А у многих кончики подсохли и края пожелтели.
Я обратил внимание Кондратенкова на эти подсохшие края.
- Само собой разумеется, с влагой неладно, - согласился он. - Мы даем им
пить вволю, но, очевидно, этого недостаточно. Для дерева нужно, чтобы самый
воздух был влажным.
- А нельзя ли поливать их сверху? - спросил я.
- Мы так и делаем, но это не достигает цели. Весь воздух над пустыней
нельзя увлажнить. Конечно, лучше всего растить дерево в стеклянной банке - там
оно у себя дома и само регулирует влажность. Мы могли бы заказать и трех- и
пятиметровую банку, но я не хотел этого. Наша задача дать в колхозы массовую
здоровую, выносливую породу, способную бороться с невзгодами. Все эти
искусственные укрытия, прожекторы, углекислый газ я разрешал только в первые
дни, чтобы задать темп. Со вчерашнего вечера домики отменены. Пусть деревья
привыкают к естественной обстановке.
- А вы не думаете, что они из-за этого заболели?
- Н-н-не знаю... не лишено вероятия. Может быть, получился слишком резкий
переход. Во всяком случае, я заказал в мастерской новый каркас для больших
домиков... Посмотрим...
На ночь над гнездами был поставлен новый домик, чтобы деревья, укрытые от
ветра, могли установить нужный им водный режим.
Часа в четыре утра Кондратенков, который провел возле автомашин бессонную
ночь, приказал разобрать постройку. Мы растащили щиты и убедились своими
глазами, что хлопоты не помогли: деревья почти не выросли за ночь, а листья у
них заметно пожелтели.
И снова мы молча стояли, глядя на наших питомцев, беспомощные врачи у
постели немого больного. А так хотелось подойти к дереву и ласково спросить
его: "Что с тобой, дружок? Что у тебя болит? Хочешь пить? Может быть, тебе
холодно здесь? А может быть, слишком жарко?"
Деревья молчали. Только когда пробегал ветерок, непонятно о чем шелестели
их выцветшие листья. А один листок, весь лимонно-желтый, оторвался от ветки и,
покoлыхавшись в воздухе, спланировал под ноги Кондратенмову.
Иван Тарасович подобрал его.
- Вполне сформированная разъединительная ткань, - сказал он тоном лектора
и добавил, обращаясь ко мне: Такая ткань образуется на черенках осенью. Она
отделяет увядшие, уже ненужные листья от ветки.
Помню, что я залюбовался спокойствием Кондратенкова.
А ведь это был тот же самый человек, который в день нашего знакомства
поразил меня своим живым и увлекающимся характером!
-.Иван Тарасович, может быть это действительно осень? - спросил я;
пользуясь своим положением неспециалиста, я позволял себе высказывать самые
невероятные предположения. - Я хочу сказать, что ваше дерево уже прошло свой
сезон роста, а теперь ему нужна передышка, как бы зимний отдых, и оно теряет
листья.
К моему удивлению, Кондратенков серьезно обдумал мой вопрос.
- Дело у нас новое, небывалое, - сказал он, - могут быть всякие
неожиданности. Мы еще не знаем до конца все, что происходит в живой клетке. Но
не думаю, что вы правы... Вот, посмотрите: подрост, который моложе на четверо
суток, тоже желтеет. Значит, дело не в возрасте и не в темпе роста, а во
внешних условиях. Во всяком случае, мы уже знаем, что влага здесь ни при чем.
Будем исследовать остальное: воздух, свет, почву, тепло...
И он ушел от нас, спокойный, выдержанный, не растерявшийся ни на секунду.
- Эх, жалко, профессора Рогова нет!-вздохнул Лева.
- А что твой Рогов, - возмутилась Вера, - о двух головах, что ли? Чем он
лучше Ивана Тарасовича? Разве он выращивал деревья за неделю?
Лева пожал плечами.
- Я ничего не имею против твоего Ивана Тарасовича, - сказал он с обидой,
подчеркивая "твоего". - Они оба великие ученые и, работая вместе, творили бы
чудеса. Так я думаю. У профессора Рогова тоже было чем похвастать.
Но я молчу. Еще придет время вам удивляться.
Девушка промолчала. Она даже не спросила: "Не увлекся ли ты, Лева?"
Сегодня Верочка была нздовольна своим другом.
Лева собрался съездить на станцию за своим багажом и узнать заодно, нет ли
известий о Рогове. И девушка никак не могла понять, как можно в такое время
покинуть посадки и равнодушно уехать по своим делам...
Последовательно выполняя свою программу, Кондратенков в течение дня
проделал множество экспериментов. Были поставлены опыты с углекислым газом - с
уменьшенной дозой и с усиленной.
Для одного гнезда была создана атмосфера, насыщенная кислородом.
Проводились опыты с длинной и короткой ночью. В лаборатории изучались пробы
воздуха, почвы, срезы листьев и древесины.
К вечеру наши деревья потеряли почти все листья, стояли серые, голые, как
будто действительно наступила зима. Но в это время Борис Ильич предложил новый
метод лечения.
У помощника Кондратенкова была удивительная память.
Он один заменял в институте справочный отдел, сельскохозяйственную
энциклопедию и библиографическое бюро.
В голове его в стройном порядке хранились даты, номера, названия и точные
протоколы всех агротехнических опытов за последние тридцать лет.
На этот раз Борис Ильич вспомнил, что еще в 1939 году в одном из
украинских институтов удавалось ускорять рост дубов чуть ли не в десять раз,
выращивая их в атмосфере искусственных тропиков. Мысль казалась правильной: на
юге, в жарких и влажных странах, растительность богаче, чем на севере. Но сам
Борис Ильич, выдвинувший новую идею, не решался ее отстаивать: кто знает, а
вдруг получится хуже!
- А как же иначе! Сидеть и смотреть, как деревья сохнут? - горячилась
Верочка. - Надо пробовать, надо рисковать. Деревьям нужна решительная
встряска... Это поможет им!
- А ты не увлекаешься, Верочка? - поддразнивал подругу уже вернувшийся со
своим багажом Лева.
Анализы пока что результата не дали, и Кондратенков принял разумное и
осторожное решение: одно гнездо перевести в "тропики", прочие же оставить для
контроля. Призванный для совета Петя Дергачев взялся в трехчасовой срок
оборудовать электрическую баню.
Трудно было сказать заранее, приведет ли этот опыт к удаче, но все сразу
оживились: все-таки появилась хоть какая-нибудь надежда.
Желающих помочь нашлось сколько угодно, и через два .часа и двадцать минут
домик был установлен, оборудован электрическими каминами, шлангом для подачи
теплого пара и стеклянными окошечками для приборов.
Иван Тарасович сам приготовил нормальный раствор, то-есть раствор всех
необходимых для растений солей: калийных, фосфорных и азотных, и заставил Зою
Павловну полчаса размешивать и взбалтывать воду, чтобы крупинки не оседали на
дно. Больные деревья были тщательно политы, причем старательный Лева даже
опрыскал листья и ветки. "У нас на Курильских островах всегда так делали",
сказал он.
Выждав около десяти минут, Кондратенков распорядился устроить "полную
ночь". Одно гнездо было спрятано в "домик", прочие же контрольные гнезда
остались открытыми, и Борис Ильич стал возле приборов. Теперь нам ничего не
было видно, но никто из нас не ушел в институт. Больше того, закончив работу,
сюда, к посадкам, пришли все сотрудники - ученые и неученые: агротехники,
старшие и младшие лаборанты, садовники, плотники, повара, уборщицы, фельдшер и
киномеханик. Вокруг гнезд собралась целая толпа. Кое-кто старался заглянуть в
окошечки и рассмотреть позади термометров подопытные деревья. И йсе мы,
волнуясь и надеясь, строили предположения о результатах опыта.
Наконец срок прогревания кончился. Иван Тарасович выпустил пар, подождал,
пока внутри установилась прохладная температура, подал знак. Передняя стенка
домика была снята в одно мгновение, и мы увидели... нет, лучше бы мы не
смотрели совсем!
Да, деревья выросли, но как! Стволы их искривились, изогнулись винтом, на
них появились шишки размером с кулак и узенькие шейки, не толще пальца. Редкие
листья, такие же желтые, как прежде, разрослись невероятно и стали похожи на
какие-то скрюченные, шероховатые ослиные уши. Отдельные ветки свешивались до
самой земли, а дм навстречу вылезали бледные крючковатые пальцы и колени
корней.
Никто не проронил ни слова. Безмолвным вздохом толпа встретила появление
этих уродов.
Что произошло? Недоумевая, я искал ответа в глазах сотрудников. Напротив
меня стоял Борис Ильич - он как-то сразу постарел, обмяк, стал меньше ростом.
Зоя Павловна была поражена - полные губы ее приоткрылись, в глазах стояли
слезы. Вера смотрела в землю устало, покорно и терпеливо. За ней я видел Леву,
бледного, растерянного, с выражением откровенного ужаса в широко раскрытых
глазах.
И только Кондратенков стал еще суше, строже и прямее, и на скуластом лице
его была написана непреклонная решимость.
С минуту стояли мы пораженные, не находя слов. Затем одно из ужасных
деревьев вздрогнуло и, медленно перегнувшись пополам, положило на землю свою
уродливую крону. Зоя Павловна вскрикнула, шарахнулась в сторону и толкнула
другой тополь. И это дерево, точно сломавшись посредине, там, где был узенький
перешеек, упало на первое. Стволы легли крест-накрест, как бы перечеркнув
гнездо, словно хотели сказать, что вся работа пошла насмарку: то, что сделано,
никуда не годится, и нужно начинать с самого начала.
ГЛАВА 4
МНОГО ВОПРОСОВ И НИ ОДНОГО ОТВЕТА
Обычно после ужина весь институт собирался на террасе. Молодежь танцевала,
старики курили, читали газеты,и все вместе горячо обсуждали диаграммы роста.
Но в этот день разговор не клеился, сотрудники сразу же разошлись с вытянутыми
лицами. Петя Дергачев, который прежде, играя со мной в шашки, неотвратимо
запирал мне штуки три-четыре, сегодня подставил под удар три простых и дамку.
Проиграв партию, он вдруг спросил меня: "А что такое злокачественное
перерождение?" и, не получив ответа, уклонился от реванша.
В половине одиннадцатого пришлось отправиться спать.
Но и заснуть мне не удалось. Ночь была душная, парная.
Я долго ворочал нагретую подушку и все не мог найти прохладного местечка,
чтобы положить щеку.
В самом деле, отчего бывает злокачественное перерождение тканей? Отчего
оно бывает у людей и может ли быть у дерева?
Я вздохнул, выпутался из горячей простыни и подошел к окну. В саду было
так же душно, как и в комнате. На меня пахнуло запахом цветов и преющей земли.
На секунду вспыхнула зарница, осветила темноголубое небо и округлые силуэты
деревьев, четкие, словно вырезанные из черной бумаги. Затем снова все
погрузилось в непроглядную тьму.
- Значит, ты из-за этого поехал? - услышал я шопот где-то совсем близко.
- А ты думала-зачем?
- Я думала, из-за болезни профессора Рогова.
- Профессор уже выздоравливает.
Вера вздохнула, потом снова принялась выспрашивать:
- Отчего же ты мне сразу не сказал?
- А ты бы сразу сказала на моем месте?
- Не задумываясь.
-- Это только так кажется.
- Теперь мы должны сказать всем.
- А как ты думаешь, они поймут правильно?
- Обязательно поймут. Хочешь, я скажу?
- Нет, ни в коем случае! Это неудобно. Почему же это девушка будет
говорить!
- Ну что ж, я девушка, ты юноша- какая разница?.. Всердцах я захлопнул
окно. Эх, молодость, молодость, у нее свои заботы! "Ты скажи - я скажи, мне
неудобно тебе неудобно..." Пошли прахом многолетние труды, провалилась работа
целого института, а Лева с .Верой объяснились в любви и счастливы. И всерьез
еще обсуждают, кому из них нужно объявлять об этом и что мы, посторонние,
подумаем. Что подумаем? Снисходительно улыбнемся и вздохнем от зависти.
Я закрыл окно на задвижку (все равно духота) и лег в постель, твердо решив
немедленно заснуть.
Во втором этаже над моей головой кто-то ходил по комнате из угла в угол. В
ночной тишине гулко и резко отдавались шаги. В них не было однообразия, и это
мешало мне заснуть. Мне казалось - я могу по походке проследить мысли этого
человека. Вот он спокойно обдумывает что-то: шесть шагов по диагонали, поворот
на каблуках и снова шесть шагов по диагонали. Вот найдено удачное решение:
довольный собой, он печатает каждый шаг, ставя ногу на каблук и прихлопывая
носком. Вдруг остановился: неожиданное возражение. Теперь начинается сумбурная
беготня мелкими шажками - так суетятся звери, запертые в клетку. Наверное, он,
шагающий, тоже думает о перерождении.
В самом деле, почему такие полезные вещи, как тепло и влага, могли
отравить деревья? Неудачное сочетание? Но ведь такие же, похожие на "тепловую
баню", парные южные ночи сами по себе бывают здесь, в степи. Сегодняшняя ночь,
например. Или растения заболели еще раньше? Может быть, скоростной рост - тоже
болезнь?
Теперь человек наверху пришел к какому-то выводу. Беспокойные шага опять
сменились ритмичной походкой с каблука на подошву: раз-два, раз-два, раз-два -
и пауза. Сколько же можно? Когда, в самом деле, прекратится эта чечотка? Люди
устали и хотят отдохнуть. У всех нервы. Пойти постучать к нему, что ли?
И я отправился на второй этаж.
Здесь был такой же коридор, как и внизу, со скрипучими дощатыми полами и
такие же двери, выкрашенные цинковыми белилами. Я отсчитал третью слева -
комната No 24.
В ответ на мой стук шаги приблизились, отрывисто щелкнул английский замок.
- Войдите! - сказал Кондратенков. - Входите, Григорий Андреевич.
Я был смущен: как же мне не пришло в голову, что надо мной может быть
квартира Кондратенкова!
- Извините, я не хотел мешать... - сказал я. - Я думал, что это кто-нибудь
из сотрудников.
- Ничего, заходите. Нам с Борисом Ильичом тоже не спится.
Только тут я заметил крупную фигуру заместителя Кондратенкова. Борис Ильич
сидел в глубоком кожаном кресле и, подперев щеку кулаком, молча смотрел в пол.
Он даже не пошевелился, когда я задел его, пробираясь к дивану.
Наступило принужденное молчание.
Иван Тарасович первый прервал его.
- Может быть, вы хотите почитать что-нибудь? Выбирайте, - сказал он,
заметив, что я смотрю на полку с книгами. - Только у меня больше классики. Я
люблю перечитывать хорошо известные книги, открывать забытое, пропущенное,
незамеченное, вдумываться в строчки, спорить иногда. Как раз недавно я спорил
с Львом Толстым. Вот Левин из "Анны Карениной" - у него же дикие понятия о
земледелии, совершенно средневековые.
Он помолчал и снова прошелся по комнате.
Я понял, что разговор о литературе ведется только ради меня, и резко
спросил:
- Что вы думаете делать дальше?
Иван Тарасович как-то сразу насторожился:
- А что, собственно, случилось? Рядовая неудача. Будем искать. Найдем
причину - устраним.
Но я почувствовал холодноватую отчужденность в его словах, и мне
показалось это обидным.
- Я вас спрашиваю не из простого любопытства, - сказал я. - Мне дорого
ваше дело и его успех. Будь я специалистом, я бы тоже искал причины, но я не
биолог, я журналист и, как журналист, могу помочь вам хотя бы в печати. Можно
поместить статью о вас, рассказать, что здесь творятся замечательные дела, что
вашу работу надо продолжать, расширять, привлекать новых людей и новые
институты. Я думаю, если печать поддержит вас, это пойдет на пользу. Вот
почему я спрашивал ваше мнение... В институте идут разговоры о перерождении
тканей. Ведь это какая-то глубокая внутренняя болезнь. А что, если она
неминуема? Может быть, при таких темпах роста дерево вообще неспособно
вырастить здоровую ткань?
Кондратенков испытующе посмотрел на меня.
- Я думал об этом, - просто сказал он, - но не верю в пределы у природы, а
у науки - тем более.
Борис Ильич вздохнул и переместил голову с правого кулака на левый.
- Выше головы не прыгнешь, - вздохнув, произнес он. - Прыгают только с
шестом. А чтобы прыгнуть за облака, берут не шест, а пропеллер. И, в свою
очередь, сколько ни улучшай пропеллер, он никогда не поднимет за пределы
атмосферы. На это способен только реактивный двигатель.
Я не хочу сказать, что нельзя подняться выше, но, видимо, нам нужен шест -
нечто принципиально новое.
Мне очень понравилась мысль Бориса Ильича, и я позволил себе вмешаться:
- Разрешите мне привести пример из близкой мне области-из журналистики.
Допустим, я написал статью. Закончил, прочел - вижу недостатки. Исправил слог
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг