сложить разрозненное надо, И ведь был же на вашей планете великий ученый по
имени Дарвин, он понял и сформулировал закон естественного отбора, единый
для всей живой природы, закон, который говорил, в частности, что все
полезное для вида сохраняется, а все вредное гибнет, Стало быть, и любовь,
если она так широко распространена, если так занимает ваши мысли, полезна
человечеству. Я вычитал у Белинского, вы знаете его, несомненно, у него
сказано: "Основной смысл любви заключается в заботливости природы о
поддержании и размножении рода человеческого". Правда, у вас расплывчатость
в терминологии - слово "люблю" вы употребляете слишком часто: люблю
бабушку, люблю поджаристый бифштекс, люблю голубой цвет, люблю собачек,
люблю безумно, люблю до гроба.
Но хотя слово одно, разницу-то вы понимаете, различаете любовь
заурядную или же исключительную, на всю жизнь, к одному-едкнственному,
Настоящей называете ту, редкостную. Но если она так привлекательна для вас
- настоящая, значит, и у нее есть свой дарвиновский смысл, значит, и она
полезна роду людскому. Обычная любовь- для поддержания вида, а это
особенная, настоящая - для улучшения вида, хотя бы для исправления своей
собственной неудачной наследственности. И все это в ваших же романах
написано только как-то намеками, иносказательно. Пишут, что
противоположности сходятся: например, в Дании брюнет считается красавцем, а
по-английски "фэйр" и прекрасный и белокурый. Франция - страна брюнетов, но
кинозвезды почти все блондинки. Противоположности сходятся, тянутся друг к
другу, нравятся друг другу и детям своим передают самый богатый набор
противоположных генов. Настоящая любовь - полезная любовь. Так о чем же вы
размышляете? Перестаньте терзать Таню диетой, везите ее на юг в страну
жгучих брюнетов. Ваша Таня приятная на вид девушка, светлокожая,
светлоглазая, светловолосая томная северянка; на юге она будет нравиться
всем смуглым, худощавым, костлявым, порывистым и шумным, всем подряд. У нее
окажется огромный выбор. И главное, ей самой по закону природы тоже будут
нравиться смуглые, костлявые и вертлявые...
И тут Таня моя вскочила, крича во весь голос;
- Замолчите, противный циник! Как вы смеете? Я не искательница
женихов, я о любви говорила, высокой, чистой, всезахватывающей,
благородной, безоглядной. А вы все опошляете. Не хочу слушать вас. Пошляк!
Пошляк!
И выбежала, зажимая уши.
Шестаков был очень смущен. Я тоже. Помолчал, прислушиваясь к рыданиям
в соседней комнате, потом попенял;
- Ты, Михал Михалыч, перегнул палку с этой игрой в беспонятного
пришельца. Любовь - тонкая материя, возвышенное, красивое чувство. Видно,
позабыл свою молодость. Настоящая любовь не рассуждает, это восторг души,
радостное безумие, это крылья человека- крылья! Мы, прикованные к земле
силой притяжения, к небу возносимся на крыльях любви.
- Охотно верю, - сказал он, упрямо продолжая игру в пришельца. - Верю,
восторг души, безумие и вдохновение. Но, между прочим, крылья эти дарит
девушке нормальный мужчина с двумя руками, ногами, мускулистыми плечами и
волосатой грудью. И это прекрасно, великолепно, что обыкновенное существо с
волосатой грудью может кому-то принести небесный восторг. И что же, про
восторг говорить можно, а о цвете волос неприлично?
- Вот что, друг, - сказал я тогда. - Всякие раны надо врачевать,
сердечные тоже, но врачу, а не кому попало. Не следует лезть в душу с
сапогами... с рассуждениями, я имею в виду, Чего-то у тебя не хватает,
Михал Михалыч. Еще читай про любовь, может и разберешься.
Мой совет он принял буквально. Дня три не появлялся, потом принес
стопку романов, молча положил на стол.
- Ну как? - спросил я. - Разобрался?
- Это удивительно, - начал он обычным своим задумчивомеланхоличным
тоном. - Столько прекрасных тонких наблюдений, столько частных случаев и
никаких выводов. Какой же смысл в ваших романах?
Литература - моя профессия. Тут я отважно пустился в объяснения:
- Мы считаем, что читатель сам сделает вывод. Наша задача дать ему
пример, убедительный, яркий и интересный. Мы, люди, понимаем жизнь лучше на
примерах. В газете я могу прочесть, что тысячи детей гибнут под колесами,
прочту, ужаснусь и займусь своими делами. Но никогда не забуду я мальчика,
попавшего под трамвай, как он хныкал, уткнувшись лицом в мокрую после дождя
черную мостовую, не забуду ленту грязного мяса вместо ноги на рельсах. И не
трехзначные цифры, а лента эта потрясает читающего. Наша задача - убеждать
людей примерами, картиной жизни,
- Но в книге не одна картина, не один пример.
- В большом романе пример жизни, цепь случаев, объединенных в одну
интересную историю.
- Обязательно интересную?-переспросил он.
- Желательно, даже обязательно. "Все книги хороши, кроме
скучных",-сказал Вольтер. Читатель требует, чтобы книга захватила его на
первой странице и не выпускала бы до последней, чтобы от начала и до конца
шла с переменным успехом борьба добра и зла, а читающий волновался бы за
успех дела.
- Да-да, это я понял по вашим романам, - он покивал головой.
- А у вас - пришельцев - не так? - подыграл я.
Он тотчас вступил в игру:
- У нас пишут откровеннее. В прологе автор сообщает свою точку зрения.
Допустим, наблюдая жизнь, он пришел к выводу, что от всеобщей
обеспеченности и безопасности все мы стали суше и черствее. Затем он
доказывает свою позицию, ссылаясь на исторические примеры, на житейскую
практику, на опыт знакомых, приводит наблюдения над самим собой, что-нибудь
предлагает, изображает, как хорошо получится, если его послушают, как
плохо, если не услышат. Перебирает варианты, взвешивает "за" и "против",
честно описывает нежелательные последствия, приглашает призадуматься,
порассуждать. У нас это называется не "роман", а "проблема".
- Нет, на Земле такое не пройдет, - заявил я, не замечая, что уже
всерьез спорю с соседом как с представителем чужой цивилизации, не как с
любителем научной фантастики. - Наш читатель предпочитает делать выводы
самостоятельно. Мы ему только материал поставляем.
- А ты тоже пишешь романы? - спросил он неожиданно.
- Нет, я популяризатор. Пишу о защите природы. Громадная тема, на всю
жизнь хватит. Но в последние годы (тут я покраснел почему-то) меня
действительно тянет к художественной литературе. Я уже составил сборничек,
арабески, своего рода стихи в прозе, этакие словесные зарисовки, этюды:
"Густой снег идет", "Ряска на пруду", "Басистые снегири",
"Иван-да-Марья"-это цветок такой, двухцветный, синий с желтым. "Лепестки" -
назвал я свой сборник. Имею в виду, что каждый лепесток-концентрат красоты,
эстетическое произведение природы. Хочется донести до людей свое
восхищение, хочется, чтобы все мы - пробензиненные горожане - обнажили
голову перед полотнами гениальнейшего из художников, чтобы научились беречь
цветы на лугах, как в музеях берегут картины.
- И удалось донести?
- Ну, в общем, более или менее, - пробормотал я, краснея еще больше, -
Печатаю время от времени. Знатоки хвалят, отмечают живописность. Читатель
пока не оценил. Не дорос, видимо.
Шестаков пожал плечами:
- Как же это у вас получается: все понимаете и ничего не понимаете? Вы
же только что растолковали мне, что земному читателю обязательно нужна
интересная история. Сами дали алгоритм интересного: действия, события, а не
рассуждения, борьба добра и зла, чтобы захватить читателя на первой
странице и томить до последней, чтобы волновался он, переживая, не зная,
кто победит. Ваши "Лепестки" только материал, даже не примеры, одни только
описания, набор открыток, так я сказал бы. Ну и придумайте чрезвычайные
события: допустим, в угоду транспорту ваши потомки залили всю планету
асфальтом, не оставили ни единой травинки, ни одного лепестка, ни одного
колоска, даже хлеб делают из нефти, невкусный, тошнотворный. Это суть. А
теперь изложите ее по правилам интересности. Например, ваши герои
возвращаются из дальнего путешествия на звездолете, с Земли улетели двести
лет назад. Первая строка: "Звездолет должен был приземлиться 1 января 2222
года". "Ну-ка, ну-ка,-подумает читатель, - что мне сообщит о XXIII веке
писатель П. П. Лихарев?" Затем, испытывая терпение заинтересованного
читателя, ты имеешь возможность целую главу рассказывать, как соскучились
звездолетчики о земной природе, как они мечтают любоваться густым снегом,
ряской на пруду, басистыми снегирями и этим самым желто-синим цветком. Тут
пригодятся твои лепестки, тут они будут уместны. Но не злоупотребляй.
Страничек через десять читателю наскучат твои снежинки и травинки, он
потребует действия. И тогда капитан звездолета пускай посмотрит в телескоп
и разведет руками. "Не может быть", - только и скажет он. Читатель
встрепенется: что же там произошло на Земле, поразившее бывалого
звездолетчика? Внимание поддержано, и в следующей главе ты можешь
неторопливо развертывать историю борьбы губителей природы и охранителей
природы. Борьбу тоже завяжешь броской фразой: "Это уголовное преступление!"
"Какое такое преступление?" - всполошится читатель. И так далее, страниц на
триста, пока не исчерпаешь терпение.
Не знаю, как читательское, а мое авторское терпение не выдержало:
- Слушай, кончай издеваться! - крикнул я. - Не знаю, откуда ты
пришелец, но в голове у тебя чего-то не хватает явно. Литература - это
искусство, святое искусство, понимаешь ли. У художника душа горит, у него
вдохновение, он себя рвется выразить, свое восхищение, свое возмущение. Он
- пробудившийся орел, он крылья расправляет, чтобы над горными вершинами
парить, весь мир озирая с высоты. При чем тут "броские фразы", "читатель
увял", "читатель встрепенулся"? Ты путаешь ремесло и искусство, голубчик.
Рожденный ползать летать не может.
- Насколько я знаю, - возразил он, - крылья машут в соответствии с
законами аэродинамики. И ты свои вдохновенные "Лепестки" пишешь, соблюдая
правила грамматики, запятые расставляешь, где полагается.
Я махнул рукой:
- Мих-Мих, ты непробиваем. Не лезь ты в искусство со своими
алгоритмами. Неси их в соседнюю квартиру, туда, где пахнет жженой резиной.
Послушался он меня. Буквально на следующий же вечер услышал я, что
знакомые шаги миновали мою дверь, направляясь в глубину коридора, в номер
442. И на второй день тоже. И на третий. Я даже приревновал немножко.
- Ревновали? - спросил следователь быстро.
- Ну, знаете ли, обидно все-таки, Друзей не так много в старости,
после работы хочется покалякать о том, о сем, тащиться куда-нибудь сил нет.
А тут собеседник рядом, разговоры занятные, нестандартные: не о болезнях,
заработках, квадратных метрах. Спектакль разыгрываем: будто бы он гость из
космоса, а я земные порядки объясняю. Привык уже к новому другу-товарищу. И
вдруг полный разрыв из-за литературоведческого спора. Задет я был. Но решил
не лезть в бутылку и на четвертый день или на пятый, заслышав знакомое
шарканье в коридоре, выждал несколько минут для приличия и тоже сунулся в
квартиру к изобретателю. Соседи давние, отношения простые, могу заглянуть
без всякой дипломатии.
Я говорил уже, что изобретатель Уткин - человек приятнейший,
доброжелательный и обязательный, всегда готовый прийти на помощь. Но
активная доброта его сочетается с непримиримой воинственностью. Две войны
ведет он перманентно: внешнюю - за признание своих изобретений, и
внутреннюю - за квадратные метры в собственной квартире. Зимой одолевают
жена с мамашей выжимают его на лестничную площадку к мусоропроводу, а
летом, когда детишки на природе, Тимоша берет реванш, все комнаты
захватывает, заполоняет ванную и даже кухню.
Поскольку время было летнее, Тимоша торжествовал сезонную победу. В
лучшей комнате обеденный стол был завален бумагами, под столом громоздились
аккумуляторы, кресло было отодвинуто к стене, над ним красовалась надпись:
"Осторожно, кусается!" Вдоль всей стены, справа и слева от кресла, на
полках стояли картонные папки с наклейками: "Драка © I", "Драка © 2" и т.
д.
Всех драк было 236, по числу заявок, но папок гораздо больше, потому
что драки бывали и многолетние, многотомные: драка 1-е - за признание,
драка 1-6 - за внедрение, драка 1-в - за вознаграждение...
Кроме того, канцелярия эта была иллюстрирована сатирически ми
картинами. Тимофей - мастер на все руки - и рисовал выразительно. Особенно
удачно получались у него карикатуры на самого себя: взлохмаченные волосы,
решительный нос колуном, раздвоенная бородка, кадык на худой и длинной шее.
На одной из картин Уткин изобразил себя в виде Дон Кихота, атакующего
мельницу, на крыльях которой было начертано "Патенты". На другой картине
уже не рыцарь, а витязь, с таким же колуном-носом, разил отвратительных
крыс, обгрызающих тоненькое дерево. Чтобы понятно было, что именно
подразумевается, на кроне было написано "Энергия", на почве - "Горючее", на
стволе - "Передача", а на крысах - "Потери-потери-потери". С потерями вел
борьбу отважный витязь изобретательства. На последней же картине Тимоша
изобразил себя в виде громадного медведя, выпивающего море, Черное, судя по
очертаниям.
Когда я вошел, хозяин как раз давал объяснения по поводу этой третьей
картины. Она иллюстрировала самоновейшую идею Тимоши, он привез ее с юга
две недели назад. Другие люди, лежа на пляже, нежатся на солнце, загорают,
прикрыв нос бумажкой, а наш изобретатель размышлял о глубинах Черного моря,
насыщенных-он где-то об этом вычитал - сероводородом. И тут у него родилась
идея: ведь HaS - горючее, значит, его можно жечь, энергию получать, а
заодно и серную кислоту - сырье для производства удобрений.
Пришелец заинтересовался:
- Это самая выгодная энергия на Земле? - спросил он.
Тимофей начал с жаром объяснять:
- Ну, не самая выгодная. Термоядерная и щедрее и имеется повсеместно.
Но на термояде сидят институты, им моя подсказка не нужна. А тут бросовое
богатство, никем не замеченное. И главное, идея красивая: топливо из
даровой воды.
- И вы посвятили себя этой красивой идее? - продолжал допытываться
Шестаков.
-У меня таких идей знаете сколько? - похвалился Тимофей.- Эта пока в
запаснике, я на нее еще папку не завел. А сейчас в голове другое,
неотложное. - он указал на витязя, разящего крыс, - Потери, потери, потери!
Существует сезонное бедствие: лед нарастает на проводах, обрывает их. Целые
районы обесточиваются. Знаю, есть антиобледенители разного рода. Не то, не
то! Я должен придумать что-то оригинальное, надежное, остроумное.
- Это самые большие потери? - упорствовал Шестаков. Видимо, его
интересовало, верно ли направлены усилия нашего Кулибина.
- Ну, не самые большие, - признался Тимоша. - В проводах теряется и
десять и пятнадцать процентов на дальних передачах. А ведь каждый процент -
энергетика небольшой страны. Целые страны работают на нагревание атмосферы!
- Так почему же вы не занимаетесь теми потерями? - настаивал Шестаков.
Тимофей даже руки воздел с возмущением:
- Экий ты непонятливый! Передачу без проводов, гелий,
сверхпроводимость - это поручат крупным ученым, даже целым институтам. А я
изобретатель, я отсюда вынимаю дешевые решения, - он постучал себя по лбу,
-свеженькое должен придумать. Вот нарастает лед. Смазку придумали без меня,
подогрев есть, автоматика есть. Я лично на искру надеюсь. Искрят провода, а
в искрах такая сила! Как сделать, чтобы они дробили лед? Полгода мучаюсь,
маячит что-то в тумане, но не складывается Но я чувствую: в искре решение.
И однажды меня осенит, придет такой момент, все сложится в одно мгновение.
Шестаков все слушал, не торопился говорить. Наконец подвел итоги.
- Понимаю, - сказал, - вы как бы комбинатор, создаете новое сочетание
из известных деталей. Сочетание! Но по биному вашего Ньютона число
сочетаний очень велико, нет смысла перебирать все. Есть же, однако,
методика перебора. Вы ищете слабое медуо где наибольшие потери? Затем
перебираете приемы воздействия: слить, разделить, укрупнить, уменьшить,
заменить, изменить отменить... Не так много приемов - не больше полусотни.
А воздействий и еще меньше: механические, звуковые, световые, тепловые,
химические, электрические...
Тимофей только руками замахал, открещиваясь...
- Чем вы недовольны, товарищ следователь? Вы же и сами просили, чтобы
я упоминал все подробности, имеющие отношение к делу. Тогда-то я не
понимал, а теперь вижу: все одно к одному. И как же прикажете: подробно или
вкратце? Впрочем, дело все равно идет к концу.
Итак, Тимофей замахал руками с возмущением:
- Слушай, друг, все совсем не так: "подменить - отменить". Я эти
методики наизусть знаю, они придуманы для бездарностей
и впустую. Бездарь все равно ничего не изобретет. Нашему брату талант
нужен, чутье изобретательское, нюх! И когда к таланту приходит наитие, все
сразу решается, в одно безумное мгновение. Готовый чертеж перед глазами,
трехмерный, выпуклый, красочный.
Одно остается: на бумагу перенести, размеры проставить. Изобретатель -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг