себя пустой посудой, которую сейчас уберут со стола, и теперь уж целью его
было не удержать Карен, а только отдалить срок предстоявшего конца, чтобы
успеть вытравить в себе досаду и злость.
Среди таких мыслей, исполненных отчаяния, как неожиданный огонек в
темную ночь, блеснули слова телеграммы, внезапно полученной от старика
Гольма:
"Очень прошу немедленно приехать. Дело приближается к развязке. Моя
жизнь тоже приближается к концу".
Так и прозвенело в ушах ликующее лукавство: "Счастливый случай затянуть
последний акт!"
Как школьник, радостно запыхавшийся, примчался он к Карен, которая
последнюю неделю проводила в Клампенборге, споткнулся о ковер и восторженно
предложил:
- Едем в Америку.
Карен в это время штопала чулки. Так уж полагалось: в промежутках между
оставляемым возлюбленным и новым на нее нападала тоска, которую она изживала
починкой белья и штопаньем чулок. Это погружало ее в былые настроения
молодости, в уют прошлого, когда в тишине убогой деревенской каморки, под
тиканье часов, к ней слетались пышные девичьи мечтания. Заштопанные чулки
она потом отдавала горничной, но сама работа увлекала ее безмерно.
- Куда? - презрительно поморщившись, спросила Карен, не отрываясь от
чулка, надетого на суповую ложку.
- В Америку.
- Чего я там не видела?
В торопливых словах, пересыпанных междометиями, он стал убеждать ее: в
фильмовой съемке перерыв; прекрасный случай прокатиться в страну, в которой
она никогда не была; новые впечатления; несколько фотографических снимков в
газетах - полезно, полезно!
Она ответила кратко:
- Это скучно!
Он не унимался. Снова привел прежние аргументы, только в другом
порядке.
Она сухо повторила, вытаскивая ложку из чулка:
- Нет, это неинтересно.
Тогда он робко заметил:
- В моем обществе, я понимаю... А если пригласить Магнусена?
- Он не поедет, - деловито произнесла Карен. - У него скверные дела.
Ларсен подхватил:
- Это предоставь мне. Я берусь помочь ему. Речь идет о получении
кредита в Промышленном банке. Моя подпись на векселе, - и все устроено.
Несколько мгновений она не отвечала. Затем шевельнула бровями, встала
и, потягиваясь, как кошка, с усмешкой заметила:
- Все-таки, я думаю, он не согласится.
Ларсен вздохнул, нервно потеребил перчатку ("Вот как! Значит, вся
остановка за Магнусеном!") и, наскоро попрощавшись, помчался к нему.
- Окажи мне услугу, - сказал он ему с места в карьер, хотя дорогой
решил, что будет говорить с ним иначе и начнет издалека. - Не отказывайся
поехать с нами и убеди Карен.
Магнусен потрогал острые концы туго накрахмаленного воротничка,
пощелкал в воздухе сухими белыми пальцами и усмехнулся.
- Ты берешь меня в качестве громоотвода? - язвительно спросил он.
- Нет, ты будешь дождем, который освежает атмосферу, - ответил Ларсен,
похлопывая его по плечу.
После этого он сам заговорил о кредите в Промышленном банке, и через
несколько минут все было улажено.
Два дня спустя веселым трио они мчались через Берлин в Париж и Бордо,
чтобы в Лиссабоне сесть на пароход, уходивший в Пернамбуко. Оказалось, что
из-за сильных туманов и опасности наткнуться на появившиеся в океане
гигантские пловучие льды, сообщение с Северной Америкой уже неделю как
прекратилось. Пришлось ехать кружным путем.
Все были довольны. Ларсен - одержанной победой. Магнусен - сознанием
своей роли и влияния. Что касается Карен, то ей нравилась неожиданность
маршрута, а главное, что очень немногие отваживались пускаться в опасный
путь, а она ехала, как ни в чем не бывало.
Когда Ларсен вдохнул соленую свежесть океана, он впервые подумал о
старике Гольме и недоуменно спросил себя: "А зачем, собственно, он меня
вызывает, этот старый фантаст?"
V
В этот год передвинутый Гольфстрем, вероятно, добрался, наконец, до
первобытной мерзлоты Гренландии и одолел ее. Первыми вестниками этой победы
были айсберги из глетчерного льда, появившиеся уже в феврале. Они быстро
заняли площадь на запад от Гренландии, затем, под напором задних рядов,
громоздясь друг на друга, перескочили молодую ветвь Гольфстрема и
закружились у острова Ян-Майен, где обычно они показывались только лишь в
мае. Здесь, в постоянном движении, раздробляясь один о другой и смерзаясь
снова, толпившиеся айсберги огласили тишину севера беспрерывно рокочущим
шумом и грохотом, от которого дрожал воздух. Находившимся поблизости
китоловным судам временами казалось, будто слышится яростная канонада.
Испугались даже киты. Целые стаи их тревожно хлынули к берегам Скандинавии,
гоня впереди себя густые массы обезумевших сельдей.
В марте появились айсберги материковые. В беспорядочных полчищах
заскользили они с плеском и шумом по всему океану, неожиданно появляясь на
мировых путях. Теплые воды, обтачивая их надводные края, оставляли части
подводные, которые остриями своими выступали далеко вперед и коварно
пробивали неосторожные суда. Погруженные в воду на семь восьмых своей
толщины и не всегда заметные на поверхности моря, айсберги подкрадывались к
судам так близко, что их обнаруживали в последний момент. За одну неделю
между Исландией и Шпицбергеном затонуло множество транспортников и
рыболовных шхун, а на линии Гамбург-Нью-Йорк пошли ко дну четыре гигантских
парохода американского Ллойда. Трагическая гибель этих пловучих городов
переполошила всех мореходов, и суда боязливо попрятались в гаванях, опасаясь
айсбергов так же, как во время великой войны опасались подводных мин.
Морское сообщение с Северной Америкой прекратилось. Одновременно из-за
холодных мглистых туманов прекратилось и сообщение воздушное. Казалось,
будто океан яростно восстал против человека и наотрез отказывался ему
служить. По крайней мере, суеверные моряки были убеждены в этом. Они и об
айсбергах говорили, как об одушевленных существах, - подкрался, подкараулил,
напал, - и распространялся жуткий, пугавший воображение слух о том, что в
Саргассовом море, в густой чаще водяных зарослей, столпились главные массы
льдов и что айсберги, подступавшие к Европе, не больше, как разведчики.
Люди сухопутные, отдаленные от моря и очень мало думавшие о нем,
ощутили бунт водяной стихии в виде холодной, дождливой погоды, обратившей
всю Европу в аквариум. Вдобавок, сильно вздорожала рыба: самые неустрашимые
из моряков не отваживались выходить в открытое море.
В середине мая все европейское побережье оказалось в настоящей блокаде.
Северо-восточные ветры пригнали новые караваны айсбергов огромного размера к
берегам Британии и Голландии, где их никогда не видели. Точно хищники у нор,
караулящие добычу, неподвижно стояли они перед входами в гавани, излучая
зеленовато-голубой блеск, особенно по ночам, когда игра звезд, расцвечивая
айсберги изнутри, делала эти большие кристаллы похожими на гигантские
алмазы. Без устали перемигиваясь между собой, они бросали в темные просторы
неба целые снопы искр - голубых, зеленых, фиолетовых и желтых. Толпам
народа, с жутким любопытством разглядывавшим с берега невиданное зрелище,
начинало казаться, что ледяные гости, явившиеся из арктических стран,
занесли с собой часть северного сияния.
В июне сплошной зубчатой стеной двинулись из Баффинова залива айсберги
голубые. Тогда же получилось радио из Северной Америки, извещавшее о том,
что внезапно сползшие глетчеры совершенно разрушили старые датские городки
Готгоб, Фредериксдал, Ивигтут, лежавшие на западном берегу Гренландии. Об
этом рассказывали спасшиеся жители Готгоба. С их же слов радио еще сообщало,
что прозрачно-голубой лед спустившихся глетчеров был крепок, как сталь. Судя
по их описаниям, это был старый лед, который с отдаленных времен оставался
нерастаявшим. Эскимосы суеверно утверждали, что он не плавится даже в огне.
Научный мир растерялся. У многих - геологов, физиков, географов и
астрономов - серьезно возникала жутковатая мысль, что повторяется
стародавняя история с глетчерами, некогда двинувшимися на Европу. Немецкие
ученые вспомнили по этому поводу забытую теорию геолога Векерле,
утверждавшего, что процесс накопления льдов совершается быстрее, чем процесс
таяния, и что поэтому человечество находится в межледниковом периоде. За
несколько сот тысяч лет на севере накопилось столько льда, что в конце
концов он вынужден будет двинуться на юг - предсказывал Векерле, и его
теория, по-видимому, оправдывалась. Так вот от чего погибнет европейская
цивилизация! Не от собственной слабости, не от вырождения, не от
общественного склероза и не от засилья грубой демократии, - а от ледяной
стихии. Эта мысль окрепла, когда в самый разгар прений в Лондонском
географическом обществе о причинах появления айсбергов вечерние газеты
внезапно закинули в зал заседания поразительное сообщение: у мыса Бланко, на
побережье Западной Африки, с прибитого к берегу айсберга спрыгнула голубая
полярная лисица, которую через несколько часов подстрелили. Полярная лисица
под тропиком! Чуть ли не в Сахаре! Уж не переместился ли полюс?
Две недели спустя эскадрилья летчиков с Ньюфаундленда, совершившая
полет над Гренландией, передавала, что с центральных возвышенностей острова
хлынули к берегам огромные массы талой воды и что значительная часть
осмотренных пространств покрыта лагунами. При этом отмечалось, что на
западном берегу летчики обнаружили следы какого-то поселения, на картах не
обозначенного. Предполагалось, что сдвинувшиеся льды обнажили старинную
норвежскую колонию Остербигден, погибшую от глетчеров в 16-м веке. Новые
данные - тающая Гренландия! - опровергали уже было принятую теорию
наползания глетчеров и снова сбили с толку научный мир.
Но как бы там ни было, величайший из островов земного шара, почти
целиком пребывавший во власти арктических льдов, неизвестно под влиянием
каких причин неожиданно проявлял весеннюю жизнь. Никто не понимал, что
происходит.
Впрочем, один человек догадывался, в чем дело. Его старое, совсем
изветшавшее сердце бурно трепетало от восторга. Когда никто не видел, он
умиленно плакал, конфузливо разглядывая падавшие из его глаз крупные,
горячие слезы.
VI
Четырехэтажный пароход "Сплендид", на котором плыла Карен со своими
спутниками, был самым большим из передвижных отелей Старого и Нового Света.
Обычно он совершал быстроходные рейсы между Гамбургом и Нью-Йорком, с
величавой небрежностью пересекая водяную пустыню ровно в четыре дня. Но
когда на морских путях коварно заскользили ледяные чудовища, он робко
притаился в зеленоватых водах гамбургской гавани - и точно затих. Всегда
клокотавший, гулкий и ярко озаренный, - электричеством или солнцем, - всегда
излучавший пахучую, сытую теплоту, теперь он потускнел, съежился и мертвенно
затих, отдавая сыростью застоявшейся влаги. С глянцевитых палуб его
поисчезали удобные лонгшезы, на которых дамы и мужчины, заделанные в кожу и
полосатые пледы, предавались изящному отдыху после утомительного безделья.
Исчез золотой блеск вычищенной меди, вкрапленной в деревянные части
парохода, и теперь медь была жалко обмотана и прикрыта клеенкой и бумагой.
Испарился и возбуждающий запах гаванских сигар, неизменно обволакивавший все
судно и во время стоянки, и во время следования по океану. Погрузившись в
задумчивость, "Сплендид", казалось, угас навсегда.
Полученное из Лиссабона радио мгновенно оживило его. Сначала засновали
стюарды, забегали, засуетились горничные, захлестали швабры, а затем
дрогнуло что-то внизу, зашипело, заклокотало, и снова вылилась наружу гордая
напряженность парохода, подтверждавшая его название.
Таинственно выполз он из гавани, не забрав ни одного пассажира, вышел в
открытое море и, провожаемый изумленными взглядами, быстро исчез в молочном
тумане, который волновался на горизонте. Через сутки "Сплендид" уже был в
Лиссабоне, имея на себе флаг Южно-Американской пароходной компании,
по-прежнему сверкающий своим великолепием и озаренный сиянием свежести, а
еще через день он покинул и эту гавань в отважном намерении пересечь
коварный океан. Но теперь скорость "Сплендида" была вдвое уменьшенной, а
впереди его, не отставая и не торопясь, точно ведя его на буксире, шли два
стареньких парохода, постоянно готовые принести себя в жертву тем случайным
айсбергам, которые появлялись и здесь. Однако эти предосторожности, как и
праздничная роскошь "Сплендида", вызванного сюда с целью соблазнить
испуганных туристов и дельцов, - не заполнили бесчисленных кают его. Из
Лиссабона "Сплендид" вышел на две трети пустой.
Газета, обычно выходившая на пароходе три раза в день, появлялась
только к обеду, в семь часов вечера. Оранжевый бар, всегда освещенный
адскими огнями, теперь мрачно пустовал, и сталактитовый грот его зиял, как
открытая голодная пасть. Струнный оркестр в танцевальном зале звучал уныло и
с большими перерывами. Немногочисленные пассажиры тоскливо бродили по
палубам и через большие цейсовские бинокли тревожно бросали взоры то на
далекий горизонт, то на двух вахтенных, которые с высоты мачты зорко
обшаривали подзорными трубами водяную гладь, следя за тем, не видно ли
льдин.
Карен была разочаровала и злилась. И Магнусен и Ларсен обещали ей
беспрерывные развлечения и оживленную сутолоку туристского безмятежия.
Вместо этого на "Сплендиде" с утра до вечера тянулось скучное уныние
прибежища для старых дев. Вдобавок, в первый день она получила неприятное
радио, посланное ей вдогонку из Копенгагена. Радио излагало настоятельную
просьбу какого-то норвежского общественного комитета приехать в Осло и
принять участие в концерте или спектакле в пользу северян, пострадавших от
исключительно жестокой зимы и холодного лета. Лаконичные подробности
бедствия ужаснули Карен и задели ее патриотизм. Если бы не это путешествие,
она немедленно помчалась бы на родину, и естественно, что за невозможность
вернуться поплатился Ларсен. Ее упреки и брюзжание очень быстро перешли в
грубую несдержанную ругань, усвоенную ею за кулисами.
Магнусен пострадал значительно меньше, но зато должен был во что бы то
ни стало объяснить ей причину бедствия, постигшего прибрежных жителей севера
Норвегии. Он напряг память и вспомнил все то, что за последние дни читал в
газетах - холодные течения из Ледовитого океана и внезапное понижение дна.
Но сразу же запутался в своих объяснениях и отыгрался только на том, что
вовремя не упустил случая заметить:
- По-моему, Ларсен должен лучше знать, в чем дело. Благодаря всюду
наступившим холодам сильно повысились цены на дрова. Он неплохо заработал на
этом деле. Очень неплохо!
У Карен от гадливости искривилось лицо.
- Торгаш! - презрительно сказала она. - За это я заставлю его
пожертвовать в пользу пострадавших вдвое больше.
Разговор происходил в кают-компании. В это время Ларсен, где-то
пропадавший, показался вдруг у окна и стал делать знаки Карен, чтобы она
вышла на палубу.
- Он мне прямо-таки надоел! - бросила она раздраженным тоном и
отвернулась от окна. Но спустя мгновение резко поднялась, зло шевельнула
губами и направилась к выходу.
- Я никак не могу себе простить, что согласилась на это дурацкое
путешествие! - сказала она у самой двери.
Магнусен чуть-чуть улыбнулся, потрогал кончики крахмального воротничка
и негромко заявил:
- Зато я... Я хотел сказать...
Закончить фразу он не успел, потому что за дверью стоял Ларсен, немного
взволнованный и торопливый в движениях. Было видно, что он явился с какой-то
новостью.
- В чем дело? - со скучающей интонацией спросила Карен.
- Идемте скорее, вы сейчас увидите нечто поразительное.
- Воображаю! - обронила Карен и перебросила через плечо серую шаль.
- Вот увидите.
Мимо них быстро пробежало несколько человек - расплывшийся португалец в
широчайшей панаме, стройный юноша в свитере, дама, походившая на бульдога и
так же, как бульдог, сопевшая. Доносились тревожные голоса.
- В чем дело? - в сердитой тревоге опросила Карен.
- Сейчас вы все узнаете, - с деланным спокойствием ответил Ларсен, и
стал вынимать из футляра свой огромный бинокль.
- Айсберг? - вопрошающе заметил Магнусен.
- Да.
Карен прижала руки к вискам и в ужасе воскликнула:
- Это ведь опасно!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг