Кин растерянно сморгнул и уставился в пол, делая вид, что не вынес
поединка немигающих взглядов.
Сыграно не лучшим образом, но для захолустных гастролей на Тангре сойдет.
Особенно для человека, который преждевременно возомнил себя полным хозяином
положения.
- В общем, подумайте, старина, - уже мягче сказал биотехнолог. -
Хорошенько подумайте, ладно? А завтра подбросьте мне подробный файлик насчет
комбинезонного лобби, мы подмахнем договор, все честь по чести.
Интересно, подумал Кин, берет ли Харагва в расчет, что гость наверняка
пришел с диктофоном в кармане? Или он настолько обнаглел при потворстве
Абурхада и Наримана, что уже не считает нужным осторожничать?
- Ну, если вам не жалко полутора тысяч за такую чепуху, будь по-вашему, -
все так же глядя в пол, произнес он. - В котором часу мы можем встретиться?
- Лучше всего около часу дня, если успеете составить справку.
- Конечно же, успею, - пообещал Кин.
- Вот и отлично. Вроде мы друг друга поняли. Выпьем по этому случаю, -
предложил Харагва, взявшись за бутылку.
- Честно говоря, я вымотался за день, мне хватит. Пожалуй, пойду спать.
- Ладно, старина. Вид у вас действительно усталый, не буду задерживать.
- Спасибо за гостеприимство, Рино. - Кин поднялся на ноги. - Вино было
превосходным.
Харагва проводил его до дверей, удостоил рукопожатия и снисходительного
шлепка по плечу.
- Значит, завтра в час дня жду вас в лаборатории, - напомнил он.
- Да, обязательно. Спокойной ночи.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Кин принялся составлять в уме
набросок депеши с рапортом о происшедшем за день. Впрочем, он решил, что
запишет ее и отправит по сверхдальней связи завтра утром, на свежую голову. А
еще надо будет обязательно вставить в шифровку сделанную только что диктофонную
запись.
Войдя в квартиру, Кин запер за собой дверь и сел к столу. Уютно урчала
система охлаждения компьютера, на мониторе играла заставка. Он ввел пароль и
увидел, что программа успешно закончила работу, воссоздав детальную сцену
гибели Гронски в виде цифровых выкладок и трехмерного видеофайла.
Прежде чем углубиться в объемистый дотошный рапорт о проведенной
компьютерной реконструкции, Кин решил открыть нарисованную сегодня схему версий
и поразмыслить над ней. Поскольку Харагва недвусмысленно намекнул на свою
причастность к убийству Гронски, можно было со спокойной душой убрать со схемы
некоторые вопросительные знаки.
Он кликнул по файлу, и тот пошел развертываться в привычную голубенькую
рамку с инструментальными псевдокнопками, затем в нее выбросило схему. От
неожиданности Кин вздрогнул.
Под карикатурной рыбкой с Недреманным Оком в углу монитора шла надпись,
набранная в две строки крупным алым шрифтом:
ЗАВТРА СУМАСШЕДШИЙ РЫБОГЛАЗ СОВСЕМ РЕХНЕТСЯ И ЗАСТРЕЛИТСЯ!
Надо же, в спешке он забыл отключиться от сети перед уходом. Какой-то
ублюдок влез из сети в его компьютер и преспокойно порылся в файлах. Мало того,
мерзавец оставил идиотское пророчество, рассчитанное на то, чтобы его
деморализовать.
Внезапно Кин похолодел, поняв, что тот, кто шарил в его компьютере и
сделал дурацкую наглую надпись на схеме, безусловно, знал, кем является штабной
эмиссар на самом деле.
Содрогнувшись от цепкого страха и удушливой бессильной ярости, он медленно
встал из-за стола и сдернул из гнезда штекер тонкого волоконно-оптического
кабеля, как будто это могло хоть сколько-нибудь исправить положение. Наконец до
него дошло в полной мере, что за свистопляска разразилась вокруг его персоны.
Они тут знали, кто он такой, располагали его полным досье, включая
медицинскую карточку. Его продали, его подставили, его инкогнито оказалось
мнимым, они здесь отлично знали, что к чему, с самого начала.
9. У вас ничего не получится
Улегшись в постель, Кин долго ворочался и никак не мог уснуть. Ему
хотелось скорчиться в позе эмбриона, поджав колени к подбородку, чтобы унять
засевший в сухожилиях противный стягивающий зуд. Из-за здешней гравитации
приходилось таскать на себе треть лишнего веса, и натруженные за день мышцы
пропитались тихой болью. Кин попытался припомнить, какая органическая кислота
скапливается в мышечных волокнах и вызывает этот дискомфорт. Впрочем, так ли уж
важно ее название, легче от этого не станет.
Выпитое за день осело в мозгу вялой мутью, словно покрыв его пленкой
окисла. Оставшись наедине собой, среди ночной тишины и тьмы, он почувствовал,
как в глубине души вызревает отчаянная депрессия. Все, как доктор прописал,
эндогенная депрессия, циркулярный психоз, невесело пошутил он про себя. Он
солгал Рончу, сказав, что никогда не имел связанных с психиатрией проблем. Но
счел излишним пускаться в откровенности с посторонним, в сущности человеком и
совсем не к месту ворошить старую, давно похороненную в больничных архивах
историю.
Элию тогда как раз исполнилось четырнадцать стандартных лет - мучительно
зыбкий возраст между детством и юностью. Его семья тогда жила в военном городке
на Магдине, среди жары, пыли и сплетен. Неподалеку от их дома имелись
заброшенные фруктовые плантации, где на высоких раскидистых деревьях вызревали
чрезвычайно вкусные плоды. Однажды, отправившись туда с приятелем, Элий
неудачно спрыгнул с фруктового дерева и сломал ногу. Карета "Скорой помощи"
отвезла его в гражданскую клинику, поврежденную голень заковали в громоздкий
репозиционный аппарат, а на следующий день в больничную палату пришел психиатр.
На жаргоне травматологического отделения бедолаг вроде Элия называли
парашютистами, и их, согласно каким-то там медицинским инструкциям, полагалось
обследовать вдобавок на предмет психических отклонений, которые могли явиться
причиной травмы. Дородный улыбчивый дядя в белом халате с микрофончиком на
лацкане принялся задавать совершенно дурацкие, с точки зрения юного Кина,
вопросы, к тому же вперебивку повторяя их по нескольку раз. Удрученный
вынужденной неподвижностью и болью, Элий сперва отвечал угрюмо и односложно.
Однако вскоре его заело, что в придачу ко всем неприятностям с ним обращаются
как с несмышленышем или врожденным идиотом. И тогда в пику врачу мальчик
принялся городить откровенную чушь. Психиатр проглотил ее не моргнув глазом, а
на следующий день лечащий врач сообщил матери Элия, что ее сын страдает
душевным заболеванием. Диагноз ему поставили тот же, каким Буанье наградила
злополучного Гронски: атипический циркулярный психоз. Отец Кина, к тому времени
уже прим-офицер космопехоты, ожидавший перевода в распоряжение Генштаба,
надеялся, что сын пойдет по его стопам. Психиатрическое клеймо, напрочь
перечеркивавшее будущую военную карьеру сына, означало крушение всех его
чаяний.
По возвращении домой из больницы Элию пришлось объяснить, каким образом он
вел себя на собеседовании с психиатром. Выслушав его, старший Кин пришел в
такую ярость, что едва не ударил сына, однако сдержался и отвел душу,
разразившись шквалом отборной ругани. Таких сочных выражений от него слышать
еще не доводилось ни разу. Как только сломанная нога благополучно срослась,
Элия стараниями отца отправили на обследование в психиатрическое отделение при
окружном госпитале.
После трехдекадного пребывания в клинике, где мальчик закаялся упражняться
в остроумии, врачи диагноз сняли и предали забвению. А когда Элий вернулся в
школу, все его одноклассники знали, что он лежал в сумасшедшем доме. Между ним
и сверстниками воздвиглась стена отчуждения, одни проявляли тактичное
сочувствие и потаенное любопытство, другие неприкрыто злорадствовали, но, так
или иначе, отношение к нему резко переменилось. Чувствуя это, он не нашел
ничего лучшего, чем сменить манеру поведения, демонстративно замкнувшись в
себе, и тогда ни у кого из школьников не осталось ни малейших сомнений, что
Элий повредился в уме. Началась тихая травля, ни один день в школе не обходился
без косых взглядов, хихиканья за спиной, а то и откровенных издевок. По
счастью, вскоре отца перевели в Генштаб, семья переехала на планету Амрон,
столицу Конфедерации. В новой школе никому, разумеется, и в голову не пришло
считать Элия сумасшедшим.
Впрочем, однажды мать проговорилась, что при снятии диагноза дело не
обошлось без крупных подношений доктору, заведовавшему психиатрическим
отделением в госпитале. И с тех пор Элий пребывал в неуверенности,
действительно ли он психически здоров или родители попросту подкупили медиков.
Ему не давала покоя мысль, что в его мозгу исподволь вызревает страшная
болезнь, которая со временем превратит его в одного из бритых наголо
полуидиотов, которых он вдоволь навидался, лежа в клинике. Физическая смерть
страшила его гораздо меньше, поскольку она рано или поздно суждена каждому, но
вот перспектива превратиться в ходячий труп с угасшим разумом, сохраняющий
внешность Элия Кина, казалась ему невыносимым надругательством над личностью. И
мысль о том, что его телесная оболочка даже не будет способна это унижение
осознать, не приносила ни малейшего облегчения.
Позже он принялся штудировать медицинскую литературу и с ходу насчитал у
себя множество самых разных синдромов, сопутствующих душевным заболеваниям.
Отчасти его утешил тот факт, что больные циркулярным психозом сохраняют
интеллект на протяжении всей жизни, а течение болезни представляет собой лишь
чередование периодов душевного подъема и упадка с патологическим размахом
амплитуды. Сравнительно хуже протекает заболевание диссоциированным психозом,
которое нередко сопровождается галлюцинациями, расщеплением личности, а в конце
концов приводит к полной умственной деградации. По мере дальнейшего чтения Кин
стал приходить к обескураживающим выводам. Оказалось, что психиатры, в отличие
от других медиков, не имеют ни общепризнанной четкой классификации заболеваний,
ни сколько-нибудь ясного представления об их причинах, не говоря уже о методике
лечения, которая зачастую определяется господствующей в данное время модой.
Более того, были известны случаи, когда принадлежащие к разным научным школам
психиатры ставили совершенно различные диагнозы одному и тому же больному и
назначали ему разные курсы лечения. После этого Кину смешно стало вспоминать ту
паническую робость, с которой он взирал на психиатров захолустного госпиталя,
вершивших с важным видом его судьбу. А на смену мучительным сомнениям пришла
уверенность в том, что на самом деле любого человека могут счесть психически
больным или здоровым, в зависимости от обстоятельств. Успокоившись и решив не
забивать себе впредь голову чепухой, Кин сформулировал свое кредо в самодельном
афоризме: "Люди делятся не на нормальных и сумасшедших, а на везучих и
невезучих, которые попали под диагноз".
Все это он заново переживал, ворочаясь в жестокой бессоннице, вызванной
предельной усталостью. В натруженных мышцах накапливается молочная кислота,
вдруг вспомнилось ему. А в душе, какая кислота растекается в раненой душе,
жгучая и безысходная смесь унижения, бессилия, отщепенства, медицина знать не
знает. Попадись ему тот психиатр, Кин убил бы его голыми руками, одним ударом,
ему сноровки не занимать.
Помимо воли его мысли кружились вокруг этой почти напрочь забытой истории
с психиатрическим диагнозом, которая неожиданно аукнулась ему двадцать пять лет
спустя. Возможно, имеет место чистая случайность, хотя вряд ли, таких
совпадений не бывает. Скорее всего личное дело Кина передали на Тангру по
сверхдальней связи, а объяснить это можно лишь вмешательством
биотехнологического концерна, чьи возможности, оказывается, беспрецедентно
велики. До чего некстати этот продажный пьянчуга Нариман умудрился ткнуть в
заросшую давнюю ранку, и она сразу отозвалась резкой свежей болью. Клеймо
сумасшедшего принадлежит к числу самых жутких вещей на свете. Оно фактически
вычеркивает тех, кто им помечен, из числа людей как таковых.
Кажется, оно уже начинает срабатывать, и ему предстоит пройти через
нестерпимо корректное отчуждение, бегающие глаза собеседников, перешептывание
за спиной, барахтанье в липкой патоке уклончивой фальши. Невозможно
оправдаться, никому ничего не докажешь, потому что ловко запущенная зловонная
сплетня убедительнее очевидности, сильнее здравого смысла, и она разит наповал.
О чем неопровержимо свидетельствует обширный опыт, накопленный по этой части
политической полицией.
А хуже всего то, что под таким соусом здесь могут обойтись с ним как
угодно, вплоть до инсценировки самоубийства.
Подступило цепенящее отчаяние, и, чтобы хоть немного отвлечься, Кин стал
думать о соблазнительной официантке с лихой фаллической татуировкой на
запястье.
Вне всякого сомнения, стоит ему легонечко поманить Стасию, и она окажется
в его постели, только вот добровольно или по приказу Наримана, не разберешь.
Она откровенно заигрывает с ним и даже назначила свидание на завтрашний
вечер, хотя у нее есть любовник. Впрочем, судя по файлу прослушивания, этот тип
обращается с ней без лишних нежностей и церемоний.
Повернувшись с боку на бок, он внезапно передернулся при мысли о том, что
не далее как вчера ее влажный пухлогубый рот покорно ублажал другого мужчину.
Она опустилась на колени перед креслом, коротко звякнула пряжка ремня, грубая
ручища по-хозяйски легла на ее затылок. Почему-то Кину мерещилось, что волосы у
нее русые, коротко стриженные. Он знает, что она проделывала вчера, у нее
толстые лодыжки, почему же его так сильно влечет к ней, почему он готов сам
сесть в то самое кресло, раздвинуть колени, сгрести ее голову ладонью,
повелительно задавая ритм. Он хочет еще раз услышать это скользкое шлепанье
губ, которые с прихлюпом всасывают воздух в мгновенных передышках, но уже не из
компьютерных акустических колонок.
Неожиданно для себя он понял, что вовсе не чувствует ни малейшего
отвращения, более того, жаждет вонзиться в ее рот, наверняка зная, что совсем
недавно она послушно смаковала семя другого мужчины. Странно устроен человек,
подумалось ему, ведь это всего лишь шелковистые слизистые оболочки, к ним
ничего не прилипло, всего лишь выделения предстательной железы, в которых
мельтешат живчики. Почему-то свое собственное семя не вызывает ни малейшего
отвращения, в отличие от чужого. Если вдуматься, животное начало в человеке
представляет собой сплошной нонсенс от начала и до конца. Точнее говоря,
безнадежная путаница начинается, когда биологическое сталкивается с душевным. И
то и другое напрочь лишено логики, а в результате абсурдность возводится в
квадратную. степень.
Ну кто сказал, что это грязь, спорил он сам с собой, а даже если так,
пусть грязь, да, пряная и сладкая, остро дурманящая грязь, ну и пусть, ему нет
никакого дела до ханжеских условностей и предрассудков.
Ворочаясь в измятой постели, он старался трезво разобраться, почему Стасия
кажется ему запачканной и почему именно это разжигает его сверх всякой меры,
вопреки совершенно алогичной подспудной брезгливости. "Доступная девка, -
сказал он себе, - шлюха, подстилка. Наплевать, я хочу ее именно поэтому, именно
так".
Есть отбивные из молодого корнеозавра и спать с косвенной сотрудницей -
далеко не самое заманчивое времяпрепровождение. Эта промелькнувшая в его мозгу
фраза показалась вдруг необыкновенно смешной, и Кин едва не расхохотался в
голос.
Что за чепуха лезет в голову, думал он, ерзая щекой по нагревшейся
противной подушке, какая выматывающая неотвязная тяжесть давит на мозг! Перед
глазами возникли пышные ягодицы официантки, туго обтянутые форменной юбкой. В
паху нарастало горячее томление, он слишком долго не имел женщины после разрыва
с Ринтой и теперь изнывает от густого прилива желания, грубого и властного зова
плоти. Какая разница, даже если эту соблазнительную ирлеанку подсовывают ему,
тем веселее.
Он возьмет ее иначе, не в рот, иначе. После церемонных тягучих нежностей,
после дразняще вкрадчивых ласк вдруг стать грубым и резким, зарыться пальцами
во влажный мех, навалиться всем телом, услышать горячечный самозабвенный стон.
Впиться в рот оскверненный вторжением недавнего предшественника, проникнуть
жадным языком туда, где вольготно бесчинствовал извергающий семя чужой член.
Будоражащая липкая мерзость, он хочет изваляться в ней, не осязаемой и нелепой,
а в конце концов, чего еще ожидал, она не девочка, и у нее наверняка было много
мужчин, почему же его так задел тот файл прослушивания, доводилось ведь слышать
и кое-что похлеще...
Ему так нравились маленькие крепкие грудки Ринты, а у Стасии пышные груди,
думал он, пышные груди косвенной сотрудницы, грязной девки, шлюхи, до чего же
хочется стиснуть их ладонями, привалившись грудью к ее спине, разразившись
хлесткими толчками, вминая живот в ее упругие ягодицы. Раскоряченный красный
ящер извивается, влажно льнет хвостом к набрякшему паху, забавно есть отбивные
из косвенных сотрудниц и пить вино с имперским агентом, хотя почему он так
уверен, что Харагва шпион, из перехваченного донесения следует обратное.
Кажется, он сходит с ума, он бредит, ну и наплевать, к черту. Она не будет ему
отсасывать, он засадит ей так крепко, что доведет до исступления. Пусть она
отведает его длинной крепкой силы, проникающей до самого конца, поддевающей
упругий изгиб в глубине, отчего женщины шалеют, исходят в крике восторга и
сладкой боли. Навалившись всей тяжестью, он распластает ее, стонущую, а потом
приподнимется на руках и заглянет в перекошенное лицо с зажмурившимися глазами.
Экий бред, в самом деле, что за пьяная муть носится в уме, ну и пусть
носится, коли не спится, он не обязан докладывать об этом рыжей психиатрической
стерве Буанье. Появление ящеров предвещает массовку, они резвятся на траве, у
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг