грудь; через плечо на палке он нес сапоги, шляпу и куртку. Рот его был
широко открыт, и белые большие зубы оскалены. Он улыбался, а сощуренные его
глаза быстро осматривали с ног до головы Анжелику.
Она попятилась назад, подальше от этого зверя. Рука ее дрожала на моей
руке.
- Добрый вечер, - ответил я и, чтобы что-нибудь сказать, добавил: -
Откуда идете?
- Я возвращаюсь от своих, они работают там, в лесу. - Ур поднял свою
длинную, покрытую густыми волосами руку и указал назад. - Там, далеко. Я
устал.
В это время я заметил у него на груди грязный шнурок, на котором
болтались какие-то блестящие предметы. Приглядевшись, я узнал, что среди них
было несколько серебряных монет и какие-то амулеты и бусы.
- Это что такое? - спросил я.
Он вынул из-под рубашки всю нить и, перебирая пальцами, говорил:
- Очень красиво, блестит. Те, которые ездят на аэропланах далеко за
горы, часто привозят. Мы любим.
Несмотря на то, что Анжелика незаметно тянула меня за руку, я продолжал
беседу. Не знаю, почему я это сделал. Может быть, на это толкало меня что-то
подсознательное.
- А ваши летают на аэропланах?
- Наши чистят, - мрачно отвечал Ур.
- Вы хотите сказать, что ваши чистят аэропланы?
- Да, чистят.
- Почему же вы не летаете сами?
- Здесь летаем, а туда не пускают.
Этот отрывистый разговор продолжался недолго, однако первое
впечатление, которое произвел Ур на Анжелику, сменилось состраданием к нему,
жалостью, которой так много было в сердце этой нежной женщины. Она сняла со
своей груди небольшую золотую брошку в виде кольца с маленьким брильянтом
посредине и подала ее стоявшему против нас человеку.
Ур не сразу взял этот подарок, он долго смотрел на него, и глаза его
горели восторгом. Потом он осторожно подцепил кольцо своим длинным пальцем и
начал крутить его со всех сторон. Смех, похожий на ржанье, потряс его
большое тело. После долгого всестороннего изучения этого блестящего предмета
Ур решительно протянул руку, намереваясь отдать подарок назад Анжелике.
Она запротестовала. Я объяснил ему, что он может оставить эту вещь
себе, она подарила ему.
Ур несколько минут стоял, разинув рот. Его бедная голова, по-видимому,
не сразу могла взять в толк то, что я говорил. Наконец он сказал:
- Благодарю. Я никогда не видал. Очень красиво. Благодарю.
Смущение изобразилось на его лице, и он, позабыв попрощаться, продолжал
свой путь, все время рассматривая подарок и через каждые несколько шагов
оборачиваясь.
ГЛАВА VIII
Это было в начале мая. Я собирался ехать к месту своей работы. Я допивал
свой кофе, сидя у себя в столовой, и просматривал только что полученный лист
приказов о производстве работ, получаемый ежедневно рано утром.
В комнату вошел слуга, и по его быстрым движениям я сразу понял, что
произошло что-то чрезвычайное. Он остановился около меня и произнес
взволнованно:
- Мобилизация.
Я сейчас же сообразил, в чем дело. Я уже слышал раньше, что
подготовляются большие маневры. Все население страны, от мала до велика,
переходит на военное положение. Для каждого имеется особое назначение. Мы,
иностранцы, назначаемся на заводы военных заготовок или пищевых продуктов и
непосредственного участия в военных операциях не принимаем.
Когда я вышел на улицу, повсюду было необычное движение. Цветные
плакаты, возвещающие мобилизацию, были развешаны чуть не на каждом доме.
Аэропланы один за другим отлетали во все стороны. Автомобили, бешено ревя
сиренами, неслись по дороге. Земля сотрясалась от грузовиков. По улицам
беглым шагом проходили колонны рабочих по направлению к станциям тюба и на
аэродром.
Я распечатал конверт, давно уже присланный мне, с наставлением вскрыть
его в случае объявления мобилизации.
Начал накрапывать дождь, и налетевший шквал вырывал у меня из рук
непослушную бумагу. Все же я разобрал: "В инкубаторий, в распоряжение
Петровского". Я направился к станции тюба и должен был прождать там два
часа. Вагоны, идущие по дальней трубе, были переполнены рабочими,
отправляемыми с копей; на вагоны же, отходящие непосредственно от Колонии,
была установлена очередь. Порядком размещения руководил один человек с
красным флажком в руках. Все одиночно следующие попадали в вагон только
через два часа.
Я успел побывать в доме Фишера. Его уже там не было: он на своем
автомобиле понесся к себе на фабрику. Ему предстояла большая работа.
Громадные транспорты питательных веществ должны были быть брошены на поле
предстоящих маневров. Мадам Фишер охала и ахала, рассказывая мне это. Я
нашел Анжелику только что вставшей с постели. Ее разбудил шум на улице. Она
нежно попрощалась со мной и была очень огорчена, услышав, что мое отсутствие
может продолжаться несколько дней.
Вагон тюба был набит до отказа. Конечно, стоять в нем во время движения
было невозможно, поэтому все, не получившие места на скамьях, уселись на
полу.
В Главном городе улицы поражали своей пустотой. За эти несколько часов
все население оставило свои дома и направилось в поле. Когда я вышел на
станции в Детской колонии, там - бесконечной вереницей тянулись войска.
Пехота, артиллерия и особые машинные команды проходили по всем улицам,
двигаясь в одном и том же направлении на север, в Долину Большой дороги.
Издали уже доносились пушечные выстрелы и пулеметная трескотня. Солдаты
производили прекрасное впечатление. Ни одна армия в мире не могла
похвастаться такими молодцами. Техническое оснащение этих войск, конечно,
было самое выдающееся. Отсутствие кавалерии пополнялось летающими солдатами;
целые тучи их проносились над нашими головами. Легкие и грузовые аэропланы
следовали за войсками. Громадные машины с гуденьем, потрясая все вокруг
себя, проползали мимо. Целые крепости на колесах с глядящими во все стороны
пушками стояли на перекрестках, готовые двинуться вперед по первому
приказанию. Твердый, ритмический шаг колонн, проходящих мимо, бил точно
молот, что-то несокрушимое, железное слышалось в нем.
Петровский встретил меня восклицанием:
- Вот и вы, я ожидал вас раньше. Еще рано утром я узнал, что вы
назначаетесь ко мне вместо уходящего в поле инженера. Когда Ворота
откроются, это так и будет, но теперь ваше пребывание здесь совершенно не
нужно. Наш инженер будет отсутствовать только несколько дней, и, конечно,
вам не стоит приниматься за его работу. Но все же во исполнение плана
мобилизации вы должны оставаться здесь на время маневров. Сколько они
продолжатся, я не знаю, потому что это первые маневры.
По приказанию Петровского мне была отведена хорошая комната, и я
получил полную свободу проводить время, как мне хотелось. Конечно, я
интересовался маневрами. В нескольких километрах от Детской колонии
возвышался крутой холм, поросший лесом. За ним тянулась более высокая горная
гряда; я видел, как по обрыву этой гряды поднимались вагоны фуникулера к
небольшой группе домиков, прятавшихся среди высоких деревьев. Я решил
подняться туда и полюбоваться зрелищем. Было около четырех часов, когда я
оказался на краю обрыва. Тут я увидел несколько дам, одетых по-европейски,
которых я раньше никогда не встречал. Они сидели на скамейке и были
вооружены полевыми биноклями. Мое появление не произвело на них никакого
впечатления. Они меня не заметили. Я обратил внимание на смуглую, высокого
роста красавицу, отличающуюся повелительными движениями и резким, громким
голосом. Впоследствии я узнал, что это была мадам Куинслей, проживавшая
здесь в своей дачной резиденции. Я пробрался подальше от этой компании и,
усевшись на выступающий вперед утес, предался созерцанию открывавшейся
передо мной картины.
Внизу расстилалась долина, и по ней, извиваясь, как змеи, ползли
колонны войск. Насколько хватал глаз, все дороги были покрыты этими
щетинистыми колоннами. Солнце играло на металлических частях вооружения, и
блеск его переливался, как солнечные пятна на волнующейся воде. Впереди
цепями шла пехота, а за ней уже подвигалась техника. Громадные тракторы
вздымали землю, поднимая кверху облака пыли и земли. Отсюда казалось, что
там происходит извержение вулкана. Артиллерия грохотала, но местопребывание
ее я не мог открыть, так искусно замаскированы были орудия. Аэропланы
кружились над войсками, а летающие солдаты переносились с одного пункта на
другой подобно рою каких-то крупных насекомых. Вся эта местность
представляла собой предгорье с многочисленными уступами, холмами и группами
деревьев и кустарника; обработанных полей не было, и поэтому маневры могли
развертываться здесь без всякого ущерба. Судя по тому, что более дальние
дороги были запружены войсками, надо было думать, что имеется широкое
задание. Особенно большие массы двигались по путям в Долине Большой дороги.
Я спустился к себе домой на новую мою квартиру только тогда, когда уже
стало темнеть и долина начала тонуть в сиреневых сумерках. Мне хотелось бы
быть поближе к месту, где будет происходить работа усовершенствованных машин
смерти. Вечером этого дня я обратился по этому поводу с вопросом к
Петровскому.
- Это невозможно, - ответил он. - Вы не имеете права удаляться отсюда
более как на десять километров. Зона, где работают машины, считается
запретной, кроме того, крайне опасной. Взрывы, расплывающийся в воздухе
удушливый газ, электрические разряды и многое другое, о чем мы с вами не
подозреваем, делают эту зону недоступной. Каждый год производятся все новые
и новые усовершенствования в этой области. Задача этих маневров -
координировать все роды оружия для одной общей цели, а главным образом -
тренировать людей. Если вы уже так интересуетесь, дорогой Герье, то можете
побывать в расположенном вблизи полевом лазарете.
- Что особенно интересного может представлять на маневрах лазарет? -
разочарованно возразил я. - Раненых нет, а оборудование его, я думаю, мало
чем отличается от того, что я уже видел во время мировой войны.
Петровский пощипал свои усы и погладил бородку, как это он обычно
делал, когда не знал, что сказать.
- Ну, конечно, лазарет мало интересен, но если бы в нем были раненые, я
думаю, это не привлекло бы вас туда.
Мы сидели в столовой, в которой я был уже однажды вечером, когда по
пути из Американского сеттльмента выслеживал меня аббат. Петровский
пододвинул ко мне стакан с чаем и, снова потеребив усы и бороду, сказал:
- Я не боюсь маневров, а что будет, когда Ворота откроются? Вы
подумайте, половина работ по прорытию большого туннеля окончена.
Я содрогнулся. Мне представилась зримая картина, когда все эти массы
людей, вооруженных до зубов самым совершенным оружием, с машинами и с
пушками, о которых никто не подозревает по ту сторону гор, лавиной обрушатся
на соседние страны.
- Опять начнется переселение народов. Но это будет уже не нашествие
гуннов, варваров, а нашествие людей, стоящих на самом высоком уровне
культурного развития.
Петровский кивал головой в знак согласия со мной.
- Да, да, всякое сопротивление будет бесполезно. Никакая сила не может
противостоять той, которую разовьют десять миллионов здешних войск. Я
говорю - десять, но, может, будет пятнадцать, если наши инкубатории повысят
свою производительность.
- Мы будем присутствовать при гибели старого мира. Я не хочу пережить
это! - воскликнул я. - Каким бы ни был старый мир, он мой, он дорог мне, а
этот...
Вдруг я спохватился, вспомнив, что нас могут подслушивать.
Во всяком случае, я не должен вредить репутации Петровского. Он тотчас
же понял мою мысль.
- Продолжайте, здесь нас никто не подслушивает, здесь, в моей квартире,
мы в полной безопасности. Но я не согласен с вашим взглядом. Если эта жизнь
победит, следовательно, так и нужно. Все старое, отживающее, рушится. Я
убежден, что от столкновения этих двух сил старый мир не погибнет, а
преобразуется.
Нашу беседу на этом месте прервал приход Кю. Он был одет в военную
форму и при оружии; лицо его было возбуждено, и он говорил так быстро, как
будто все время спешил. Он поздоровался с нами, но на приглашение
Петровского садиться не обратил внимания и продолжал стоять.
- Вы видели, какая сила, какая мощь! Когда я становлюсь в ряды войск, я
теряю сознание своей индивидуальности. Я счастлив, что я вхожу в состав
этого великого организма.
Я смотрел на одного из представителей новой расы искусственно
выращенных людей, и мне пришли в голову слова Чартнея, что здешние жители
похожи на муравьев, - я прибавил бы только, что они похожи на страшных,
увлекающихся муравьев.
- Подумайте только, - продолжал Кю, - цепи солдат рассыпаны на десятки
километров, и все они послушны одной воле, в полном смысле слова одной!
Полевой подвижной станок внушителя передает им в голову приказания,
подбадривает их, держит в постоянном повиновении.
Я думал в это время: "А сам Кю, не находится ли он в эти моменты в
приподнятом состоянии вследствие массового гипноза?"
И, действительно, он производил впечатление полуопьяненного человека.
На утро я воспользовался советом Петровского и отправился по дороге,
которую мне указали проходившие солдаты, в большой полевой лазарет.
Все время меня перегоняли бесконечные обозы. День выдался удивительно
жаркий; солнце жгло неимоверно, несмотря на ранний час. Сырой воздух после
вчерашнего дождя был напитан испарениями. Белье прилипало к мокрому телу;
трудно было дышать. При таких условиях я с трудом прошел десять километров.
Я чувствовал в голове необыкновенную тяжесть, и в висках у меня сильно
стучала кровь.
Высокие, широкие палатки лазарета была раскинуты по обе стороны дороги.
Автобусы с красными крестами на стенках стояли длинными рядами. Двери
палаток были широко открыты, и тень их манила меня, изнемогавшего от жары.
Когда я подошел ближе, я увидел в глубине одной из самых больших
палаток группу военных, которые, сидя за столом, о чем-то оживленно
разговаривали. Среди них я узнал доктора Левенберга. В тот же самый момент
он заметил меня и крикнул:
- Мсье Герье, идите сюда.
Я немедля воспользовался приглашением. Раньше чем поздороваться, я снял
шляпу и обтер платком пот, обильно катившийся со лба.
- Сегодня необычайная для нашего климата жара, - приветствовал меня
Левенберг. - Знакомьтесь - мой медицинский штаб.
Я сел на указанное мне место и чувствовал, что мое лицо пылает от жары.
- Хорошо нам сидеть здесь, в тени палатки, а каково солдатам! - сказал
кто-то из окружающих.
- Прибывающие из Нового города войска должны сделать сегодня переход в
сорок километров, - продолжал тот же голос.
- Можно было бы, мне кажется, изменить диспозицию, - заметил другой из
сидевших врачей несмелым тоном.
Со всех сторон посыпались возражения и укоры:
- Что вы, что вы! Разве можно менять диспозицию? Главная цель маневров
будет сведена на нет. Ни в каком случае.
- Такой ли нам предстоит марш, когда Ворота откроются, и сможем ли мы
тогда считаться с погодой? - заметил первый из разговаривавших.
В это время в палатку вошел новый человек. Он быстрыми шагами подошел к
доктору Левенбергу и, вытягиваясь по-военному, подал ему радиотелеграмму.
Доктор Левенберг пробежал глазами небольшой листок и, поднявшись с
места, произнес официальным тоном:
- Мною получено извещение, что в войсках появилась какая-то болезнь;
многие заболели, есть смертельные случаи. Прошу всех по местам, с минуты на
минуту можно ждать первый транспорт.
При первых же словах Левенберга все вскочили. Волнение изобразилось на
лицах. Посыпались вопросы.
- Я не имею никаких подробностей, - отвечал Левенберг. - Болезнь,
по-видимому, не определена.
Я со своей стороны сделал предположение:
- Быть может, какое-нибудь инфекционное заболевание?
- До сих пор в нашей стране не наблюдалось никаких эпидемий, - возразил
Левенберг.
- Может быть, солнечный удар, - заметил кто-то.
- Не будем гадать, прошу по местам, - заключил Левенберг.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг