За каждым поворотом открывались всё новые чудеса.
- Обратите внимание, - повторял наш проводник, улыбаясь и щуря глаза
навстречу солнцу: - липа! Один гектар липы дает колхозникам бочку меду.
Чувствуете, как пахнет? Дышите глубже!
Действительно, по полю волнами шел густой медовый запах. А над нашей
головой, как будто для контраста, все еще клубилась лиловая пыль, словно дым
вражеских снарядов, несущийся над полем битвы.
- Обратите внимание - галлерея примельцев. Это наш опытный участок. Мы
называем его "будущей степью". Здесь собраны неженки - южане. Они с неохотой
шли в наши морозные края, их приходилось приучать, закалять, воспитывать,
прежде чем они прижились. Эвкалипты вы, наверное, заметили? Эти долговязые
австралийцы видны издалека, как маяки. К ним уже привыкают и в Крыму и на
Украине. Колхозники говорят: "Бачишь эвкалипт? Дойдешь до него, вертай влево
на тропочку".
Машина остановилась у развесистого дерева с шероховатыми зелеными плодами.
- А это грецкий орех. Обычно плодоносит на восьмом году, у нас начал на
пятом. Каждое дерево приносит в год сто килограммов орехов. Это по меньшей
мере тридцать килограммов первосортного масла.
Но о грецком орехе всего не перескажешь. Начиная с четвертой пятилетки мы
ведем его на север: из Молдавиив Киевщину, оттуда - в Орловщину, на Волгу и
сюда, на Урал. Сейчас на Украине в любом колхозном дворе вы найдете хотя бы
два-три ореховых дерева...
Вот еще переселенцы с Кавказа. Фейхоа - дерево, на котором растет
клубника! Японская хурма! Культура стелящихся лимонов. Вы видите - они лежат
на земле. На зиму мы укрываем их камышовыми матами, и под снегом
они отлично переносят морозы. Этот сорт выведен в Омске в Сибири. Каково:
сибирский лимон! А теперь посмотрите маслины...
Петляя по лабиринту зеленых комнат, мы осматривали участок за участком.
Этот разбитый на клетки кусок степи был настоящим ботаническим садом,
своеобразной выставкой достижений мичуринской селекции. Заражаясь волнением
нашего проводника, я выскакивал из машины при каждой остановке, чтобы
попробовать кисловатые, незрелые ягоды, посмотреть на побеги, подышать
ароматом листьев и свежей земли.
Только Лева старался сохранить независимый вид и все пытался вставить: "А
у нас на Курильских островах..."
Было уже довольно поздно, когда, обогнув очередную заросль, машина
подкатила к воротам института.
Мы увидели несколько зданий в глубине двора. Одно из них, деревянное, с
открытой верандой на втором этаже, напоминало подмосковный дом отдыха; другие
были выстроены из стеклянного кирпича различных оттенков. Неяркие краски
стекла удачно сочетались с пестрыми клумбами.
Во дворе шла какая-то работа: пилили, строгали, обтесывали бревна,
перекладывали ящики. Возле самых ворот несколько рабочих перекатывали на
чурках тяжелый ящик с надписью: "Не кантовать". Этой группой распоряжалась
невысокая, плотная, круглолицая девушка. В своей белой косынке, в
свежевыглаженном халате, светловолосая, румяная, со звонким, немного резким
голосом, она казалась воплощением чистоты и утренней бодрости. Эта девушка
первая заметила нас. Она бегом бросилась к машине, оживленно крича что-то, и
вдруг, не доходя нескольких шагов, остановилась как вкопанная. Глаза ее стали
круглыми, щеки еще больше зарумянились, простодушное лицо сразу осветилось.
- О, Левч!.. - произнесла она, опуская глаза. - Значит, ты приехал
все-таки...
- Я же сказал, что приеду, - ответил юноша.
Тон у него был покровительственный, но колючие глаза потеплели и резкие
черты стали мягче. Он взял руку девушки, подержал несколько секунд и вдруг,
словно спохватившись, начал ее усердно трясти:
- Здравствуй, здравствуй, Верочка! Как живешь-можешь?
- Да тут старые приятели! - воскликнул лесовод. - Это тот самый, Верочка?
Что же ты не знакомишь нас?
- Но вы же вместе приехали, Иван Тарасович! Пожалуйста, познакомьтесь:
Торопов, студент нашего института, профессор Кондратенков...
Я никогда не предполагал, чтобы можно было так покраснеть. Даже
оттопыренные уши Левы стали темномаликовыми, как будто сквозь них просвечивало
солнце. Лева так растерялся, что даже не заметил протянутой руки профессора.
- Рад познакомиться с учеником Иннокентия Николаевича Рогова! - сказал
Кондратенков с улыбкой. - Я сам учился у него когда-то. Правда, потом я сбился
с пути и стал, как вы говорили, ученым знахарем. Но все-таки и нам есть что
показать. Целый институт трудился здесь несколько лет, и кое-что можно было
сделать за это время. Сегодня вы видели часть, а главное и самое интересное
посмотрите завтра. И, может быть, вы согласитесь поработать с нами.
Лева молчал. Ему, видимо, хотелось провалиться сквозь землю.
Г Л А В А 2
САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ
Я проснулся задолго до рассвета - меня разбудил знакомый уже звонкий голос
Верочки.
- Имей в виду, Петя, - говорила она кому-то: - если забыл что-нибудь,
ножками придется бегать, ножками!
Иван Тарасович не позволит гонять машину за каждой отверткой.
Было еще совсем темно, только на востоке проступила бледносерая полоса, и
на ней обрисовались силуэты деревьев, и густочерные и кружевные, как бы
нарисованные чертежным перышком. Удушливый зной дня, как это бывает в Азии,
сменился резкой ночной прохладой.
Во всех уголках двора сновали темные фигуры. Что-то лязгало, трещало,
громыхало, скрипело. И над всей непонятной для меня возней плавал ясный голос
девушки:
- Зоя Павловна, термометр у вас? И запасной взяли?.. Фонарь можно получить
у кладовщика, Борис Ильич...
А корреспондента разбудили?.. Лева, будь добр, сходи к нему, пожалуйста.
Потом во двор вышел сам Кондратенков. Он обошел ряд машин, спросил что-то
у Верочки ("Все проверила", ответила она). Иван Тарасович сел в свою бывалую
машину, нажал стартер и первым выехал за ворота. За ним потянулась вся
колонна: автомобильная электростанция - высокая громоздкая машина с крытым
кузовом, вспомогательная машина с прожекторами и инструментами, затем
трехтонка с дождевальной установкой и цистерной. На рытвинах цистерна
вздрагивала и громко булькала. Упругая, подвижная, с мокрой резиновой кожей,
поблескивающей при свете фонарей, она казалась живым существом, чем-то вроде
гигантской студенистой медузы.
Колонна медленно поднималась в гору по направлению к лесным полосам. В
серой мгле на покрытых туманом полях щебетали невидимые пташки. В этот
безлюдный час они чувствовали себя полными хозяевами полей и громко спорили о
своих делах.
Минут двадцать мы колесили по лабиринту квадратных участков, объезжая их
вдоль темных шеренг деревьев. Все они казались мне похожими, одинаково
прямыми, густыми и черными: после третьего поворота я бы ни за что не нашел
обратной дороги. Затем мы выехали на просторное хлебное поле, окаймленное
совсем молодыми насаждениями. В темноте поле казалось нам бесконечным... За
ночь ветер угомонился, и только изредка по ниве пробегала легкая рябь. Низко
над горизонтом, за рекой, висела огромная рыжевато-красная луна, и лунные
дорожки поблескивали на воде...
Отъехав еще метров двести, Кондратенков остановил машину на бугре и,
раздвинув колосья, показал мне площадку:
- Здесь будем сажать, в пшенице.
- Иван Тарасович, а не лучше ли ближе к деревьям, где оседает пыль? -
услышал я голос Левы (видимо, за ночь юноша оправился от смущения). - Там и
ветер тише и почва лучше. Ведь эта пыль из пустынь - настоящее удобрение. Со
временем она превратится в лёсс.
- А мы, товарищ Торопов, - ответил Кондратенков, вкладывая еле заметную
иронию в свое вежливое обращение, - всегда опытные посадки делаем на плохих
почвах. Если порода выращена в тяжелых условиях, значит она жизнеспособна.
Такую смело можно сажать и в теплицах и на пустырях. Так советовал работать
Иван Владимирович Мичурин. А вы какого мнения?
Лева промолчал. Он не решился вступать в спор с Мичуриным и молча взялся
за лопату.
Я тоже выбрал себе кирку из кучи инструментов. В предутренней прохладе
приятно было разогреться. Кирка с тупым звуком ударяла в землю. "Тут, -
говорила она, - тут, тут, тут..." При каждом ударе подсохшая земля рассыпалась
на ноздреватые комки. За несколько минут мы, по указаниям Кондратенкова,
разрыхлили пять квадратов размером метр на метр.
Механики и шоферы в это время трудились на меже.
Они вытащили из вспомогательной машины грандиозный зеркальный прожектор,
подняли его на составной мачте и раскрепили оттяжками. Петя - шофер
электростанции -завел свою машину. Однообразно загудела динамо - ослепительно
яркий луч брызнул на землю. В середине белого круга оказалась Зоя Павловна -
старшая лаборантка. Жмурясь от света, она старалась разобрать цифры на
почвенном термометре и смеялась, отмахиваясь рукой.
- Двадцать четыре градуса и семь десятых! - крикнула она.
- Прогрев! - коротко скомандовал Кондратенков.
Сотрудники бросились к бортам автомобиля, откинули их и начали разматывать
кабель. Все это проделывалось быстро, слаженно и напоминало армейское ученье
саперовэлектриков. Первый и второй номера открывают борта, тре.тий ставит
заземление, четвертый и пятый раскладывают кабель, шестой и седьмой выгружают
инструменты. Всего на разворачивание станции: девять минут - посредственно,
восемь - хорошо, семь минут тридцать секунд - отлично.
Чувствуя, что моя неумелая помощь только спутает эту отчетливую работу, я
отошел в сторону и принялся терпеливо ждать, когда мне покажут обещанное с
вечера "самое интересное".
- А зачем это все? - спросил я Леву, который тоже был не у дел.
Иван Тарасович, услышав мой вопрос, обернулся:
- Это вы, товарищ корреспондент? Держитесь возле меня, Григорий Андреэаич,
я вам буду давать объяснения по ходу действия... Бы спрашиваете, зачем эта
техника? Техника нужна потому, что мы хотим обогнать природу. Вы слышали -
температура почвы двадцать четыре градуса с десятыми. А требуется двадцать
девять. Вот мы и даем прогрев токами высокой частоты.
- Почему же именно двадцать девять?
- Только потому, что мы хотим вырастить нормальные растения и получить от
них семена. А для этого нужно пройти все стадии, одну за другой. Вы, конечно,
знаете о теории стадийного развития, созданной академиком Лысенко. Еще лет
тридцать тому назад Трофим Денисович открыл, что растения развиваются этапами
- стадиями. Первая из них - стадия яровизации, за ней идет световая и так
далее. И каждая стадия требует особых условий. Для яровизации, например,
важнее всего влага и точно определенная температура: для северных
растений-сравнительно низкая, для южных - высокая. Нашему гибриду, например,
необходимо по меньшей мере...
- ...двадцать девять градусов! - протяжно крикнула Зоя Павловна.
Кондратенков прервал пояснения. Последовала вторая команда: "Семена!" Из
машины были вынуты лакированные ящички. Профессор сам открыл их, приподнял
вату и показал мне мелкие розоватые семечки. Я протянул было руку, но
Кондратенков прикрыл ящик ладонью:
- Нет, посадка доверяется только Верочке.
Очевидно, в институте на долю Левиной соученицы приходилось немало работы.
Верочка запоминала, отмеривала, считала, проверяла, переспрашивала и тут же
записывала обо всем в блокнот, выводя ровные строчки с круглыми, как
горошинки, буквами.
Приняв у Кондратенкова ящик с семенами, она осторожно поставила его на
землю, положила на разрыхленный квадрат линейку и мизинцем наметила:
- Здесь... здесь... здесь...
Так Вера прошла все пять квадратов. Сначала она намечала места для посева,
затем осторожно укладывала щепотку драгоценных семян, а сверху присыпала
трухой от прошлогодних листьев.
- Заметьте, - сказал мне Кондратенков, - этот способ посадки - он
называется гнездовым - также предложен Трофимом Денисовичем Лысенко. Прежде мы
сажали деревья поодиночке и за каждое приходилось бороться с сорняками. При
гнездовом же способе мы высеваем в одну ямку много семечек. Они поднимаются
буйной порослью, сами заглушают сорняки и, создавая под листочками свой
собственный влажный микроклимат, прикрывают друг друга от ветра, зноя,
высыхания. Только в самый ранний период нужно помочь деревцам, и потому мы
устроили наши опытные гнезда в пшенице. На первых порах колосья будут защищать
нежные ростки, а дальше...
Ящик с семенами опустел. Вера вынула вату и стряхнула ее над последним
гнездом, чтобы не терять ни единого семечка.
- Дождь! - скомандовал Кондратенков.
Теперь на сцену выступила колыхающаяся цистерна.
Машину подали к ниве задним ходом, рабочие выдвинули трубы дождевальной
установки. Над каждым гнездом возникли фонтаны мелкой водяной пыли.
Кондратенков схватил меня за руку. Я почувствовал, что он волнуется.
- Первая капля воды, - сказал он, - это пробуждение жизни. Мы взяли у
дерева семечко. В нем еще не было жизни - только материалы для нее: сухой
зародыш и небольшой запас пищи, как бы сухой паек зародыша. Яровизация не
начнется, пока семена не наклюнулись. Поэтому мы смочили их заранее в
лаборатории. И вот жизнь проснулась. Вы дали ей влагу, согрели почву. В
семечке начались превращения. Оно набухает, распирает оболочку. Вот кожура
треснула. В земле расправляются семядоли. Из-под семядольного коленца
вытягивается корешок. Его первые волоски охватывают первый комочек почвы; они
всасывают воду и соли, растворенные в ней... А кверху между тем уже
пробирается стебелек с почкой. В крохотном семечке мало пищи, стебель должен
спешить наружу - к свету и воздуху...
Я жалею, что не могу передать взволнованной интонации Кондратенкова. Его
увлечение заразило меня, и мне уже начало казаться, что я вижу, как под землей
начинается могучая работа созидания растения.
- Сейчас, - закончил Иван Тарасович, взглядывая на часы, - гнездо
тронулось в рост.
Этот момент ярко запечатлелся в моей памяти. Помню бледносиреневое небо,
зубчатый край лесной полосы и выцветшую, обескровленную луну, застрявшую на
линии горизонта, как медный пятак в щели копилки. Помню серьезные лица
сотрудников, резкие морщины на лбу Бориса Ильича заместителя Кондратенкова,
полное, добродушное лицо Зои Павловны с выражением внимания, блестящие глаза
Веры...
Минута за минутой проходили в торжественном молчании. Однотонно гудели
моторы, поддерживая температуру. Все еще работала дождевальная установка, хотя
пыльная земля давно уже превратилась в мокрую грязь. Вокруг меня все стояли
неподвижно и молча глядели на рыхлую землю.
И я уже начал с недоумением поглядывать на Кондратенкова: неужели он в
самом деле намерен дожидаться, когда из семян вырастут деревья? Я невольно
улыбнулся этой смешной мысли. А когда же мне покажут обещанное "самое
интересное"? Или Кондратенков подразумевал под "интересным" электрический
прогрев почвы и гнездовой способ посадки?
И вдруг у моих ног что-то шевельнулось - то ли покатились комочки земли,
то ли шелохнулся кусочек гнилого листа. Я присел на корточки и увидел, что из
земли торчит что-то беловатое, похожее на вылезающего червяка.
- Росточек! - еле слышно выдохнула Вера.
А Зоя Павловна всплеснула руками:
- Смотрите, Иван Тарасович, здесь целых четыре!
Я был ошеломлен: как росточки? Неужели из тех семян, которые мы только что
посеяли? И как же это может быть?
Не веря самому себе, я шарил глазами по квадрату. Кончики ростков
виднелись повсюду. Бледные, бескровные жители подземелья дружно выбивались на
свет, энергично расталкивали комочки почвы, продвигали вверх семядоли.
И мне уже начинало казаться, что я могу глазами уследить за их ростом. Но,
конечно, это была иллюзия. Как я узнал позже, деревцо Кондратенкова
поднималось не больше чем на полмиллиметра в минуту. И тем не менее стоило
тричетыре минуты не смотреть в какой-нибудь уголок, и уже наглаз можно было
заметить перемены.
Нет, этого я не ожидал. Конечно, уезжая из Москвы, я знал, что
Кондратенков занимается быстрорастущими деревьями. Но что такое быстрорастущее
дерево? Я полагал, что Иван Тарасович привезет меня в лесной питомник, где
будут в ящиках под парниковыми стеклами однолетки, а рядом с ними, на соседних
грядках, - двухлетние и трехлетние деревца и тут же для сравнения обычные
растения раза в полтора-два ниже. Я готовился запоминать цифры роста и
списывать с фанерных дoщечек латинские названия, соединенные знаком умножения
(так обозначают гибриды).
И вдруг вместо этого мне показывают рождение дерева как химический опыт в
пробирке. Подогрели, налили воды, взболтали - и трах: было семечко - стал
росток.
Напряженное молчание сразу сменилось оживленным шумом. Все говорили сразу,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг