никого не впуская.
Вот в такой-то день Вася, оставив дома Филиппа Сергеевича, дружески
болтавшего о чем-то своем с Розалиной, отправился к секретарю Верлиоки.
Дом отличался от соседних домов только тем, что казался нежилым -
ставни были закрыты и дом выглядел так, как будто, воспользовавшись отгулом,
владелец куда-то уехал, может быть на охоту или рыбалку. Но, поднявшись на
крыльцо, Вася по-дружески поговорил с дверью, и она хоть и нехотя, но
отворилась перед ним.
Просторная прихожая оказалась битком набитой мебелью: шифоньеры теснили
шифоньеры, на полубуфете были беспорядочно навалены стулья. Зато в соседней
комнате, почти пустой, сквозь окна, снаружи прикрытые ставнями, пробивались
полосы света и неподвижно ложились на пол. Впрочем, на полу лежали не только
полоски: он был покрыт пачками денег. Очевидно, и мебель-то была вынесена в
прихожую для того, чтобы в этой комнате деньги чувствовали себя как дома.
Здесь были не только наши сотенные, полусотенные, десятки, четвертные.
Попадались кредитные билеты из иных земель. Вася, взявший с собой фонарик,
разглядел на одном из них золотого льва под короной. Это был билет в сто
фунтов стерлингов.
Мало кому случалось шагать по деньгам. И нет ничего удивительного, что
под его ногами они запищали сперва еле слышно, а потом все громче и громче.
"Понятно, - подумал Вася. - Недаром же о деньгах говорят: купюра
достоинством во столько-то и столько-то. Стало быть, у них есть достоинство,
а я как ни в чем не бывало попираю его ногами".
Вы думаете, что Лука Порфирьевич удивился, увидев Васю? Ничуть не
бывало!
- А, молодой иностранец! - приветливо сказал он. - Милости просим.
Налить?
На столе стояли две бутылки водки, одна уже почти пустая. А рядом
соленые огурцы, толстые ломти ржаного хлеба и распластанная на газете
селедка.
- Спасибо, нет. Я водку не пью.
- Шампанского не держим. Но как ты...
Лука Порфирьевич задумался. Он лежал, когда Вася вошел, а теперь снял
со спинки кровати голые журавлиные ноги в задравшихся брюках и сел. Голова
его покрутилась как на шарнире, серовато-мутные глаза несколько прояснились.
- Как ты сюда попал?
- А я с дверью по-дружески поговорил - и она распахнулась.
Лука помолчал.
- Это бывает, - наконец сказал он.
Без сомнения, Лука Порфирьевич брал отгул для того, чтобы никто не
мешал ему выпить, пропустить или тяпнуть - в русском языке есть много слов
для обозначения этого нехитрого дела. Он приветливо встретил гостя, и Васе
угрожать ему не хотелось. "Все-таки старый человек, - думалось ему. - И
даже, может быть, птица".
- Лука Порфирьевич, - мягко заметил он, - вы знакомы со всеми делами
Леона Спартаковича и часто бываете в его квартире. Скажите, пожалуйста, вы
не встречали у него девушку?.. Ну, как вам о ней рассказать... Белокурая,
загорелая, голубые глаза. Одета по-дорожному, в курточке и джинсах.
Лука Порфирьевич распечатал вторую бутылку, выпил и, крякнув, понюхал
корочку хлеба.
- Была, да сплыла.
- Где она, что с ней случилось?
Пятна и полосы солнечного света дрожали на стенах, потолке и на полу,
становились то шире, то уже - можно было подумать, что и они волновались не
меньше, чем Вася.
- Не скажу. Государственная тайна! И вообще, кто ты такой? Откуда ты
взялся на мою голову? Вот я бы сейчас пел или спал, а мне нужно с тобой
разговаривать. Почему? За что? Берет человек отгул, запирается, чтобы его
оставили в покое эти бумажные хари, выпивает, закусывает. Ну почему... - он
смахнул слезу, - почему я должен выдавать тебе государственную тайну?
- Ну вот что, - тихим, страшным голосом сказал Вася, - или вы мне
скажете, где она, или я сейчас же докажу, что мне известны некоторые если не
государственные, так весьма опасные для вас тайны.
- Ох, испугал!
- Считаю: раз! - Он помедлил. - Два!
Секретарь ухмыльнулся, выпил еще стаканчик и закусил селедкой.
- Три. Ну, Лука Порфирьевич, теперь держитесь. Кстати сказать, вы
верующий?
- А тебе какое дело? Ну, допустим, да! И он демонстративно
перекрестился.
- Так вы считаете, что поп не должен называть новорожденного Ричардом
Львиное Сердце?
Вам случалось видеть, как трезвеют очень пьяные люди? Нежные, пушистые
шарики хмеля вылетают из головы и растворяются в воздухе, как в раскрашенном
сне, и некоторые, прежде чем растаять, по-детски гоняются друг за другом.
Сразу же все становится на свои места, откуда-то появляется ясность, похожая
на грубый, неотесанный камень, - ясность, которая дает понять, что с ней
шутки плохи.
Именно это произошло с нашим секретарем, когда он услышал об упрямом
попе. Но он сдался не сразу.
- Какой такой Ричард? - спросил он беспечно и слегка задрожавшей рукой
поставил на стол стакан. - Не слыхал!
- И даже удалось ли Жабину отравить жену, не слыхали? - с любопытством
спросил Вася.
Плоские тусклые глаза человека-птицы вспыхнули от страха и изменили
цвет, вылезли из орбит, и откуда-то появились длинные, мелко хлопающие
ресницы. Все это, казалось, дошло до предела и не могло удвоиться. Однако
удвоилось, когда Вася спросил:
- И неужели вы, наивный человек, поверили, что покойная девочка была
похожа на собачку?
Остолбеневший Лука Порфирьевич со стуком, тяжело рухнул на колени.
- Сколько?
- Не продается, - громко ответил Вася и так стукнул кулаком по столу,
что бутылки и стакан подпрыгнули и скатились на пол.
Секретарь горестно покачал головой.
- Его Высокопревосходительство посадил ее в землю, - одними губами
прошептал он. - В парке за домом, под флаговой сосной.
И вдруг легкое, счастливое чувство охватило Васю. Он вспомнил ночь,
которую провел в парке. Вот почему его как магнитом тянуло к молоденькой
иве!
Взъерошенная груда перьев, из которой торчали горбатый клюв и длинные
голенастые ноги, лежала перед ним.
- Еще один вопрос, Лука Порфирьевич, - сказал Вася. - На полу в
соседней комнате лежат деньги... Я понимаю, это взятки. Но почему вы
положили их на пол?
- Сушу, - еле слышно ответил секретарь. - В подвале сыро. Плесневеют,
будь они прокляты.
Вася засмеялся и вышел.
ГЛАВА XXIX,
в которой рассказывается, что случилось с Ивой
Конечно, было бы гораздо лучше, если бы Ива сама рассказала о том, как
она оказалась в Шабарше. Но, к сожалению, она об этом ничего не знала.
Появление "мерседеса" не осталось бы незамеченным в Котома-Дядьке. Поездом
Леон Спартакович воспользоваться не мог - станция Шабарша не значится в
железнодорожных расписаниях. Остается предположить, что он усыпил Иву, а
потом улетел вместе с нею по воздуху, хотя регистраторам, даже в чине
Главного, летать категорически запрещено.
Так или иначе, она очнулась в незнакомой комнатке, в незнакомом доме и
увидела незнакомого человека, который старательно гладил белье на
старомодной, обитой войлоком доске. Да полно, человек ли это? И если
человек, то женщина или мужчина? На лысоватой головке лежали в беспорядке
какие-то кисточки, похожие на перья, нос был удивительно похож на клюв,
однако на нем сидели очки. Из широких штанов торчали крепкие птичьи лапы.
И - самое удивительное на нем был грязный, перетянутый поясом длинный
передник. Бутылка водки стояла на окне, время от времени он прикладывался к
ней и негромко напевал:
Ни про друга, ни про недруга,
Ни про милого, ни про немилого.
Несмотря на странную внешность, в нем было что-то уютное.
- Простите, - сказала ему Ива, - не скажете ли вы, где я? И что со мной
случилось?
Человек, похожий на птицу, набрал в рот воды, спрыснул лежавшую на
доске рубашку, расправил ее и снова взялся за утюг.
- В городе Шабарша, - приветливо ответил он. - Заснула в одном городе,
а проснулась в другом. С моей точки зрения, это только приятно. А где? В
доме его Высокопревосходительства Леона Спартаковича Пещерикова. Он-то тебя
и пригласил. И слава богу. Живем, как монахи, ни единой женщины в доме. Ну
годится ли это, скажите на милость? А я, позвольте представиться, его
секретарь. И одновременно, так сказать, разнорабочий.
- Ах, так это Леон Спартакович! - закричала Ива. - Давайте его сюда!
Живо!
Без сомнения, Леон Спартакович стоял за дверью, потому что он появился
в каморке, едва Ива произнесла его имя.
Вот когда он действительно был похож на Аполлона, причем каким-то
образом и на бабочку, и на статую одновременно.
- Ах эта Ива, проказница, плутовка! - сказал он весело. - Все-таки
заставила меня совершить необдуманный шаг со всей решительностью, присущей
молодости.
Ива вскочила с кровати.
- Так это сделали вы, - ледяным (как ей показалось) голосом ответила
Ива. - Вас-то мне и надо! Во-первых, скажите, пожалуйста, почему все свои
письма вы кончаете словами "с подлинным верно"?
Леон Спартакович рассмеялся.
- "С подлинным" потому, что я питаю к тебе подлинное, а не притворное
чувство. А "верно" потому, что верность в наших будущих семейных отношениях
должна играть существенно важную роль.
- Ах, в семейных? Прекрасно. Что вы там пили? - спросила она
птицу-секретаря. - Водку?
- Что пил, где пил? - засуетился тот. - Белье водой спрыскивал! Не пил!
- Опять! - грозно сказал ему Леон Спартакович. - На работе?!
- Ваше Высокопревосходительство! - И секретарь грохнулся перед ним на
колени. - Клянусь святой божьей матерью и всеми угодниками - не пил. Один
глоток - для бодрости. Что для меня водка? Тьфу!
И он с отвращением плюнул.
- Вы сунули бутылку в белье. Давайте ее мне! Живо!
И так как секретарь медлил, Ива быстро разворошила лежавшую на полу
кучу белья и достала бутылку.
- Так, семейных? - повторила она и трахнула Леона Спартаковича бутылкой
по лицу.
Секретарь ахнул. Перья на нем встали дыбом.
- Где у вас тут телефон? - кричала Ива. - Я сейчас же вызову милицию!
По какому праву вы уволокли меня из Котома-Дядьки?
Искры летели из нее снопами, и с каждым мгновением она все больше
становилась похожа на отца в те далекие времена, когда он командовал
артиллерийской батареей.
Но и в Леоне Спартаковиче произошла заметная перемена. Под глазами
появились чуть заметные синеватые мешки, подбородок потяжелел, и, как
показалось Иве, он стал немного ниже ростом.
Человек, как известно, может в редких случаях постареть в несколько
минут. Похоже было, что с Его Высокопревосходительством произошла именно эта
неприятность. Но все-таки он, что называется, собрался и снова заговорил,
хотя язык не очень-то слушался его и слова разбегались в разные стороны, как
шарики ртути.
- Ах эта Ива, затейница, оригиналка! Не хочет исполнять свои обещания.
Ну что ж! Тогда придется ей посидеть дня два-три в этой жалкой каморке, в то
время как ее с нетерпением ждет превосходная квартира.
И он вышел, бесшумно притворив дверь.
Ива села на кровать. Искры больше не вылетали из нее, но сходство с
отцом сохранилось и даже стало еще сильнее.
Ползая на коленях, Лука Порфирьевич искал закатившуюся под кровать
бутылку, и Иве невольно пришлось снова оценить его странную внешность: из
проносившихся штанов торчали тощие перья.
Наконец он вылез из-под кровати с бутылкой в руках, сделал долгий
глоток и заплакал. Ива удивилась.
- Эх вы! - с презрением сказала она. - Мужчина, а плачет. Впрочем,
может быть, вы не мужчина?
- Мужчина, - глотая слезы, сказал секретарь. - Да ведь задушит! Или
сожжет! Он мне давеча уже грозил зажигалкой.
- Как это сожжет?
- Очень просто. У меня левая лапа уже поддалась, и он об этом знает.
И, задрав штанину, он показал корявую птичью лапу.
- Не посмотрит, сукин сын, что я сорок лет служу ему верой и правдой.
- Слушайте! Я ничего не понимаю, - сказала Ива. - Человек вы или птица?
Почему у вас вместо ног птичьи лапы? Человека можно поджечь, только если
облить бензином. Птицу, правда, можно, но это называется не поджечь, а
опалить. Впрочем, похоже, что вашу ногу или лапу действительно кто-то сделал
из папье-маше. Я не понимаю, почему он на вас-то взъелся? Если вы
действительно алкаш, как теперь принято выражаться, так вас надо лечить, а
не поджигать.
Секретарь с горечью махнул рукой.
- Эх, барышня!.. Чего тебе принести? Чайку или кофе?
- Отпустите меня, дяденька, а? - как маленькая попросила Ива.
Он испуганно замахал руками.
- Да что ты, в своем ли ты уме? Как я могу тебя отпустить? Я тебя
накормлю, а потом - на засов. И хорошо еще, коль не буду спать у тебя под
дверью, как собака.
Он вышел, а через полчаса вернулся с подносом, на котором были хлеб,
масло, сухарики и дымящая вкусным паром большая чашка кофе...
Конечно, следовало бы рассказать о том, как Ива провела этот
беспокойный день. Но рассказывать не о чем. Ива с аппетитом позавтракала и
уснула. А когда она открыла глаза, была уже ночь и в узкое окно смотрел
молодой внимательный месяц. Он-то, без сомнения, сразу же разгадал первую
мысль, которая не пришла, а со всех ног прибежала к Иве в чердачную каморку:
"Удрать!" Но как?
Дверь была закрыта на засов, это она разглядела в щелку. Кроме того,
было вполне вероятно, что секретарь действительно спит на полу.
Ива зажгла лампочку, свисавшую с потолка на шнуре, и огляделась:
проходить сквозь стены удавалось до сих пор только одному молодому
симпатичному немцу в фильме "Человек проходит сквозь стену". Оставались
потолок, до которого без лестницы невозможно добраться, и пол. Ива
задумалась: пол был дощатый, и между досками щели. Увы! Для того чтобы
проскользнуть через самую широкую из них, Иве надо было превратиться в
собственную тень. Что делать? Она посмотрела на гладильную доску, которую
Лука Порфирьевич приставил к стене. И доска ответила ей лохматым отзывчивым
взглядом. "А ведь она-то, пожалуй, пролезет в щель, подумала Ива. - Если с
края оборвать войлок". Она сделала это, извинившись, все-таки доска изрядно
пострадала. А потом, просунув ее в щель узким концом, прыгнула на широкий.
Половица крякнула, но поддалась: очевидно, была прибита непрочно.
Уж не знаю, сколько раз пришлось Иве повторить свое гимнастическое
упражнение, - кстати, в школе она занималась легкой атлетикой и даже с
успехом участвовала в состязаниях. Но четыре половицы были отодраны, и под
ними открылась Неизвестность, темная и полосатая. Надо полагать, что Лука
Порфирьевич, прикончив вторую бутылку, очень крепко спал под дверью, потому
что его разбудил бы грохот, с которым, прыгнув в Неизвестность, Ива
проломила потолок и приземлилась в комнате, расположенной под каморкой.
Испуганная, с исцарапанным лицом, она немного посидела на полу,
прислушиваясь: нет, все тихо! Вслед за ней сквозь пролом пробрался, тоже
немного поцарапавшись, слабый свет лампочки, которую она не погасила.
По-видимому, она попала в библиотеку: золоченые корешки старинных книг
смутно виднелись за стеклами массивного шкафа. Две двери были широко
открыты: одна в соседнюю комнату, другая в коридор. Ива выбрала вторую - в
первой темнота была страшнее. Длинный коридор привел к двери, и Ива
осторожно приоткрыла ее. Это была спальня. За прозрачными занавесками, в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг