- Да нет же, - успокоил ее Ларсен и нежно взял ее под руку. - Какую
опасность может представить одна льдина среди океана! Ведь ее всегда можно
обойти.
- Но все таки? Магнусен, ответьте вы!..
Магнусен улыбнулся и развел руками.
- Я человек глубоко сухопутный. И к тому же служил в кавалерии, как вы
знаете.
Его насмешливый тон сразу успокоил ее. Она схватила бинокль и
посмотрела в ту сторону, куда смотрели все. Ларсен восторженно следил за ее
лицом. Тогда Магнусен, убедившись, что невооруженным глазом он ничего не
увидит, извинился и неторопливой походкой направился к себе в каюту за
биноклем. Он шел, не оборачиваясь, прямой, как столб.
Вероятно, чтобы успокоить встревоженных пассажиров, с верхней рубки не
спеша спустился капитан и с нарочитым спокойствием, медленно, точно
наслаждаясь солнцем, прошелся по палубе, заложив руки за свою могучую
квадратную спину. Он вежливо поклонился старой англичанке с совиным лицом,
весело подмигнул коротконогому итальянцу-импресарио, не раз переплывавшему
океан на том же "Сплендиде" то с негритянской труппой, то с итальянскими
певцами, козырнул банкиру из Чикаго без левого уха и, наконец, подошел к
Карен.
Протянув руку в ту сторону, куда тревожно были устремлены все взоры, он
густым, жирным голосом, в котором почувствовалось сытное меню только что
съеденного ленча, громко сказал:
- Какая красота! Не правда ли?
На зеленой глади океана, слегка покачиваясь, в спокойном, стойком
величии плыл огромный кристалл молочно-голубого цвета. Вокруг него, как
неотступный нимб, зыбко трепетало в воздухе тонкое кружево из радуг.
Горячее солнце юга закруглило острые грани ледяного кристалла и со всех
сторон со стремительной торопливостью ниспадали с него густые тяжелые капли.
Но казалось, что они не сразу падали в воду, а сначала - в шаловливом
задоре - веселым сверкающим хороводом кружились в воздухе, обвивали
солнечные лучи и плавно опускались к воде гигантским павлиньим хвостом.
Феерическая красота подплывавшего айсберга не усыпила, однако,
бдительности "Сплендида". Перемигнувшись флажками с шедшими впереди
пароходиками, он сделал вдруг крутой поворот и на своей же волне, отбрасывая
пенистые гребни, обогнул айсберг.
Магнусен как раз в это время снова появился на палубе. Первым делом он
посмотрел на приблизившийся кристалл, но прежде, чем поднес свой бинокль к
глазам, со всех сторон - и сбоку, и снизу - прозвучал восторженный стоустный
крик изумления, трещоткой прокатился по воде и резко затих.
Англичанка с совиными глазами застыла, как на молитве. Карен
судорожными пальцами ухватилась за рукав Ларсена и переводила удивленное
лицо на всех тех, кто стоял с ней рядом. Вот теперь эта грешная скромница
наглядно являла нежность своего очарования, свою возбуждающую томность, свою
пронизывающую остроту... Итальянец-импрессарио заслонился от изумленной
улыбки и нервно забарабанил по горлу, как это он делал всегда, когда ему
сильно хотелось заполучить какого-нибудь певца, выдающегося боксера или
ученую обезьяну... Через приоткрытую дверь буфетной, просунулись два
кактуса - две головы негритят. Их вытаращенные влажные белки, - точь-в-точь
четыре крутых яйца, - вот-вот, казалось, выскользнут из шоколадных орбит. Да
и Магнусен - тоже. Уж на что он умел отлично подавлять в себе всякое
волнение, всякое естественное чувство, но и ему не удалось сдержать свой
напускной корсет, - и у него вырвалось:
- Чудесно, чудесно! Вот!..
...В овале синего неба, на верхней грани кристалла у самого края
стояла, вытянув морду, огромная белая медведица. От шерсти ее,
всклокоченной, косматой и блестящей, исходил легкий, прозрачный пар и,
казалось, будто медведица медленно плыла среди облаков. Рядом, головой
упершись в ее бедро, на задних лапах - совсем как игрушечный - неуклюже
сидел медвежонок, зализанный и чистенький.
Когда прошло первое изумление, Карен воскликнула:
- Как это возможно? Белая медведица? На юге? Объясните же, Магнусен!
Ведь вы знаете все.
Ларсен ревниво покосился на своего друга и, сразу потеряв восторженную
улыбку, поторопился опередить его ответ:
- Вероятно, быстрое течение. Лед не успел растаять. К тому же,
температура океана вообще сильно понизилась.
- Прямо с северного полюса?
- А почему бы и нет? - поспешил Ларсен.
- Ну отчего же непременно с полюса? - скептически заметил Магнусен. -
Льдина могла оторваться и с более южного места. С Новой Земли, например.
- Это не меняет дела! - придирчивым тоном подхватил Ларсен.
- Я хочу сказать, - с презрительной усмешкой продолжал Магнусен, - что
это южнее, чем полюс. Или еще из Гренландии.
Ларсен пытался было еще что-то возразить, но, внезапно ощутив
сердцебиение, отшатнулся, прикусив губу, и замер от промелькнувшего
сопоставления: гренландский айсберг и телеграмма Гольма. Так это, значит оно
и есть? То самое? Долгожданное?
Впервые подумал об этом. И это еще больше удивило: ни разу не пришло в
голову как следует вникнуть в просьбу Гольма и сопоставить ее с тем, что
давно уже творится на океане. Ах, черт возьми!
"Это все из-за Магнусена! - сказал он себе. - В его присутствии я
положительно глупею".
Но тут вспыхнула и заволновала другая мысль, задорная, мальчишеская -
есть чем перебить Магнусену дорогу и выиграть в глазах Карен.
Эта мысль сразу отодвинула в сторону и Гольма, и цель поездки. Ларсен
радостно представил себе, как перед сном он заглянет в каюту Карен и,
помогая ей раздеваться, начнет осторожно интриговать ее длинной сказочной
историей, начало которой положил его предок-флибустьер. И еще представил
себе, как она игриво юркнет под одеяло, как она удивится (приподнимется с
подушки!), когда он намекнет (только намекнет!), что возлюбленный ее,
непризнанный и неоцененный, - один из героев этой сказки. А что может
рассказать о себе Магнусен?
VII
- Просить можно о пожертвовании. О любви не просят, - говорила Карен
вялым, скучающим тоном.
- Да, я знаю. Любовь приходит сама собой. Без всяких просьб, - уныло
отвечал Ларсен.
- Тогда к чему все наши слова?
- Последняя попытка.
- Это достигается не словами.
- А чем?
- Долго рассказывать. И поздно. И, наконец... мне хочется спать.
- Я сейчас уйду. Дело в том, что мне хотелось поделиться с вами своей
большой радостью. Но...
- Но я оказалась недостойной ее. Принимаю.
- Нет, я не это хотел сказать.
- Все равно. Так или иначе, но вы раздумали. И, пожалуй, вы правы.
- Да нет же. Вы опять-таки не угадали.
- Может быть, отложим этот разговор до завтра?
- Удивительно! Прямо удивительно, как вы нелюбопытны.
- Не всегда. Впрочем, вы правы. Да, да, я нелюбопытна.
Ларсен вздохнул. Взял со столика корку апельсина и перекусил ее
стиснутыми зубами.
- Когда любишь кого-нибудь, естественно, хочешь делиться с ним своими
мыслями, - сказал он, поглаживая ее ноги.
Она недовольно отодвинулась и с досадой заметила:
- Бог ты мой, как вы скучны.
- А могло быть совершенно иначе. Если бы вы хоть немного оказались
ласковее. Ну, хотя бы такой, какой вы были с Магнусеном.
- Вы были бы не так скучны?
- Возможно. И даже наверное.
- Скуку носят в себе, мой друг. Магнусен при всяких обстоятельствах не
бывает скучен.
- О, разумеется. Магнусен - это непревзойденный образец.
- Вам и ирония не удается сегодня.
- Спасибо за то, что только сегодня.
За стеной гудели волны. Пароход дрожал.
- Я вижу, вам очень хочется поссориться, Георг.
- Мне? Поверьте, что я пришел сюда с другой целью.
- Ваши цели, скажу откровенно, меня перестали (увы, перестали)
занимать. Да у вас и нет никаких целей. Ну, какие же у вас цели?
- Вижу, вижу! Во мне уже ничего нет. Я давно заметил: для вас я пустая
посуда, которую пора убрать со стола.
- Если вы это заметили...
- Я это заметил, да. Но еще не значит, что я с этим согласен. И что я
сдаюсь.
- Послушайте, Ларсен, - сказала она холодным и четким голосом, слегка
приподнимаясь, - не находите ли вы, что наш интересный разговор сильно
затянулся?
- Это потому, что вы уже во второй раз не даете мне высказаться.
- Как, вы еще не все сказали?
Она засмеялась, но вспомнив, что ей хочется спать, искусственно
зевнула. Ларсен от злости побледнел.
- Нет, я не все еще сказал, - возразил он возмущенным резким тоном. -
Но вы действительно не стоите того, чтобы я вам рассказал свою тайну. Вы
холодная, бесчувственная эгоистка. И кроме того, ваши мысли уже заняты. Я
это отлично вижу.
- Тогда, значит, я не бесчувственная. А что касается вашей тайны, то
речь, вероятно, идет о каком-нибудь предприятии. Не хотите ли вы мне
рассказать о том, как вы заработали на дровах?
- На каких дровах?
- Или на перевозке дров - я уж не знаю. Словом, вы воспользовались
наступившими холодами, чтобы повысить цены на дрова? И это ваша тайна?
- Какая чепуха! Уж не Магнусен ли вам насплетничал? Какой вздор! Точно
я действительно занимаюсь делами. Для этого у меня немало служащих. Но
наступившие холода... Представьте себе: сами того не сознавая, вы близко
подошли к моей тайне. Если бы я хотел воспользоваться холодами, я бы скупил
все дрова, весь уголь, всю нефть! Потому что я знал об этих холодах еще до
того, как они появились. Я единственный знал об этом! Единственный во всем
мире! И теперь я тоже единственный во всем мире, потому что только я знаю
причину холода, как и причину появления льдов и белой медведицы.
Карен в страхе посмотрела на него: в широко раскрытых скрытых глазах
Ларсена веял ветер безумия; в пересохшем горле хрипло клокотала ненависть; у
рта легли злобные морщины.
- Отчего же вы не спрашиваете? - закричал он, вскакивая. - Отчего вы не
спрашиваете? И это тоже неинтересно? Скучно? Бессодержательно? Говорите же!
Карен ясно почувствовала: еще одно ее слово, колючее, ироническое или
просто равнодушное, - и он ударит ее или начнет душить. Она напряглась, как
делала это на сцене и, поднявшись с подушки, певучим, мурлыкающим голосом
проговорила:
- Вы все это знали? Действительно? Так рассказывайте же скорее. Вместо
того, чтобы делать банальные упреки и мальчишески ревновать к Магнусену,
надо было прямо начать... Так о чем же вы знали заранее?
Ларсен угрюмо обвел своими волчьими глазами стены и потолок, в
пристальной злобе посмотрел на Карен и, не останавливаясь ни на одно
мгновенье, рассказал ей все.
Он говорил с торопливым ожесточением, извергая из себя горести и
восторги, свои и чужие, - в сладкой, неотгонимой надежде, что рассказ его
заставит Карен посмотреть на него иными глазами ("А что может рассказать о
себе Магнусен?"). Но, чтобы не усложнять своего повествования (а может быть,
в эти острые мгновения он и сам о многом позабыл), Ларсен упростил историю
зарождения идеи, опустив некоторые отдаленные подробности - те самые,
которые с восторженным шепотом любила ему рассказывать бабушка, - и с
увлечением задержался на своем отце и себе.
- Теперь я еду, чтобы завершить работу своих предков, - сказал он в
заключение, взвинченный собственными словами. - Там, на Флориде, меня ждут
верные преданные люди, для которых я - больше, чем закон. И не пройдет года,
как вы услышите, что сказочный план моего великого предка осуществился
блистательно. Об этом заговорить весь мир! Весь мир!
От волнения и дрожи у него застучали зубы. Глаза его, устремленные на
Карен, недвижно остановились.
- У вас есть случай, - сказал он негромким, но умоляющим голосом, -
счастливый случай принять самое близкое участие в событии, которое, не
сомневаюсь, войдет в историю. Как вошло в историю открытие Америки. Неужели
же вы откажетесь от этого? Вы решаетесь отказаться?
Карен ничего не ответила на это. Блеск удивления, вспыхнувший в ее
глазах в самом начале его рассказа, точно застыл. В эти мгновения она
походила на ночную птицу, ослепленную внезапным огнем.
Он желчно усмехнулся.
- Моя бабушка рассказывала мне, что ее дед, то есть первый из Ларсенов,
положивший всему начало, - вот так же, как и я теперь, ехал по морю, чтобы
начать то, что я собираюсь закончить. Всю дорогу он думал только о своем
плане. Ни о чем другом. И только одна вещь назойливо отвлекала его от мысли
о Гольфстреме. Знаете, что это было? Это было злое, предательское
легкомыслие его спутницы, его жены, которая... которая... Ну да, женщины во
все времена одинаковы! Какое ей дело до того, что творится в душе ее
возлюбленного? И в то время, как его мозг напрягался от решения
нечеловеческой задачи, когда его душа... Ну, да что говорить! В это время
она уже обдумывала со своим будущим любовником план бегства. Это тоже было
на корабле. То же самое. Да, то же самое. По-видимому, у первого и
последнего из Ларсенов одна и та же судьба: успех в замыслах и неудача в
любви.
Он жадно глотнул немного воды, хотел было еще что-то сказать, но вдруг
ощутил, что его словесное напряжение иссякло. Больше он ничего не мог
сказать. Подъем кончился. Ларсен решил, что самое выгодное для него - сейчас
же уйти, оставив Карен под впечатлением сказанного.
Он так и сделал: поцеловал ей руку, кивнул головой и стремительно
вышел.
А очутившись у себя в каюте и перебрав в памяти произнесенные фразы
(некоторые из них даже повторил - так они понравились ему), Ларсен гордо
улыбнулся: собственные слова, только что отзвучавшие, неожиданно раскрыли
перед ним его самого. Радостно взволнованный, он нашел в себе полновесную
героическую значительность, которая тут же позволила ему установить свою
непререкаемую связь с предками. Предки в неуклонном фанатизме осуществляли
великую идею. Он - тоже, потому что он подлинный, настоящий Ларсен,
обуреваемый той же великой идеей. Как сказочный русский богатырь Илья
Муромец, он тридцать лет и три года бездействовал, чтобы незаметно для
других накоплять в себе силы. И вот...
- Да-с, милая, слепая Карен, - мысленно говорил он с язвительной
усмешкой, - ты видела во мне богатого шалопая, оторвавшегося от предков и
прожигающего жизнь без цели и задач. Но теперь тебе ясно, что ты проглядела
во мне самое важное. Я, Георг Ларсен, достойный наследник великих. И я
наперед знаю, что теперь ты не уйдешь от меня. Впрочем, можешь уходить.
Пожалуйста! Но опять-таки, я наперед знаю, что ты вернешься. Ибо что такое
Магнусен? Чем может тебя удержать этот накрахмаленный пузырь, надменная
всезнайка, протухшее яйцо? Ха-ха!
VIII
Тотчас же после того, как Ларсен ушел, Карен, тревожно прислушавшись к
его удалявшимся резким шагам, схватила телефонную трубку и попросила
соединить себя с Магнусеном.
- Вы еще не спите? - трепетным голосом спросила она его и, не дожидаясь
ответа, с четкой взволнованностью прошептала: - Идите сюда. Сейчас же.
Затем она торопливо накинула на себя пеньюар из шелка, взбила матовое
золото волос, прикрыла постель и, подойдя к двери, тревожно приложила ухо.
Пустынный звонкий коридор доносил из чрева "Сплендида"
равномерно-медлительный гул. Пароход уже спал.
От нетерпения Карен стала кусать зубами свой душистый тонкий платок и
закрыла глаза. Тишина еще больше заострила ее беспокойство. Так простояла
она, затаив дыхание, до тех пор, пока не раздался тихий, несмелый стук. Она
быстро приоткрыла; дверь и, с интимной проворностью, от которой у Магнусена
дрогнуло в горле, впустила его и бросилась в кресло.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг