похожими, как вечно озабоченные муравьи?
Точно. Не город, а муравейник. Только, в отличите от муравьев, тащут
каждый к себе.
"Москвичок" остановился, распахнул дверцу. Приехали, мол, выходи. И я
увидел гаражи. Длинный ряд гаражей, у каждого ворота открыты, в каждом по
автомобилю, всяких марок и размеров. Красные, черные, светлосерые, коричневые,
зеленые, голубые. Они сами выкатились из гаражей, радостно закружились вокруг
хороводом, дружно гудели, приветствуя меня.
И я понял, - что все эти машины - мои.
Я не верил своему счастью. И поехал кататься, по очереди на каждой машине.
И каждая меня слушалась, и в то же время у каждой был как бы свой характер, и
все они казались мне живыми, и все до одной нравились.
Я катался, пока от усталости не заснул прямо за рулем. Умная машина сама
привезла меня к гаражу, однако спать не пришлось - машины гудели, требуя,
чтобы я их помыл, залил баки бензином и добавил масла. Я провозился до утра,
пока не свалился замертво и не уснул под машиной. К полудню меня разбудили
гудки - мои машины хотели гулять. Чистенькие, веселые, начиненные маслом и
бензином, стекла и бамперы блестят - они были чудо как хороши! Я наскоро
перекусил двумя банками сливового компота, которые закручивал неподалеку от
гаража какой-то чудик, и мы поехали. Я планировал разыскать в городе наших, но
не успел, потому что хотелось прокатиться на каждой машине. Ведь иначе
остальные бы обиделись! Для меня они были живыми. И я их любил и ухаживал как
за живыми, и каждой придумал имя.
Дни шли за днями, но я так и не нашел ни Петровой, ни Суховодова, ни
Варвары, ни Бедного Макара, хотя часто, проезжая по городу, видел то ли их, то
ли похожих на них. Но остановиться просто не было времени, я едва успевал есть
и спать по четыре-пять часов в сутки. Хуже всего было, когда в машинах что-то
ломалось, и я со справочником автолюбителя копался лежа под кузовом в поисках
поломки, или ждал очереди на ремонт. Я отощал и едва держался на ногах, но не
роптал. Разве есть на свете другой двенадцатилетний мальчик, у которого было
бы столько машин? Даже сыну миллионера далеко, небось, до Олега Качалкина!
Я совсем отвык от человеческой речи и общался только с Закрывателем Банок
со Сливовым Компотом, которому подвозил пустые банки в обмен на компот. Но
тому, как и мне, особенно болтать было некогда. Читал я только Справочник
Автодюбителя и журнал "За рулем", каким-то чудом обнаружив на складе подшивку
за несколько лет. Но зато научился прекрасно понимать язык машин, различать
малейшие неполадки в двигателе и все такое.
Я был очень доволен и не хотел ничего другого. Сказочные часы я засунул
подальше в рюкзак, чтобы вообще ни про какое время не вспоминать.
Однажды среди ночи, едва я, покончив с делами, провалился в сон - теперь я
всегда "проваливался" в сон, - меня разбудил знакомый голос:
- Олег, проснись! Наконец-то я тебя нашел! Усыпил Беду, а вас нигде нет.
Столько лет искал...Где Дудка-Побудка? Да проснись же, вы в Беде!
Суховодов, чтоб его! Опять он со своей Бедой. А мне веки будто кто клеем
смазал - никак не могу разодрать.
- Ну, что надо? Спишь по пять часов, и то тебя...
- Вот-вот, и они по пять. А то и по четыре.
- Кто "они"?
- Ребята наши, кто же еще. И питаются этими...банками.
- Ну и что, я и сам банками, сливовый компот, - зевнул я и хотел опять
уснуть, но Суховодов как с цепи сорвался. Опять орал про Беду, ловушку,
опасность, что нас кто-то эксплуатирует и лишает человеческого
облика...Требовал немедленно подудеть в Дудку-Побудку, куда-то идти, с кем-то
бороться. В общем, молол нивесть что, эгоист. А мне завтра вставать чуть свет,
и дел куча, и надо где-то доставать запчасти.
"Дудка-побудка" - знаю я эти дела. Сперва Дудка, потом Тайна, а у меня
машины...
- Ну ладно, - сдался Суховодов, - тогда хоть сходи друзей проведать. Они
все здесь, в городе. Ты - командир, должна же быть какая-то ответственность...
Я ответил, что друзья и без меня могут прекрасно обойтись, не маленькие, а
вот машины... Каждую надо с утра прогулять, вымыть, маслом заправить,
бензинчиком. Потом у двух надо шины поменять - в этом городе всю дорогу на
осколки банок наезжаешь. А шин нет, надо другого Автолюбителя искать.
Кое-у-какой зажигание барахлит, а москвичок Мустанг капризный, с норовом, его
надо уметь завести. И вообще, каждой нужен особый подход...
- Да присмотрю я за твоими машинами. И особый подход найду, и запчасти. Ты
ж меня знаешь. Ну Алик...
Ишь ты, "Алик", у Петровой научился.
Я понял, что Суховодов все равно не отвяжется, и согласился - запчасти уж
очень были нужны. Только стал возражать - зачем идти пешком, когда можно
объехать город на машине? Проще и быстрее. Но Суховодов настаивал, чтобы я
непременно прошелся пешком.
И я поплелся. Ходить отвык, задыхался, болели ноги. Да, не мешало бы хоть
зарядку по утрам делать, чтоб не сыграть в ящик. Но времени нет. Я ковылял по
городу и беспокоился, сможет ли Суховодов завести Мустанга.
Я думал про свои машины и не обращал внимания на жителей города, которые,
впрочем, тоже меня не замечали, занятые своими делами.
И тут я увидел Петрову. Она выбивала ковер перед одним из складов. Пылища
стояла такая, что я ослеп, расчихался и закашлялся. И вдруг увидел Петрову
прямо перед собой с выбивалкой в руке, которой она меня едва не огрела.
Петрову я едва узнал: тощая, чумазая, без утесовской шляпы; отросшие волосы
опять свалялись как овечья шерсть, висят сосульками.
- А, Качалкин, - говорит, - Проходи, не мешайся.
Даже Аликом не назвала, приставать не стала, такая усталая и замученная.
Мне стало жаль Петрову.
- Давай помогу.
- Не сумеешь. Надо осторожно, чтоб ворс не повредить.
- Ну, как знаешь. А зачем тебе такой коврище?
- Не задавай глупых вопросов, Качалкин. Знаешь, какой у меня теперь дом?
Пойдем, покажу.
Я хотел сказать, что мне некогда, что мне надо еще повидать остальных и
побыстрей вернуться к моим машинам, но Петрова уже втащила меня внутрь склада.
Это было длинное полутемное помещение, сплошь заставленное мебелью. Чего здесь
только не хранилось! Какие-то допотопные резные буфеты, белые стулья с
тонюсенькими изогнутыми ножками, обитые потертым шелком и с табличками: "Не
садиться"! - вроде как в музее. Петрова сказала, что это - редкая старинная
мебель, что она с большим трудом разыскала ее в городе, притащила к себе, и
теперь за ней ухаживает, ремонтирует, реставрирует и все такое. В других залах
стояли современные стенки - полированные темные, полированные светлые,
полированные под дуб и под красное дерево.
Петрова объяснила, что за этой мебелью ухаживать легче, чем за
антикварной, но зато она не представляет такой эстетической и прочей ценности.
Потом я увидел шкафы для посуды, как у нашей соседки Наталии Дмитриевны -
многие Наталье Дмитриевне ужасно завидовали, что у нее этот шкаф, и что у нее
есть время и связи бегать по магазинам и добывать такие бесподобные вещи. В
этом щкафу были так хитро расположены зеркала, что посуды казалось в несколько
раз больше, чем на самом деле. Допустим, поставишь один сервиз, а кажется, что
шкаф битком набит сервизами, и все гости удивляются и завидуют, сколько их у
тебя.
Но на складе у Петровой и без того сервизов было навалом, и еще всякие
полочки, тумбочки, люстры, торшеры, вазочки и все такое.
- Здорово! - сказал я, - Ну, а где ты живешь?
- Как где? - удивилась она, - Здесь. Это все мое. Ни у одной девочки в
мире столько нет.
- Ну а...ешь? Спишь?
- А-аа, - зевнула Петрова, - Знаешь, спать и есть как-то некогда. Иногда
удается выкроить часиков пять, так для этого у меня раскладушка. А насчет еды
- тут какие-то психи все банки закатывают, вот я у них и таскаю понемногу.
Яблоки, помидоры, огурчики.
- А у меня поблизости - только сливовый компот.
- Психи, - сказала Петрова, - Ну зачем им столько банок?
- А тебе зачем столько мебели?
- Не задавай глупых вопросов, Качалкин. Сравнил мебель с какими-то
банками. Ладно, ты иди, у меня дел невпроворот.
Я собирался похвастаться своими машинами, но почему-то расхотелось. Иду, и
как-то мне не по себе. И машины уже на ум не идут - все Петрова перед глазами.
Тощая, чумазая, глаза ввалились и блестят нехорошо. В руке - тряпка. А вокруг
шкафы, шкафы...
Бреду себе, вдруг меня окликают:
- Олег, Олег! Остановись, погляди на меня!
Голос вроде бы знакомый, только не пойму, откуда. На улице никого, одни
вещи. Здание вроде магазина, витрина стеклянная, за витриной перед зеркалом
манекен сидит в каком-то немыслимом платье - само платье черное, а на нем луна
и звезды сверкают. Я на платье загляделся, - манекен мне улыбается. Лицо вроде
знакомое, только, как и у Петровой, похудевшее - щеки ввалились, длинный нос
торчит...
- Варька? Ты что там делаешь?
- Или не видишь? - пропела она и глаза закатила, - Сказочное космическое
платье примеряю, последний писк моды. Впечатляет?
Не успел я ответить, что да, впечатляет, - Варвара уже в другом наряде.
Смотрит на себя в зеркало, любуется.
- Брючный ансамбль для прогулок по сказочному побережью в плохую погоду.
Ну как, впечатляет? Смотри внимательней, туалеты каждые пять минут меняются.
- Ты что, манекенщицей стала?
- Вот еще глупости! Это все мое - платья, костюмы, купальники, шляпки,
туфли...Все самое красивое, самое модное. Ни у одной девочки в мире...
Она опять преобразилась, на этот раз во что-то вроде чешуйчатой русалки с
ластами-плавниками на плечах и колышащейся юбочкой-хвостом.
- Костюм для подводного плавания. Впечатляет?
- Впечатляет. Только зачем тебе? Ты ведь и на воде плавать не умеешь.
- А зачем плавать? Важно, как я в нем буду выглядеть. Разве это не
интересно?
- А витрина зачем?
- Чтоб и другие могли на меня полюбоваться. Только не смотрит никто, ты
первый. Здесь все странные какие-то, озабоченные. Вещи с места на место
перетаскивают, банки закатывают, на машинах мимо мчатся, - нет, чтоб на меня
глядеть...
- И подолгу ты так маячишь?
- Да сколько сил хватает. За сутки иногда успеваю примерить по двести
моделей.
- Спишь по пять часов, - сказал я, -питаешься консервами...
- Черная смородина в собственном соку, - вздохнула Варвара, - Надоела до
смерти.
- А у меня - сливовый компот. Приходи, угощу.
- Я бы с удовольствием, некогда все. Стой, куда же ты? Сейчас шубы
пойдут...
Но мне плевать было на ее шубы, мне стало совсем скверно.
Бедного Макара я нашел за городом на ферме. Он хоть и валился с ног от
усталости, но тут же потащил меня осматривать свое хозяйство. Макар сообщил с
гордостью, что теперь у него не несколько каких-то жалких телят, а собственные
стада. И ферма тоже ему принадлежит, и молочный завод, и колбасный цех, и
маслобойня, и сыроварня - работы навалом. Прежде здесь работало много народу,
но Макар их пожалел, отпустил отдохнуть, пообещав присмотреть за хозяйством, а
они так и не вернулись. Спать приходится по четыре часа, а питаться банками
сгущенки и плавлеными сырками.
Но он счастлив. Банок сгущенки у него уже несколько десятков тысяч, а было
бы еще больше, если бы их не воровали эти чудики из города.
Когда я спросил, зачем ему одному столько сгущенки, Макар глянул на меня с
жалостью, как на дурачка, и снисходительно ответил, что никогда, ни у одного
пастушка в мире не было такого количества банок со сгущенкой.
Вот так. У Петровой - шкафы, у Варвары - тряпки, у Макара - сгущенка.
А у меня - машины.
Невесело размышляя и сопоставляя, возвращался я домой. Глядь - танцор
Безубежденцев навстречу. Поздоровались.
- Небось, и здесь кому-то служишь?
- Служу, что поделаешь, - поморщился Безубежденцев, - Ох, и надоело! Я
привык к славе, аплодисментам, к бурной реакции зала, а выступать перед
столами, шкафами и тумбами, сам понимаешь... Шкаф, даже высоко поставленный,
он шкаф и есть. В общем, я все же предпочитаю служить царям, а не вещам.
- Вещам?
- Будто не знаешь! Здесь все служат вещам...
Так вот, в чем дело! В этом городе живут Вещи, и мы все у них в плену. Они
заманивают разными хитрыми способами в свой город, подчиняют, превращают в
своих рабов. Всех, кто клюнул на Золотую Удочку, или на что-нибудь подобное.
А мы ничего не замечаем. Нам кажется, что мы сами владеем вещами, а не они
нами. Потом мы погибнем, а вещи переживут нас. А может, мы тоже превратимся из
людей в банки с компотом или сгущенкой, в шкафы, шубы или в жестянки на
колесах. Такие дела.
Суховодов сдержал слово: - машины мои были в полном порядке, обещанные
шины и запчасти разложены на брезенте на самом видном месте. Машины при виде
меня радостно загудели - мол, встречайте, хозяин пришел, и у меня в душе все
перевернулось. Нет, не могу я их бросить. Пусть я все понимаю, пусть в плену,
в рабстве - не могу, и все тут.
До полуночи я с ними возился и боролся с собой. Суховодов молча помогал
мне менять шины, ремонтировать, подкручивать. О Дудке-Побудке - ни слова. Он
знал, что я должен сам принять решение.
Наконец, я управился с делами, съел банку сливового компота и отыскал
среди пропахших бензином тряпок наш рюкзак. Помоги нам в последний раз,
Дудка-Побудка!
- Если тебе трудно, могу я, - предложил Суховодов.
- Нет, я сам.
Какой же красивый и сильный был ее звук - будто это и не дудка вовсе, а
военная труба или горн. Будто настоящий трубач играет на заре побудку.
- В дорогу! Поднимайся, человек, расправь плечи. Вспомни, что ты -
человек! Пора в дорогу!
Дудка вспыхнула у меня в руке, рассыпалась на тысячу бенгальских огней,
которые холодной звездной пылью взметнулись в сказочное небо. Зато усталость
мою как рукой сняло, и дурного настроения как ни бывало, и сна ни в одном
глазу. Сердце застучало быстрей, загорелись щеки, словно в мороз, когда
придешь с катка. И мои чудесные машины, без которых я минуту назад прямо-таки
жить не мог, действительно стали вдруг просто жестянками на колесах для
перевозки людей с места на место. Зачем они мне, да еще в таком количестве?
Прочь отсюда! В дорогу!
Машины загудели вслед на разные голоса - вначале жалобно, затем угрожающе
и бросились в погоню. Загораживали дорогу, ласкались полированными боками, как
большие кошки, урча и обжигая горячим бензиновым дыханием.
Суховодов протянул мне руку, и мы побежали.
Нырнули на узкую, загроможденную вещами улицу, где машинам не проехать, и
они отстали. Мы не останавливались и не оглядывались, пока не выбежали из
города на дорогу, где меня взял в плен вишневого цвета "Москвичок".
Мы пробыли в плену почти семнадцать лет.
На дороге уже стояла запыхавшаяся Варвара, опять в каком-то потрясном
платье, и потрясным длинным шарфом перевязывала порезанную руку.
- Я разбила витрину, - сказала она, - Они не хотели меня отпускать. Что же
это? Как же это?
Пока я приходил в себя (ходить отвык, не то что бегать), а Суховодов
отвечал на варькины расспросы, появилась Петрова. С таким видом, будто просто
ходила прогуляться по городу, а не удирала только что от своих шкафов и
комодов. В руке - швабра - небось, ею отбивалась, а держит, словно сувенир
прихватила на дорожку. И опять в утесовской шляпе, чтоб овечьи патлы скрыть.
Кивнула нам небрежно:
- Ой, откуда это у тебя? - это она про варварин наряд.
- От верблюда, - с отвращением выдавила Варвара, - Хочешь, махнемся?
Еще бы Петровой не хотеть, когда ее собственное платье походило на тряпку,
которой она вытирала свои шкафы!
- Ну, если тебе так уж хочется, - сказала Петрова.
Девчонки мигом переоделись и повеселели. У женщин всегда так: сменила
платье - сменила жизнь. Кажется, мама так говорила.
- Пора бы уж о пенсии подумать, а ты все наряжаешься, - сказал я Петровой,
- Глянь-ка на часы, бабуля!
А Петрова вдруг разозлилась.
- Ничего не хочу знать, надоело! На этих чертовых куличках всюду капканы,
куда ни ступи. Притащил, называется...
- Это я ...Тебя...
Я уж совсем было собрался стать "ненастоящим мужчиной" и наверняка отвесил
бы ей подзатыльник, если б не Макар.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг