Георгий Гуревич
Недоумение
- Нет, товарищ следователь, гражданином я вас называть не буду. Не
виноват ни в чем и в роль подследственного входить не намерен. Да, признаю,
концы с концами у меня не сошлись, вы уличили меня в путанице. Почему
запутался? Потому что пытался умалчивать. Почему умалчивал? Потому что
правда неправдоподобна, вы не поверили бы. Извольте, я расскажу, но вы не
поверите ни за что. Да, об ответственности за заведомо ложные показания
предупрежден. Можете записывать на магнитофон, можете не записывать, все
равно сотрете потом. Потому что не поверите.
Значит так. Начинаю.
С исчезнувшим я познакомился, когда он переехал в наш дом, не просто в
дом, в соседнюю квартиру. В доме можно м двадцать лет прожить, не
познакомиться. Корпус наш из тех; что называют лежачей башней: полкилометра
по фасаду, четырнадцать подъездов, девять этажей, на каждой площадке восемь
квартир. Сколько это получится, сразу не сообразишь? Больше тысячи семей,
да? Верно, припоминаю, что в дальнем подъезде тысячные номера. В деревне,
вероятно, знал бы всех, хотя бы в лицо, здоровался бы, там и живешь рядом,
и работа общая. А в городе, сами понимаете, спустился утречком на лифте и
бегом на метро, на другой конец города. У каждого своя работа, свои дела.
Знаешь только свой коридорчик, четыре квартиры: © 441, 442, 443 и 444.
Первая от двери - © 441 - моя. Здесь я проживаю - Лихарев Павел
Петрович, литератор, вдовец со взрослой дочкой. Таней зовут, студентка
пятого курса, незамужняя, это все у вас записано. О Тане разговор еще
будет, все началось с нее. Рядом с нами за стенкой в номере 442 - инженер
Утгоин, Тимофей Никитич, с женой, тремя детьми и мамашей. Очень шумное
семейство, и все в коридор выплескивается. И барахло у них в коридоре, и
детишки на трехколесном гоняют, и мамаша в коридоре сидит, примечает, кто к
кому идет, все ей нужно. Правда, сам Тимоша и виноват; вытесняет семью из
квартиры. Не знаю уж, в каком ОКБ он служит инженером, но по призванию, от
рождения он изобретатель, Комнаты у него увешаны проводами, заставлены
моделями, на столах чертежи, под столом банки и ящики. Для домашних места
нет в доме, волей-неволей выжимает их в коридор. В нашем отсеке всегда
пахнет кислотой и жженой резиной, и два раза в неделю перегорают пробки или
трубы лопаются. Но как-то зла мы на Тимошу не таим. Он сразу же является с
извинениями, проводку чинит, лампочки заменяет, спрашивает, не надо ли что
поправить заодно. Он талантливый человек, на все руки мастер. Все может:
паять, строгать, сверлить, полировать, рисовать даже. Тане моей он все
рисунки делает и половину чертежей.
В номере 443 живет профессор, очень уважаемый человек, автор
монографий и учебников. Но мы как-то с ним общаемся мало, он держится
особняком. Однако в квартире я у него бывал и всякий раз по одному и тому
же поводу. Дверь у него на сигнализации, и время от времени эта
сигнализация срабатывает, просто так, для тренировки, а может быть, от
скуки. Тогда приезжает милиция, квартиру вскрывают, а меня приглашают
понятым. Так что побывал я внутри и знаю, что у профессора очень нарядно;
обои пестрые, занавесочки пестрые, а на полках великое множество
сувенирчиков из всех стран света. Даже лейтенант из милиции спросил меня
однажды, много ли внуков у профессора, если игрушек целые шкафы.
И наконец, номер 444, что против моей квартиры. Раньше здесь жила Рая
- продавщица из магазина "Фрукты-овощи", женщина со сложной семейной
жизнью. Первый ее муж проворовался, за хищения был выгнан с работы, потом
от большой страсти пырнул Раю ножом и получил за это четыре года. Тогда у
Раи появился другой муж, тихонький, мягкий, только пил много, пропил у Раи
шубу, обручальное кольцо и еще что-то. Когда же первого освободили
досрочно, он потребовал жену обратно, подрался со вторым и, уходя с
милицией, грозил убить обоих. Хотя второй муж тут же исчез из вежливости,
Рая, перепуганная насмерть, решила бежать куда глаза глядят... и убежала из
нашего района в центр, в Кривоколенный переулок, в коммунальную квартиру,
где всегда народу много и убивать несподручно. А вместо нее в квартиру 444
вселился этот самый Михаил Михайлович Шестиков, о котором вы меня
допрашиваете, солидный человек, лет шестидесяти, бледный, болезненный с
виду, с короткой седой щетиной, какая вырастает у обритых наголо в
больнице, и со своеобразным шрамом на лбу, треугольным, будто кусок кости у
него выпилили.
Познакомились, представились друг другу: "Павел Петрович литератор",
"Михаил Михайлович - инженер-сантехник". С той поры пошло:
"Здрасте-здрасте", вот и весь разговор. Живем рядом, друг другу не мешаем
и довольны. Дальше бы так жили, если бы не Таня.
Вы уже записали, что дочка моя студентка пятого курса, возраст 24
года, учится в химико-технологическом. Хорошая девочка, старательная,
круглая отличница (только черчение ей не дается). И тихая, и домовитая, и
не дурнушка, но вот не складывается у нее судьба, не пользуется успехом,
бедняжка. Полная она у меня: 86 кило, это же не норма для девушки. Конечно,
не виновата она: обмен веществ не в порядке, в результате мучаемся мы с ней
всю жизнь. Хочется вкусненького и нельзя, досыта нельзя, утром выдержала
характер, вечером не выдержала, прибавила полкило, убавила полкило, вся
жизнь с оглядкой на весы. У подруг романы, у подруг младенцы, иные уже
развелись, вышли замуж по второму разу, а мою все обходят и обходят. И вот
в апреле, месяца три назад, что-то начинает наклевываться. Обещают
познакомить, зовут на день рождения, надо не ударить в грязь лицом, одеться
со вкусом и подарок принести подходящий, не стандартный.
Конечно, подарок поручают найти мне, потому что дочь студентка, ей
некогда, а папа - литератор, у него день не нормированный, может с утра и
по магазинам побегать, а рабочие часы ночью добрать, разочек и до утра
посидеть. Выбираюсь я, скрепя сердце, и такое везенье: за углом в фирменном
магазине "Фарфор-хрусталь" стоит на прилавке гжель - великолепнейшая
фигурка; рыбачка с осетром на руках возле бочки для икры. Ну, знаете,
гжельский стиль: скульптура задорной шутки. Еще побегал я по друзьям,
повыпросил баночки икры, у кого хранились в холодильнике к празднику.
Удалось наполнить бочоночек.
Подошел вечер. Дочь одета, ждет, когда за ней на машине заедут,
прихорашивается в передней перед зеркалом, пончо накидывает так и этак, не
толстит ли? Гжель стоит наготове. И тут Таня моя поворачивается спиной к
зеркалу, взмах пончо..., и статуэтка на полу. Где рука, где хвост осетра,
где нос? Все вдребезги, мелкие осколки смешаны с икрой.
Таня в истерике, рыдает. На меня накинулась, конечно; "Зачем тут
стоишь, повернуться невозможно!" Слезы текут, на щеках черные струйки. В
голос кричит: "Не судьба, не судьба, не будет мне в жизни счастья!" Ну и
что тут сделаешь поистине? Другой подарок искать? Но ведь гжель обещана -
демонстрация художественного вкуса. А машина уже в пути, звонили, сейчас
заедут, не будут же Таню дожидаться. Идти в гости объяснять, что подарок в
другой раз будет, раскокали, растяпы? Объявлять, что ты растяпа при первом
знакомстве с женихом?
- Не судьба, не судьба!
Нет, это я по существу говорю, товарищ следователь... ну, хорошо,
гражданин, гражданин, если вам хочется быть гражданином... существо говорю,
это все имеет прямое отношение к делу.
Значит, дочка рыдает, я лепечу что-то утешительно-невразумительное,
она на меня кричит, что я ерунду говорю, ерунду. А на кого же кричать, как
не на отца, кто еще терпеть будет? И в этот момент осторожный звоночек в
дверь, вежливенький такой.
- Ну кто там, кого еще несет? Ах это вы, Михаил Михайлович? Здрасте,
Михал Михалыч, заходите, пожалуйста.
- Извините, извините тысячу раз за неуместное вторжение, но я услышал
плач. У вас горе? Может быть, я помочь могу?
Я развел руками, головой показал на осколки. Как тут помочь?
Он подумал секунды две, потом сказал тихонечко, деловитым таким тоном:
- Это, вероятно, поправимо. Дайте мне совок, будьте добры. И пылесос
хорошо бы. У вас есть пылесос, конечно?
Сгреб осколки, ссыпал в нашу корзинку, пыль и икру всосал пылесосом,
подхватил аппарат и к себе понес,
- Три минуты подождите, пожалуйста. Быстрее я не управлюсь.
Мы с дочкой переглянулись, она даже плакать перестала.
- Что это значит, папа?
Ждем три минуты, недоумевая, друг на друга смотрим. Слышим, стукнула
дверь напротив, прошаркали шаги по коридору, и снова звоночек. Вот он - наш
сосед, Михаил Михайлович, а в руках у него гжель - целехонькая: грудастая
рыбачка, осетр с ухмылкой и полная бочка красной икры, крупная, как горох,
и чистенькая, икринка к икринке.
- Как это? - выдохнул я. - Откуда? Ну, чудо!
А Таня руки к груди приложила:
- Ну, спасибо, ну, спасибо! Вы, наверное, пришелец, да?
- Да, - говорит он простенько, - да!
Само собой разумеется, мы не поверили, поняли, что человек шутит.
Однако разбираться было некогда. Тут подъехала судьба дочки на "Жигулях",
Таня схватила рыбачку двумя руками, кинула благодарный взгляд и убежала. А
я все-таки спросил соседа, когда мы вдвоем остались:
- Как это у вас получилось?
- Пришлось повозиться, - сказал он. - Сорок шесть крупных осколков,
мелочи тысячи полторы, больше четырех тысяч икринок, многие испачканы,
раздавлены. Икру надо было расправить, очистить, осколки сложить, склеить,
все вместе дублировать, исключая швы. Не ручная работа, сами понимаете. Я
был вынужден перейти в уплотненное время, чтобы пропустить осколки через
ЭВМ, получить уравнения поверхностей для подгонки. Ну а когда машина все
подогнала, дальше было просто. Копию сделать - одно мгновение.
Я все это выслушал и ничему не поверил.
- Вижу, что вы знаток фантастики, - сказал я ему. - Про уплотнение
времени я читал у Кирилла Травкина, или у Килгора Траута, или у обоих. Но я
понимаю, что Тане моей очень повезло с вами. Вы купили гжель в том же
магазине "Фарфор-хрусталь" за углом и пожертвовали его плачущей девице
вместе с запасами икры из собственного холодильника. Зачем вы при этом
разыгрывали спектакль с пылесосом, я не знаю, но пусть будет по-вашему,
трогательный вы человек. Короче, сколько я вам должен?
Тут мы начали препираться: я ему совал деньги в карман, ом отталкивал
руку... но это уж действительно к делу отношения не имеет.
С той поры Шестаков Михаил Михайлович и зачастил к нам.
Книги охотно брал, все больше серьезные - институтские учебники по
биологии, географии, химии, экономике. У меня неплохая библиотека. Сами
понимаете, пишу о природе; природа - тема обширная, универсальная, всего
надо знать понемножку. Но вот на что обратил я внимание; берет ом
толстенный том с вечера, на утро приносит обратно. Мне даже хотелось
проверить, читал ли. В детских библиотеках бывают такие оказии: ребята
отдают книги не читая. То ли заставляют их менять часто, то ли сама
процедура их увлекает: пришел, посмотрел картинки, выбрал, записали, принес
назад, опять записали. Ну их и спрашивают: расскажи, что прочел? Однако тут
я не решился. Взрослый человек, имеет право читать не каждую строчку. Может
быть, цифру какую-нибудь ищет? Перелистал, нашел, прочее не требуется. Но
тем не менее, по дальнейшим разговорам судя, разбирался Шестаков в разных
науках. Стало быть, подготовка у него была хорошая и интересы широкие,
далеко за пределы сантехники.
Таня нередко присутствовала при этих беседах, чертила свои листы и
слушала вполуха. Соседа она называла не иначе, как Пришелец, приняла его
"да, пришелец!" как условие игры. Частенько поддевала его: "Вы же все
можете. Сделайте, чтобы в субботу не было дождя. Очень надо, мы всем курсом
в поход идем". А он, поддерживая игру, отвечал с полнейшей серьезностью,
что' для предотвращения дождя нужно разрушить циклон, потребуется
столько-то энергии, в его распоряжении нет таких мощностей, да и
последствия могут быть нехорошие - наводнение в Карпатах и засуха в
Заволжье, возможны и человеческие жертвы. Берет ли Таня на себя
ответственность за чужие жизни? Статуэтка с икрой совсем другое дело. Там
не могло быть нежелательных последствий.
Действительно, последствий не было никаких: ни нежелательных, ни
желательных. Пустой оказался номер с потенциальным женихом. И он не
понравился Тане, и Таня не понравилась ему. Так что грустила моя девочка и
опять терзалась за завтраком: дозволено съесть еще кусочек или необходимо
встать из-за стола голодной?
- Вы же все можете, Пришелец,-сказала она однажды.- Сделайте меня
стройной. Нежелательных последствий не будет.
А он с обычной своей невозмутимой серьезностью, как будто и а самом
деле собрался фигуру перекраивать, пустился в объяснения:
- Я еще не разобрался в человеческой физиологии, Таня. Даже если бы и
разобрался, трижды советовал бы подумать. Ведь филура ваша зависит от
эндокринных желез, в железы определяют не только полноту, но и темперамент.
Сейчас вы милая, добрая и доброжелательная, несколько пассивная, но
уступчивая и уживчивая домашняя девушка. Вы станете порывистой, задорной,
шумной, крикливой даже, активной непоседой. Ваш новый характер войдет в
столкновение с прежней психикой, привычками, с жизненной установкой. Вы
будете совершать неожиданные, необдуманные, даже противоестественные для
себя поступки, удивляться себе, стыдиться себя, корить, страдать и каяться.
Не один год пройдет, прежде чем ваш рассудок, ваша система взглядов
привыкнут к новому "Я". Нет, право, не советую.
- Ладно, - согласилась Таня, - пускай я буду я. Но пусть у меня,
такой, как я есть, будет настоящая любовь.
Шестаков помолчал, то ли обдумывал ответ, то ли придумывал отговорку.
- Я замечаю, - сказал он. после обычной пазуы, - замечаю, что вы все
ждете подарков от нас, пришельцев. Мы и рады помочь, но практически не
способны одаривать всех людей, пять миллиардов поставить на снабжение
подарками. Можем только рассказать, как добываются подарки. Ведь и в школах
вас учат не выпрашивать, а добывать, зарабатывать, доставать...
- Я согласна, научите меня добыть любовь,- отозвалась Таня с
готовностью.
- Попробую разобраться, - обещал невозмутимый "пришелец". И попросил у
меня книги о любви.
Научных трудов о любви в моей библиотеке не оказалось. (А у вас они
есть?) Я дал соседу Стендаля, дал Овидия, Юрия Рюрикова, конечно, и целую
кучу романов. Еще спросил шутливо:
- Разве у вас, пришельцев, нет любви?
А он мне с полнейшей серьезностью, ни секунды не раздумывая:
- Не совсем такая. У нас детишек выращивают в колбах и наделяют их
наследственной памятью, примерно на уровне вашего третьего класса: уменье
читать, считать немножко. А потом, года через два, они сами выбирают
родителей. Это большой праздник, где и ребенок и будущие воспитатели
стараются показать себя с лучшей стороны. Нельзя сказать, что идеальное
решение, все-таки дети еще не вполне зрелые существа, выбор их не всегда
удачен.
Но ведь у вас еще хуже: беспомощным несмышленышам родители навязывают
свою наследственность и свою манеру воспитания,
- А у вас лучше? - обиделся я. - Стандартные заготовки, все
одинаковые, с правилами правописания и таблицей умножения в голове. Ну,
выбирают они родителей, но ведь гены от них не получают.
- Наши гены передаются через воздух, - продолжал придумывать Шестаков.
- Невозможно? Но ведь я слыхал у вас такое выражение; "Я с ним одним
воздухом дышать не хочу". Вот наши дети, живя с родителями, и вдыхают их
гены. Естественно, у взрослых легкие объемистее, вдыхают и выдыхают больше,
подчиняют себе детские задатки. А муж и жена -те обмениваются, сглаживают
друг друга. Нервные становятся спокойнее, слабые заимствуют силу.
- А сильные - слабость?
- Как правило, сильный сильнее. Но бывают и ошибки, во всяком деле
своя изнанка. Поэтому иной раз очень талантливым рекомендуют работать в
изоляции, чтобы не заражаться посредственностью. Но это редко приносит
пользу. Все-таки коллектив гениальнее одиночки,
- А это вы вычитали, - перебил я с торжеством. - Это из романа Килгора
Траута, не Травкина, а Траута, помню точно. Называется; "Заприте гения под
замок!"
Нам с Таней просто доставляла удовольствие эта умственная игра. Мы
задаем вопросы будто бы пришельцу, Шестаков отвечает с умным видом, как бы
припоминая подробности, а я его потом разоблачаю, вспоминаю, из какого
романа они выужены,
И вот через день, ухитрившись за ночь проглотить Стендаля, Овидия и
прочую мудрость о любви, сосед наш заявляется с очередным представлением;
- Удивляюсь я вам, - говорит. - Судя по тому, что я прочел, любовь у
вас изучена до малейших тонкостей, все наблюдалось, все описано, только
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг