нравственный импотент позвонил невесте... К счастью, та оказалась
благоразумной девушкой, вовремя сообразив, с каким чудовищем чуть было не
связала свою судьбу...
Я невольно дернулся вперед. Да как он смеет! Про Лариску...
Происходило что-то совсем уже запредельное. Ну как психически здоровый
человек способен не то что произносить - хотя бы всерьез выслушивать бред,
что нес Старший Хранитель? Все это походило на дурной анекдот, на
тягостный, беспросветный роман Кафки - в который я попал в качестве героя.
Но даже у Кафки было поизящнее. Ведь глупейший же фарс! Ну какой в нем
смысл?
И все-таки я чувствовал, что смысл есть... Какой-то тяжелый, мутный,
и, конечно, совсем не тот, что вытекал из гладких отточенных речей
Хранителя.
- Итак, обвиняемый наплевал на наше предостережение, не бросил
педагогическую работу, не выплатил указанной нами суммы на лечение
искалеченного мальчика... Мы дали ему достаточный срок одуматься - целое
лето, но он не воспользовался своим шансом. Вообразите ужас и отчаянье
детей, когда первого сентября, войдя в кабинет математики, они вновь
увидели Константина Дмитриевича Демидова, палача и садиста. Увы, школьная
администрация проявила формализм и приверженность чести мундира. Мундира,
замазанного детской кровью! Видите ли, не имелось официальных поводов для
увольнения. Впрочем, эти начальственные дамы - вопрос отдельный, с ними уже
работают иные наши структуры. Мы же вернемся к Демидову, нагло наплевавшему
на милостивое предупреждение Струны. После этого медлить было уже нельзя -
и Оперативная часть Столицы произвела изъятие преступника. Далее имели
место следственные мероприятия, полностью подтвердившие обвинения. А
посему...
Хранитель сделал короткую передышку, глотнув из ребристого графина.
Странно, а я и не заметил, откуда тот взялся. Впрочем, после "следственных
мероприятий" я много чего перестал замечать. Совершенно разладилось
восприятие.
- А посему, - продолжал он, - Трибунал Высокой Струны, рассмотрев дело
бывшего учителя Константина Дмитриевича Демидова, вынес свое решение. За
насилие, совершенное над светлым ребенком, за предательство и жестокость,
учитывая потенциальную опасность преступника - вывести его за пределы
Тональности. Для чего передать Демидова в распоряжение Исполнительной
Части, дабы та поступила с Демидовым милосердно и безболезненно.
Он замолчал, утирая лоб все тем же белым платочком. Да... Стилистика у
них... Во времена Святейшей Инквизиции формулировка звучала весьма схоже.
"Предать в руки светской власти, дабы поступила она с ним кротко и без
пролития крови"... Недалеко же эти ушли. А уж как эвфемизмы любят...
Вывести за пределы Тональности. Если учесть, что "Тональность" - это, по
словам следователя, вся наша Вселенная, весь видимый мир...
В общем-то, я даже не особо испугался. К тому все шло.
- А сейчас, - вновь возбудился Хранитель, - Демидов пройдет Коридором
Прощения. Но сперва, - махнул он кому-то невидимому рукой, - чтобы ни у
кого не возникло сомнений в справедливости суда Струны...
По мановению его ладони в мраморной стене появился проем, за которым
зияла чернота.
- Ну давай же, иди! - нетерпеливо бросил Хранитель.
Из черноты осторожно выдвинулась невысокая фигурка.
Ничего себе! Я узнал его сразу, несмотря на разительные перемены.
Димка Соболев оставался самим собой, хоть и одет был в лазоревую
футболку и такого же цвета шорты. Волосы его, некогда касавшиеся плеч, были
коротко острижены, и оттого он казался значительно моложе своих
четырнадцати лет.
Димка замер на пороге, с недоумением оглядывая Мраморный зал.
- Гляди, отрок! - обернувшись к нему, торжественно возгласил
Хранитель. - Высокая Струна справедлива, она не медлит покарать зло. Вот
он, жестокий негодяй, сладострастно избивавший тебя, надеявшийся на свою
грубую силу и учительскую неприкосновенность. Вот он замер сейчас,
огорошенный строгим приговором, жалкий червяк, что и соответствует его
глубинной сути. Не должен быть он в мире, не должен осквернять мерзкими
своими звуками нашу чистую Тональность. И потому будет изъят из нее.
Никогда больше не ударит беззащитного ребенка, никогда не прольется из-за
него светлая детская слеза. Ибо Высокая Струна справедлива. Гляди же,
отрок! Пусть в сердце твоем укрепится вера в милосердную защиту "Струны"...
Чем больше разливался соловьем Хранитель, тем недоуменнее казалось
Димкино лицо.
А я не мог отвести от него глаза. Димка Соболев... Поганец, сунувший
мне мерзкую картинку... Димка Соболев, хрестоматийный пример "трудного
подростка"... Не умеющий решать квадратные уравнения... и голова его
металась как воздушный шарик под моими ударами... и бурая кровь не хотела
отмываться под струей холодной воды...
- Константин Дмитрич! - вдруг выкрикнул он неожиданно хриплым,
начинающим ломаться голосом. - Это не я! Тогда, с фотографией! Вы не
думайте, я не хотел...
Лица членов Трибунала как по команде скривились. Хранитель раздраженно
махнул рукой, и Димка дернулся - казалось, кто-то, невидимый потащил его за
шиворот.
- Итак, пострадавший ребенок видел торжество справедливого суда! -
торопливо подвел итог Хранитель. - А теперь...
- Не надо! - истошно проорал исчезающий в черном проеме Димка. - Я не
хочу! Не трогайте...
- А теперь, - вернувшись к прежнему невозмутимому тону, продолжал
Хранитель, - уходящий в иную Тональность преступник должен очистить свою
душу. И потому он пройдет Коридором Прощения.
Хранитель тяжело опустился на скамью, и ему тотчас услужливо протянули
граненый стакан. Похоже, за время судебного заседания графин наполовину
опустел.
И тотчас я ощутил на своем плече жесткую руку. Поднял глаза - так и
есть, ультрамариновая куртка, скучные серые глаза.
- Ну, пойдем, глиняный... Не держи зла.
Широкий прямой коридор казался бесконечным. Что-то случилось с
законами перспективы, а может, изменилась геометрия пространства - но не
было ему конца, лишь неясное бурое марево плыло перед глазами.
Я медленно шагал вперед, отчего-то припадая на правую ногу, с обеих
сторон стояли дети. Разного возраста - от семи лет и, похоже, до
тринадцати, но одинакового облика - всё мальчики в футболках цвета морской
волны. Коротенькие шорты, приглаженные волосы, сверлами вонзившиеся мне в
спину глаза. И шепот, монотонный, словно бьющаяся о песчаный берег морская
волна.
- Мы прощаем тебя, Уходящий... Мы прощаем тебя... Исчезай с миром...
Не было конца этому унылому шествию. Дети-марионетки всё повторяли и
повторяли одно и то же. Должно быть, и им это надоело - приглядевшись, я
заметил, что кое-кто лишь разевает рот в такт остальным. Кое-кто из
старших, раздвинув указательный и большой пальцы, вздымали над головами
малышей "козу", а те, напротив, относились к своей задаче как нельзя
серьезнее. Сосредоточенные лица, широко распахнутые глаза, подрагивающие от
усталости загорелые ноги, в неживом свете люминесцентных ламп казавшиеся
сиреневыми, точно обтянутыми дамскими колготками.
- Мы прощаем тебя, Уходящий... исчезай с миром...
Откуда взялись эти дети? Почему они такие одинаковые, отчего живет
упрямая грусть в их широко распахнутых глазах, зачем им все это надо?
Струна... Загадочная, нелогичная, жестокая и запредельная Струна. И дети...
Бесконечные, равнодушно глядящие мне вслед шеренги детей, завороженных,
околдованных неслышным уху звоном, магической мелодией. Жертвы Крысолова?
Или жертвы Струны?
Время будто замкнулось перекрученной петлей... Я все шел и шел, а
коридор не кончался, и отражались от стен - теперь уж обычных, не
мраморных, а всего лишь бетонных стен слова - "мы прощаем тебя, Уходящий...
мы прощаем тебя..."
А, все равно, хуже теперь не будет, так почему бы и нет?
- Ребятишки, - резко остановившись, произнес я как можно громче, - а
почему вы меня прощаете? Тут найдется хоть один, кого я обидел? Если да,
пускай шагнет вперед. Нужно ведь еще и иметь это право - прощать...
Дети на секунду замерли - но лишь те, кто находился рядом. А стоявшие
позади и те, до которых я еще не дошел, словно ничего и не случилось,
продолжали заученно бубнить "мы прощаем тебя..." Мне тут же пришло в
голову, что их, этих бедняг, наверняка мучили долгими тренировками. Иначе
как объяснить такую ритмичность, такой слаженный хор мальчиков?
Впрочем, долго задумываться мне не дали. Болезненный тычок меж
лопаток - и мой ультрамариновый провожатый злобно прошептал:
- Ну ты, козел, еще выступать будешь? С тобой поговорить напоследок,
да?
Я обречено двинулся вперед. Что означает "поговорить", я уже знал.
Общения со скрывшимися под черными масками следователями мне более чем
хватило. Действительно, какой такой гуманизм по отношению к нам,
"глиняным"?
А коридор никак не хотел кончаться, и порой ловил я себя на мысли - а
может, всё уже свершилось, и это и есть она, загробная вечность... Потертый
линолеум пола, мертвый свет ламп, монотонно шевелящиеся детские губы... "Мы
прощаем тебя, Уходящий"...
5.
- Ну, готов? Спускайся, поехали! - мелькнув на пороге комнаты, крикнул
Женя. И тут же куда-то умчался, этакий живчик.
Отчего бы и не поехать? Ничего другого и не остается. Альтернативы
нет, не считая, конечно, лунного поля... А там теперь снег лежит, толстым
слоем. Новый снег, нового года. И не осталось никаких следов от тех черных
клякс в сухой траве... Разве что тени кружатся, белесые такие, стенающие...
Увы, и этого нет, не верю я во всю подобную мистику. В конце концов,
случившееся со мной куда более странно.
Я спустился во двор. Там, фыркая прогреваемым мотором, стоял
приземистый "бизон", а на грязном, тающем снегу топтались Шура и Миха,
ребята из Жениной группы. Докуривали, о чем-то негромко толковали,
пересмеиваясь. Неплохие парни, мы не раз уже пообщались в бильярдной, не
говоря уже о здешнем баре, "На Дороге". Кто сказал, что люди "Струны" не
уважают пиво? Обывательские домыслы, господа! Особенно если завезут "Темное
олларское"... это же такой букет! И как положено - раки, соленые сухарики,
копченый судак... Бармен, старик Боксис, знает свое дело...
С сухим законом пришлось проститься в первые же дни. "Все, старик! -
решительно заявил Женя, - кончились у тебя дни воздержания. Вместе с опытом
погружения на дно. Так возьми от жизни ее природные дары, не гнушайся
простыми человеческими радостями!".
И я взял - стараясь, конечно, выдерживать меру. Не хватало еще
потерять контроль. И пускай я не склонен к излишней болтливости, но все
равно, не стоит забывать - хожу по мосту тоньше конского волоса. Шаг
вправо, шаг влево... Забавно, еще две недели назад, обретаясь в подвале и
подрабатывая разгрузкой да сбором бутылок, я чувствовал себя в большей
безопасности. А здесь - тепло и свет, великолепное трехразовое питание,
приветливые люди, с виду непохожие на мрачных аскетов... И тем сильнее я
ощущал себя пешкой, стоящей под боем. Рано ли, поздно ли - собьют. Наивно
полагать, что тогда, осенью не пересчитали кляксы, не отволокли трупы в
грузовик. А еще наивнее думать, что исполнители и сами верят в сказку о
милосердии Струны. Далекие миры за гранью тишины... Ну как же! Ищут меня. С
сервера на сервер перескакивают запросы, сканируются мало-мальски
подозрительные физиономии, обстоятельно расспрашиваются многочисленные
"друзья Струны"... И рано или поздно кончится эта безмятежность... Я вот
сейчас отъедаюсь и отсыпаюсь, хожу на медицинские процедуры, играю в
бильярд и потягиваю пиво в компании симпатичных и даже слегка
интеллигентных парней. А тем временем кто-то скрупулезно изучает дело
Константина Ковылева, запрашивает свидетелей дальнегорского взрыва,
сопоставляет факты и даты... Это лишь на первый взгляд моя легенда кажется
железобетонной, а как знать, сколько зияет в ней трещин и откровенных
дыр... Вот и остается просто жить - не загадывая на долгий срок.
Хлопнула тяжелая дверь, вылетел во двор суетливый Женя, на ходу что-то
втолковывая высокому, мрачному парню. Такой вполне мог бы играть Кощея
Бессмертного на детских утренниках. Хотя именно он здесь, на "базе",
изображал в новогоднюю ночь Деда Мороза. Талантливо изображал, надо
сказать. Из его объемистого мешка мне досталась простенькая деревянная
дудочка. И что мне с ней было делать, при моем-то отсутствии слуха?
Разумеется, вертелся здесь же и непоседливый козленок Севка. То,
неслышно приближаясь, подслушивал разговоры куривших и, подпрыгнув за их
спинами, радостно визжал, убегая. То сосредоточенно пинал смятую жестянку
из-под пива, то лепил снежок и начинал обстрел. Правда, чаще всего попадал
в "молоко", а после единственного удачного броска был изловлен пострадавшим
Михой, поднят за шиворот пуховика и звонко шлепнут пониже спины. Правда,
сие воспитательное действо у него обиды не вызвало.
- Ну все, мужики, время! - сообщил Женя. - Погнали.
Мы забрались во вместительное нутро "бизона". Севку, чтоб не баловал,
зажали между Михой и Шурой, рядом со мной, сложившись в четверо,
примостился экс-Дед Мороз, а Женя сел рядом с водителем, толстеньким и
усатеньким коротышкой.
Мы рванули, машина, круто развернувшись, вылетела из предусмотрительно
открытых ворот, которые тут же сомкнулись за нашей спиной. Поворот, еще
один - и вот уже гоним по широкому шоссе. С обеих сторон высятся огромные,
едва ли не в человеческий рост сугробы, тянутся белые, исчерченные темными
проталинами поля, а вдали, у горизонта, смыкается с небом неровная стена
леса. Времени уже четвертый час, но еще не начали сгущаться сумерки, хотя
вроде им пора. Еще полчаса, не больше - и растекутся вязким синим киселем,
растворят в себе грязную белизну низкого неба.
- Народ, а куда мы едем-то? - отчего-то негромко поинтересовался я,
сдвигаясь поудобнее.
Шура хмыкнул, Миха присвистнул, а Женя изогнулся ко мне с переднего
сиденья:
- Точку ставить будем, Константин! Над буквой "i". Поглядишь на акт
справедливости.
Я поежился. Слишком часто я в последнее время слышал это слово.
- А конкретнее?
- Да чего там! - рассмеялся Женя. - Лучше один раз увидеть, чем тысячу
раз... Привыкай, тебе полезно.
Ну ладно. Все равно ведь никуда это от меня не денется.
- А ехать долго? - все же спросил я, провожая глазами однообразный
пейзаж.
- Не боись, ногу не отсидишь. Еще полчаса где-то. Так, Базиль? -
повернулся он к водителю. Тот молча кивнул. - Или тебе отлить? - участливо
предположил Женя. - Так ноу проблем, сейчас тормознем. Ты проще будь,
Костян, проще...
Ну куда уж нам до такой простоты...
- Да в порядке я, в порядке. Не опекай меня без нужды, - пробормотал
я, отчего-то смутившись.
- Севка, а тебе? - моментально переключился Женя. - Перед выездом
сходил куда следует?
- Что я, маленький? - насупился пацан, теребя застежки своей меховой
шапки.
- Ну и славно! - Женя отвернулся от нас и скомандовал водителю:
- Еще газку, Степаныч!
- А навернуться? - не отрываясь от баранки, проворчал тот. - Не видишь
сам, какая голо... - дернул он досадливо плечами... - короче, гололедица.
Видно, не будь тут мальчишки, он бы выразился проще.
Белую плоскость пересекло черным. Так и есть - железная дорога. В
стороне темнеют неказистые будки, жмутся сиротливые вагончики, поблескивает
синим далекий семафор.
- Ну все, тормози, Базиль, - скомандовал Женя. - Прибыли.
- А где ж эти-то? - мрачно поинтересовался Дед Мороз. - Не подвезли
еще?
Женя кинул взгляд на часы.
- Все путем, у нас еще десять минут в резерве. Кости пока разомнем,
перекурим...
Толстенький Вася остановил машину метрах в десяти от переезда.
Вокруг - одно белое безмолвие. Меня это и раньше удивляло - если не считать
пары дальнобойщиков, никто не встретился нам по пути. Впрочем, это ж
провинция. Нельзя тут судить по столичным меркам.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг