги, а потом словно прыгнул к
ней. -- Сниму солому, и дом тёсом покрою, и по лицу тёсом... а ты мне к двум
медвежатам вот эту книгу прибавь.
Бачурин снял с божницы "Златые уста".
Уж то ли затемнение какое случилось со Спиридоном, то ли ещё почему:
может, принял книгу за простой самый обычный псалтырь или знал всё хорошо,
да больно мельником ему быть захотелось, хорошо неизвестно, -- мотнул
Спиридон головой и ничего не сказал.
Облупил, значит, барин Спиридона как липку, и с той поры пропала,
братцы, эта дивная книга навеки!..
Потому, что к этому народу попадёт, так уж не выдерется!..
Повеселел барин на лицо, хлопнул он в Спиридонову лапу своей маленькой
ручкой и с книгой под мышкой пошёл на крыльцо. Спиридон с поклоном его
провожал. Пётр Еремеич усадил барина половчее в кибитку, с боков егеря
поместились с медвежатами, прыгнул Пётр Еремеич на облучок, и скоро заплакал
под дугой колокольчик, унося Спиридоново счастье.
Эх, мужик, борода как лес, а такой диковины не уберёг!!..
Так говорят у нас старики: не знаю, чему больше верить... Я-то думаю,
что могло быть так и этак, а вы... можете ни тому ни другому не верить!..
Глава четвёртая
СОН-СИТНИК
ДУРНОЙ ЗВЕРЬ
Так был продан вольный зверь барину в рабство. Потому умный зверь
никогда не пойдёт по дороге, которая проложена топором, и не побежит по
тропе, намятой ступнёй человека.
У зверя свои, звериные тропы, которых подчас человек и не видит, потому
что зверь по земле умеет ходить, не попирая травы... И часто что лось по
болоту пройдёт, что птица пролетит над этим болотом -- всё едино: от них и
духу никакого не будет.
Зимой дело другое!..
В её белом зеркале видит звериная смерть, где какой зверь ни пройдёт...
За лисой тянется цепочка, как от часов, от зайца остаются все лапки, и
передняя показывает на снегу, куда он спетлял, от волка памятка -- острые
когти в ту сторону, куда он глядит, когда идёт за добычей!..
Ни один зверь не ухоронится от смертного глаза!..
И часто в лесу перед звериной кончиной звериная смерть трубит беззубым
ртом в звонкий охотничий рог, торжествуя победу.
Не вздумай пойти да поглядеть, что там стоит за охотник!..
И ты попадёшь ему в пестерь!..
Потому умные звери и не выходят зимой из берлоги: лучше-де в берлоге
лапу сосать, чем висеть одной шкуркой у печки, хотя у печки и много теплее.
У зверя свои, звериные тропы, и разум у зверя -- звериный!..
И зверь с человеком спокон веку живёт во вражде!..
Ой, и не любит же зверь человека!.. И запаха его даже не любит! Ни от
одного зверя так не несёт, как от человека, а уж то ли зверь не пахуч, когда
он линяет! Тяжёлым человечьим дыхом ни один зверь не может дышать, потому
наткнётся зверь на дороге на след от колёс, и у него сама поднимается шерсть
на хребтине.
А всё оттого, что человек, переставши быть зверем, сам стал больше, чем
волк или медведь, на дикого зверя похож, хотя и сменил шкуру на пестрядину,
ходит в церковь и в баню, но ни святее, ни чище не стал, и тайна, которой
держится мир, по-прежнему бежит от человека, как незаметный на снегу
горностай от лисицы. Всё в мире человека боится. А всё оттого, что хитрости
в нём -- так уж да!..
Уж и хитёр!..
Этой-то хитростью и переманил он из леса немало слабых зверей к себе на
вечное рабство: коня в железо обул, быку на шею ярмо наложил, из барана шьёт
шубу и делает сальные свечи, собаку приучил за хвост и за лапки приносить из
леса целого зайца, рысь в кота обернул, кабана -- в свинью и сам стал самым
дурным, поганым зверем -- свиньёю!..
Даже петух и тот позабыл, что он совсем и не птица, а ...лесные часы, и
некогда в роковой день перенёс роковой двенадцатый час из леса на скотный
двор к человеку...
Пошёл было его домовой выручать, да и сам приручился, и у него, как у
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг