крыше, отдирая
доски. На закопченном лице сверкали белки и зубы. Он радостно кричал,
захваченный азартом борьбы, смеясь над опасностью, прыгал среди огня.
Озаренный малиновым цветом, верткий и гибкий, он сам казался языком пламени.
Эта ночь была похожа на сон: набор отрывочных картинок без всякой
связи. Вот десятник, схватив за горло "Данилушкина", трясет его что есть
силы. "Лодырь несчастный, как ты смеешь отдыхать в такой час? " Двое рабочих
несут Володю Струнина. Рука у него свесилась и чертит по песку, кудрявые
волосы сгорели: огонь остриг техника под машинку; его красивое лицо стало
маленьким и детским. Катается по земле женщина в загоревшейся одежде,
кажется та, которая спрашивала, как женятся советские люди. Десять рабочих
тянут за багор... Э-эх! И склад заваливается... Вулкан искр вздымается над
ним.
Неожиданно загорается пристройка, где стоит ускоритель. Склад леса
удалось отстоять, а пристройка позади него так и полыхает. Непонятно, как
это произошло. Но выяснять некогда. Сергей в ужасе. Он уже представляет
себе, как умнейшая машина превращается в груду покоробленного железа, как
чадит горящая резина, каплями стекает расплавленная медь. Он видит, как сам
он, поникнув головой, стоит у телефона, а с того конца провода, за пять
тысяч километров, кричат: "Вы понимаете, что вы наделали? Вы представляете,
что значит изготовить второй такой аппарат?! "
- Скорее, скорее, Бха! Зовите людей побольше! Водой пусть обливаются,
водой... На головы - мокрые тряпки! Скорее!
Двери выломаны, но наличник горит, надо нырять под огненную арку.
Аппарат весит тонны две, его не вынесешь в одиночку. Внутри нестерпимая
жара; люди прикрывают лица руками. Молодцы рабочие, они не боятся! Вот и
десятник рядом, и Рамия, и "Вася-монтажник". А колеблющихся Бха бесцеремонно
толкает коленкой. Набралось человек тридцать. Пожалуй, хватит. Взяли!
Дружно! Пошли! От тяжести шатает, заплетаются ноги. Только бы не уронили, а
то сами себя искалечат. Искры колют спину и плечи. Руки заняты, лицо нечем
прикрывать. Сергей сзади, там, где труднее и опаснее всего. Скорее, скорее
бы! Хорошо еще, что железо не успело накалиться. Рабочие держатся, никто не
отпускает рук. Еще шаг, еще... Пылающий наличник навис над ними... Что-то
горячее падает на волосы, Сергей стряхивает угольки головой, руки заняты.
Еще чуть... Кажется, нет уже опасности. Все! Опустите! Опустите! Осторожно!
Все одновременно!
И в ту же минуту горящий склад рушится, как будто держался до той поры,
пока там были люди.
Все-таки ускоритель слишком близко стоит к огню, и головешки падают
вокруг. Аппарат прикрыт чехлом, надо набросать на него землю. Земли! Земли!
Лопатами! Сергей кричит, но его никто не понимает. Где Бха? Когда нужно,
его, конечно, нет на месте. Бха, сюда!
Сергей оглядывается. Вот он, переводчик. С искаженным от ярости лицом
Бха бьет какого-то связанного человека. Бьет не кулаком, а растопыренной
ладонью, по-женски, взвизгивая, чуть не плача от злости.
- Бха, перестаньте! Господин Бха, что это значит?
И убежденный противник насилия, задыхаясь от ярости, кричит:
- Что с ним нянчиться? Этот поджигатель, эта падаль, этот навоз, червь
сует мне деньги, чтобы я его отпустил. За кого он принимает меня?
Поджигатель весь трясется, озирается, втянув голову в плечи. Сергей
узнает старого знакомого. Это опять тот бородатый шофер, который хотел
взорвать его с автомашиной, он же и безбородый проповедник, пытавшийся
увести рабочих со стройки.
- Спасите меня, - шепчет диверсант Сергею по-европейски. - Вы же
цивилизованный человек. Прикажите дать стражу, а то эти дикари устроят
самосуд.
... И после всего этого приходит письмо про Маню, Марусю и Машу, про
гордую Клаву и прораба с гитарой. Сергей читает со снисходительной улыбкой
и, пожимая плечами, думает: "Как дети! Легко им живется у себя дома".
Глава восемнадцатая
НЕБО СОПРОТИВЛЯЕТСЯ
1
Все решилось в один день - 11 апреля.
Накануне Валентин получил вызов к начальнику строительства на совещание
в 11. 00. Он еще обратил внимание на сочетание цифр - 11-го в 11 часов -
четыре единицы подряд.
В это утро он проснулся рано. Светало. Из полутьмы доносился монотонный
шум волн. Над морем висела латунная луна. Валентин поглядел на нее и
улыбнулся: "Гуляешь, голубушка? Погоди, запрягут тебя, будешь крутить
роторы, освещать полярную ночь, обогревать арктические города".
Эти слова должны были сбыться через двадцать дней - 1 мая, когда
приливная станция обязалась дать ток. Ведь приливы, как известно, зависят от
влияния Луны.
Потом Валентин вспомнил о вчерашнем визите к Зине. Зине поручили
сделать доклад о приливных электростанциях, она просила подобрать
литературу. Валентин достал с полки несколько книжек, гораздо больше, чем
нужно, но подумал, что прочесть их Зина не успеет - слишком долго и трудно.
И по собственному почину решил составить тезисы для доклада. Он взял чистый
лист бумаги и написал:
1. Прежде всего рассказать о всемирном тяготении. Все тела притягивают
друг друга: Солнце - Землю, Земля- г Луну, а Луна со своей стороны - Землю.
Чем ближе тела, тем сильнее притяжение. Против Луны надо нарисовать
земной шар. Естественно, сильнее всего, Луна притягивает ближайшую,
обращенную к ней поверхность, несколько слабее - центр земного шара, еще
слабее - противоположную поверхность. Суша прочно связана с центром планеты,
океанская вода самостоятельней. И там, где Луна ближе всего, вода стремится
приподняться; там, где от Луны дальше всего, вода отстает, она притягивается
слабее, чем дно. В результате и там и тут образуются водяные бугры -
приливы.
2. Так, регулярно, дважды в сутки Луна подымает воду во всех океанах, в
среднем на полметра. Работа эта колоссальна. Чтобы подсчитать ее, нужно
помножить на полметра количество воды в океане. В поднятой воде таится
огромный запас энергии, который мы называем "синим углем", энергией прилива.
3. Если бы вся Земля была покрыта океаном, приливные бугры равномерно
двигались бы вокруг земного шара с востока на запад. По океанам катилась бы
широченная плоская волна полуметровой высоты. Но материки, острова и заливы
видоизменяют движение приливной волны. Она задевает за дно и за берега,
застревает в узких проливах и особенно возрастает в постепенно суживающихся
заливах, глубоко вдающихся в сушу. В некоторых заливах вода поднимается
метров на десять - пятнадцать.
4. Приливы совсем незаметны в таких морях, как Черное и Балтийское.
Моря эти связаны с океаном узкими проливами, через которые проникает слишком
мало воды. Своеобразно получается в Белом море. Подходя с севера, приливная
волна попадает здесь в коридор между Кольским полуостровом и полуостровом
Канин.
Чем дальше на юг, тем уже коридор. Приливной волне становится тесно,
она растет в вышину и в узкое горло Белого моря входит огромным валом
четырехметровой высоты. Однако, пройдя горло, вал попадает на просторы
Белого моря.
И здесь приливная волна растекается в разные стороны. Бугор
рассасывается, приливы почти незаметны.
5. Принцип приливной электростанции очень прост. Нужно отгородить
бассейн в конце узкого залива, проделать в плотине водоспуски, поставить в
них турбины и пропускать через турбины воду четыре раза в сутки: во время
прилива из океана в бассейн, во время отлива - из бассейна в океан.
Количество энергии, которую можно получить, равно площади бассейна,
умноженной на высоту прилива. Мезенская электростанция будет давать до
сорока миллиардов киловатт-часов в год.
6. Затем на очереди у нас еще более мощная станция в горле Белого моря.
Но здесь свои трудности. Поставив плотину в горле, мы превратим Белое море в
закрытый бассейн. Однако бассейн этот слишком велик - один прилив не успеет
его заполнить. Даже к концу прилива уровень воды в море гораздо ниже, чем в
горле. Поэтому Беломорская станция может сработать с пользой только во время
прилива, а во время отлива - вхолостую. Возможно стоит вообще не спускать
прилив в Белое море, поставить в горле вторую плотину, наполнять приливной
водой не все море, а только горло. Но две плотины - это вдвое больше работы.
2
Валентин исписал несколько больших листов, приготовив материал, по
крайней мере, на два доклада. Но времени до одиннадцати часов оставалось еще
много, и Валентин решил, как легко догадаться, навестить по дороге Зину,
благо она работала сегодня в вечерней смене. Да и предлог был подходящий -
привез книжки и тезисы.
Валентин внимательно оглядел себя в зеркало, решил, что брюки помялись
и подправил складку электрическим утюгом, выпрошенным у соседки.
Он сдал ключ от комнаты и зашел к Геннадию Васильевичу сказать, чтобы
тот подъехал на машине к общежитию девушек к половине одиннадцатого.
Лузгин сидел в полосатой пижаме у стола, что-то писал. В комнате его
было по-холостяцки не прибрано, пахло табаком и спиртом, постель была
скомкана, на столе среди бумаг стоял открытый патефон и полупустая бутылка
коньяку.
Увидев входящего Валентина, Лузгин сложил недописанный лист бумаги и
сунул в ящик стола.
- Что это вы прячете? Письмо к любимой? - пошутил Валентин.
На лице Геннадия Васильевича мелькнуло смущение, потом появилась
усмешка и снова смущение, на этот раз какое-то нарочитое, наигранное. Но
Валентин ничего не заметил. Он был слишком занят мыслями о Зине и настроения
странноватого помощника мало интересовали его.
- Развлекаюсь в неслужебное время, - сказал Лузгин. - Захотелось
вспомнить молодость, кое-что написать. Когда-то я питал слабость к
литературе. Нет, не просите, это лирика - не для постороннего глаза. Вам
будет неинтересно.
- Почему лирика неинтересна? Наоборот,
мне приятно узнать, что и у вас были лирические переживания, Геннадий
Васильевич.
Глаза Лузгина сузились. На лице появилось что-то злое.
- Ничто человеческое мне не чуждо, - сказал он. - В десять лет я болел
корью, в двадцать- любовью. А когда выздоровел - увидел рядом с собой
обыкновенного человека, чуть пониже ростом, чуть поменьше весом, чуть глупее
меня, чуть хитрее и гораздо беспомощнее, слишком беспомощного, чтобы стоять
на своих ногах и потому желавшего ездить на мне верхом... К счастью, я
вовремя заметил это и успел убежать.
Валентин был оскорблен до глубины души. А он-то приготовился выслушать
исповедь, посочувствовать неудачливому влюбленному.
- И больше вы не болели, небось?
- Ничто человеческое мне не чуждо, - высокопарно повторил Лузгин. - В
тридцать лет я болел честолюбием. Мне хотелось стать великим человеком,
например видным изобретателем. Потом я узнал, что слава предпочитает
преждевременно умерших, а умирать меня не тянуло. Сейчас мне далеко за
сорок. Я научился ценить коньяк, музыку и покой. И я совершенно здоров.
Валентин больше не мог сдерживаться.
- Это дешевая поза! - крикнул он. - Поза людей равнодушных и никчемных.
Вы презираете любовь, потому что не умеете любить, презираете славу, потому
что не умеете заслужить ее. Так можно докатиться черт знает до чего - до
равнодушия к Родине даже. Покой, коньяк и патефон! А какой вы научный
работник, если наука вас не волнует? Не нужны такие люди в институте.
Лузгин испугался. Он залепетал какие-то извинения, начал оправдываться,
ругать слишком крепкий, коньяк, уверять, что Валентин не так его понял.
Валентину стало неловко, даже стыдно. Зачем он смешивает личную неприязнь и
служебные отношения, показывает власть, чуть ли не угрожает выгнать
человека? Лузгин - хронический неудачник. Пусть утешает себя, "что виноград
зелен". Конечно, он не ученый... Но человек старательный, исполнительный.
- Вы заезжайте за мной в десять тридцать. Я буду у монтажниц, - сказал
Валентин и вышел за дверь. Он вышел с неприятным осадком, но тут же подумал
о Зине, и на душе у него опять стало солнечно.
3
День был ясный, морозный, и комнатка Зины вся была залита солнцем;
золотым огнем сияли рамы и медно-красные кудри Зины. Казалось, что и девушка
светится - так ярко пылали ее щеки, так блестели глаза. Она шумно
обрадовалась Валентину, кинулась расспрашивать, звонка хохотала при каждой
шутке.
- Ты что такая... праздничная сегодня? Весна действует?
Зина почему-то смутилась.
- Не знаю, с самого утра так. Проснулась - солнце в глаза, на стене
зайчики. Радостно, так душа и поет! Лежу и распеваю, девчонки надо мною
смеются. А почему радостно, не знаю. А впрочем, может, и знаю. Мы с тобой
друзья, и я расскажу честно. Много лет назад у меня была одна встреча...
знаешь, бывают такие люди, которые запоминаются на всю жизнь. Вот и этот
человек, я с ним говорила всерьез один раз, потом он уехал, не простившись.
А разговор я запомнила, и все годы тот человек жил рядом со мной. Прочту
что-нибудь и ему рассказываю. Не знаю, как поступить, спрашиваю себя, что он
сделал бы на моем месте. Если похвалят меня - хвастаюсь: "Видишь, -
говорю, - какая я, а ты не понял, - уехал не простившись". Конечно, сама
себе говорю, потому что я даже не знала, где он живет. И вот представь,
вчера я получила письмо. Оказывается, все время он тоже думал обо мне и так
же со мной мысленно разговаривал. Как ты думаешь, хорошо это? Можно так
дружить на расстоянии, или мы выдумали оба?
Валентин мрачно смотрел на свои брюки со складками, прямыми и острыми,
как нос парохода;
- Так, - вымолвил он, - стало быть, так. Ну, я пошел, пожалуй.
- Куда же ты, посиди, - сказала Зина гостеприимно и вместе с тем
равнодушно. - Ах да - у тебя работа с утра.
Уже выходя в коридор, Валентин обернулся и сказал непонятно зачем то,
что не выговаривалось так долго:
- В общем я пришел сказать, что люблю тебя. Но сейчас это не имеет
значения... никакого значения.
На лице Зины появилась болезненная гримаса. Ей неприятно было сделать
несчастным человека в такой праздничный день ее жизни. Разочарование
Валентина бросало тень на ее радость. Получается, как будто она виновата,
как будто счастлива за чужой счет. И угораздило же его влюбиться!
- Да нет, это неправда, - произнесла Зина с убеждением, - это тебе
показалось. Просто ты скучаешь здесь. Вечные морозы, тьма и тоска. И живешь
ты в гостинице третий месяц, а у нас всегда весело и по-домашнему. Нет, я
уверена, что тебе показалось. Про любовь ты все выдумал. У тебя с Клавой и
Валей Поляковой такие же отношения. И знаешь, ты очень нравишься Вале. Ты не
смотри, что она неумелая, робкая. На самом деле она замечательный человек.
Очень добрая и душевная. Ты приглядись к ней внимательно.
- Хорошо, пригляжусь, - процедил Валентин и вышел за дверь.
4
Геннадий Васильевич заехал за им на машине. После утреннего разговора
он чувствовал себя виноватым, суетился, заглядывал в глаза. А Валентин
терпеть не мог угодничества. И он нарочно сел за руль, чтобы не
разговаривать с Лузгиным. Он был очень зол на Зину и еще больше на самого
себя:
"Нет, каков! Брюки утюжил, тезисы писал, чтобы предлог был поехать в
гости в десять утра. Сергея жалел: "Сергей - сухарь и закоренелый холостяк,
как он будет жить бобылем, бедняжка! " Все будет в точности, исполнители те
же, только роли иные: Зина на диване, Сергей без пиджака ходит по комнате, а
Валентин у стола чинно пьет чай. Ему сочувствуют - он одинокий, несчастный,
не нашел себе подруги. Зина из жалости сватает ему Валю Полякову.
Затем, когда он уйдет, получив чайную ложечку чужого счастья, Зина
скажет мужу: "Ты знаешь, он был влюблен в меня". И на лице у Сергея появится
самодовольная усмешка".
И Валентин, скрипя зубами, нажимал на газ, словно хотел убежать,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг