- Хочу, - ответил я тихо...
А потом вдруг и сразу я почувствовал себя берегом реки и березовой
рощей, и Пушкин был тут, рядом. Я слышал его шаги и голос, повторявший:
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит дом,
Селенье, рощу под холмом
И сад над светлою рекою.
Он был тут, и мгновенье струилось, как воды.
Его шаги на тропе, и прикосновение легкой пушкинской руки к березовому
стволу, и я уже не думал о том, кто я - роща или слова поэмы, вобравшей в
себя лето и окрестности и небо над водой вместе с синим облаком и речной
рябью, или крыло ласточки.
Прикосновение легкой пушкинской руки, - и шаги стали удаляться. А потом
все вдруг оборвалось...,
- Ты слышал его? - спросил тихо Сережа.
- Слышал.
- Ты слышал не его. Да и как ты мог его слышать? Это заговорила роща.
- Не все ли равно, - сказал я".
23
"Всякий раз, говоря о Пушкине, Сережа вдруг переходил на шепот, словно
поэт был рядом и мог услышать, что о нем говорят.
Ощущение, что далекое прошлое тут, рядом с нами, пьянило меня, как
глубины океана, и я погружался в это удивительное состояние, не чувствуя под
ногами дна. Вокруг меня и во мне, как в море, шумело время, то убегая
вперед, то возвращаясь...
Догадка мелькнула, на мгновение ярко осветив этот мрак неизвестного, но
это было только предположение, которое я пока ничем не могу подтвердить.
Человек обладает памятью, хранящей личное прошлое, прожитое, опыт.
Сережа не человек. Он завершение иной эволюция, другой, не земной, неведомой
нам биосферы. Эволюция дала ему загадочную и чудесную способность проникать
сквозь волны времени.
Я пытался узнать хоть что-то об этом особом видении у самого Сережи, но
он всякий раз начинал шутить и смеяться и говорить о том, что каждый поэт и
художник обладает этой способностью.
Я напоминал ему, что наш диалог качался, мы посредники и что за все
существование Земли, возможно, не было более значительного разговора, чем
наш. Тогда он начинал смеяться еще громче и дурачиться, как школьник во
время перемены. И он делал это неспроста, желая посеять во мне сомнение. Он
хотел, чтобы я думал, что он заурядный сотрудник Книготорга в Ждановском
районе, самый обычный гражданин, как нельзя больше довольный своей земной
биографией и своей работой, мечтающий только об одном - благополучно дожить
до пенсионного возраста...
Удалось ли ему посеять во мне сомнение? Разумеется, нет. Чем больше он
дурачился, чем больше прятался за спину своей земной профессии, тем больше
убеждался я в его внеземном прошлом.
Никто не догадывался, что тот, кого я называл Сережей, был достоин
внимания не меньше, чем любой знаменитый артист. Все считали его самым
заурядным парнем не свете, и особенно туристы и туристки, прибывшие в
Пушкинские горы, подчиняясь спортивному азарту и желанию умножить свои
впечатления.
Никто из них не догадывался, что Сережа тоже был своего рода
рекордсмен, но рекордсмен до беспредельности скромный, не рассказывающий
никому о своем затяжном прыжке, вобравшем в свою орбиту сначала солнечную
систему, а затем и эти во всех отношениях замечательные места, где некогда
жил великий поэт.
Но даже и такому существу, как Сережа, казалось бы, лишенному начисто
наших земных недостатков, не чуждо было нечто человеческое. И вот,
поддавшись соблазну, он совершил поистине легкомысленный поступок, не
достойный той великой миссии, которую он здесь выполнял. Сережа помог одной
обремененной скукой туристке, не слишком молодой, но чрезвычайно молодящейся
и жаждущей сильных ощущений, превратиться в облако, немножко повисеть над
полями и рекой, а потом благополучно спуститься с неба на землю, уже
окутанную вечерним сумраком, спуститься, словно на парашюте.
Факт не удалось скрыть от наблюдательных глаз. Многие нашли странным
облако, имевшее вполне определенную фигуру довольно объемистой женщины.
Зачем это сделал неосторожный Сережа? Туристка, сначала немножко
поскромничав, в конце концов призналась, что это была она. Вот нам и
приходится спешно сматывать удочки, чтобы избежать вопросов, на которые
трудно ответить".
Я только успел дочитать письмо своего аспиранта, как раздался
телефонный звонок.
Голос Черноморцева-Островитянина на этот раз был необычайно мягок и
даже лиричен. Волна теплоты и ласки хлынула на меня из телефонной трубки.
- Коллега, - назвал он меня.
- Простите, - прервал я его, - я не пишу фантастических романов и не
намерен и впредь...
- Коллега, - повторил он, - не будем вдаваться в ненужные тонкости. Я
тоже не всегда писал романы и не всегда буду их писать. Сейчас я мечтаю об
отдыхе. Хочу собрать материал для одной небольшой вещицы на тему, близкую к
теории знаковых систем, к семиотике. В душе рассчитываю на ваше любезное
содействие, на скромную помощь, на небольшую консультацию.
- У вас же есть консультант.
- Кто?
- Сережа.
- Этот невежда? Бывший продавец лотерейных билетов? Да вы смеетесь? К
тому же он занимается непозволительным делом. Волшебничает. Разводит разные
суеверия и мрак. Это в наш-то век! Рано или поздно его привлекут к
ответственности. Его и его покровителей из Книготорга. Доверить такой
духовно незрелой личности работу с книгой. Вы молчите? Молчите? Выскажите
свое мнение! Желаю знать ваше кредо.
Я повесил трубку.
- Нас разъединили, коллега, - услышал я. - И это не первый раз.
Я снова повесил трубку и вышел на кухню сварить кофе.
Телефон продолжал трещать.
Настырность фантаста, его напористость оказались сильнее меня. И вот,
забегая на несколько дней вперед, я должен признаться, что взял на себя
неблаговидную роль и стал консультировать человека, который не внушал мне
особой симпатии. У меня не хватило характера отказать, а может, и ввело в
соблазн чувство, сомнительное, впрочем, чувство, сознание, что я должен
заменить Сережу, самого необычного из всех советников и консультантов, какие
когда-либо существовали на Земле.
Черноморцев-Островитянин в благодарность подарил мне все написанные им
книги. И вот я сижу и читаю их, пытаясь найти следы Сережиного участия.
Увы, все эти многочисленные романы, повести и рассказы не стали мостом,
соединяющим земную и хорошо известную нам действительность с той сферой,
которую хранила Сережина память. В чем дело? Я не мог себе этого объяснить и
не сумею объяснить вам. Это тоже было своего рода загадкой. Может, слишком
земным, а следовательно, и приземленным был талант нашего знаменитого
фантаста, не сумевшего слить свой слишком здешний и знакомый всем голос с
тем нездешним и незнакомым, чьим представителем является субъект, спрятавший
свое сверхобычное существо за обыденной внешностью сотрудника Ленкниготорга.
Нельзя сказать, чтобы фантаст не делал никаких попыток объять своей
земной мыслью нечто особенное и выходящее за сферу нашего обыденного опыта.
Наоборот, он все время уносился мыслью далеко за пределы нашей солнечной
системы, но только одной мыслью, сердцем же и всеми своими земными чувствами
оставался дома, в своей комфортабельной квартире, с ее привычным и давно
обжитым миром. Короче говоря, в Черноморцеве-Островитянине было слишком
много от бойкого беллетриста и слишком мало от подлинного художника.
Традиционная и во многом обветшалая система наивного приключенческого романа
не в состоянии была схватить и передать сложную сущность зрелого Сережиного
опыта, голосом которого с нами пыталась заговорить биосфера и история
загадочной планеты, чья цивилизация сумела доставить Сережу сюда,
развременив время и развеществив пространство, сжав до отказа главную
пружину бытия.
Передо мной был пустой сосуд, раскрывшаяся -ладонь, которая держала
нечто, но не сумела удержать. Книги Черноморцева-Островитянина напоминали
капкан, из которого только что убежала добыча, не тронув приманку.
И я закрыл эти книги с досадой и положил их на полку.
24
Серегин был чем-то встревожен. Он сидел напротив меня у окна, нервно
курил и сосредоточенно о чем-то думал.
- Расстроили угрозы фантаста? - спросил я, - Думаете, он в самом деле
подымет шум?
- Нет, он, как тот, про кого сказал Толстой, Пугает, а нам не страшно.
Я тревожусь за Сережу.
- А что с ним? Болен?
- Да. Притом странная болезнь. Изменился, пополнел, стал как будто ниже
ростом. Так переменился, что не может даже пойти на работу.
- Неважно себя чувствует?
- Наоборот. Чувствует себя отлично.
- Отлично? Так почему же он не может пойти на работу?
- Пойти-то он может. Сослуживцы не узнают. Директор. Покупатели. Я же
говорю, он сильно изменился.
- Постарел?
- Нет, просто стал совсем другим человеком. Боюсь, что это даже не
признают за болезнь. Не дадут бюллетень. Не положат в больницу. Не окажут
необходимой помощи.
- А что, собственно, произошло?
- Почти ничего. Пустяк.
- А все-таки?
- Вы видели когда-нибудь портрет знаменитого французского писателя Ги
де Мопассана?
- Видел!
- Так вот он теперь вылитый Мопассан. Черные усы. Густая речь. Румянец.
Понимаете? Теперь он Мопассан.
- Как же быть? - спросил я.
- Вот я и пришел к вам посоветоваться. Такая проблемка мне одному не по
плечу.
- Но почему, как это случилось?
- Не знаю.
- А сам Сережа? Сам-то он чем-нибудь это объясняет?
- Сережа? Да ведь его нет. Ведь он сейчас не он, а Ги де Мопассан,
знаменитый французский писатель.
- Вообразил себя?
- Не вообразил, а превратился. Румянец. Усы. Южные манеры. И полное
сознание, что он в девятнадцатом веке. Все это было бы полбеды, если бы
вокруг в самом деле был девятнадцатый век. Просто не знаю, как быть. Его
невозможно одного пустить на улицу. А главное, никому ничего невозможно
объяснить - ни соседям, ни управхозу, ни даже вам.
- А как он будет жить?
- Откуда я знаю? Надеюсь, что он снова превратится в Сережу.
- Не надо никому ничего говорить. Давайте держать в секрете.
- Нельзя скрыть от всех человека, да еще такого экспансивного, полного
жизни. Я сейчас боюсь, чтоб он не вышел на улицу. Он обожает гребной спорт.
Мечтает покататься на лодке.
- Ну и пусть катается. Это полезно. А главное, несложно. Недалеко от
вас Острова. Сведите на Елагин. Там много лодочных станций.
Серегин с сомнением посмотрел на меня.
- В залог оставляют паспорт.
- А разве у Сережи нет паспорта?
- Есть. Разумеется, есть. Но там на фотокарточке Сережа, а не Ги де
Мопассан.
- Совсем нет никакого сходства?
- Ни малейшего.
- Да, - согласился я. - Действительно неразрешимая проблема. А нельзя
ли как-нибудь изменить наружность? Побрить усы? Соответствующим образом
одеться? Прибегнуть к гриму?
- Попробуйте-ка его убедить. Не хочет. Не, видит причин, почему он
должен скрывать от всех свое честное имя.
- А вы не пытались ему внушить, что он не Мопассан, что это ошибка,
недоразумение?
- Пытался. Не получается. Поверили бы вы мне, если бы я стал вам
втолковывать, что вы не вы, а кто-то другой?
- Но я не другой. Я это я.
- У него тоже нет никаких причин думать, что он не Мопассан. Даже
зеркало и то это подтверждает. Иногда я и сам думаю, что он Мопассан, что
произошел какой-то сдвиг в ходе времени и что Сережа попал в девятнадцатый
век, а поменявшийся с ним комнатой Мопассан оказался здесь, на его месте.
Эта догадка мелькнула у меня вчера, когда знаменитый французский писатель
стал рассказывать мне о фантастической новелле, которую собирается писать...
Путаница, алогизм, беспорядок похуже, чем с тем рисунком, который то
появлялся, то исчезал. Есть еще одно предположение, одна гипотеза, которая
вам может показаться сумасшедшей.
- Какая? Выкладывайте.
- Иногда я думаю, что Сережа продолжает беседу, найдя для этого способ,
который нам кажется странным. Но что мы знаем о способах их информации? Наши
человеческие символы и знаки, слова, буквы - это модель бытия, способ его
отражения. Законы их мышления, по-видимому, слишком своеобразны. Может,
потому Сережа и не спешит войти в контакт с земным человечеством, может, он
ищет пути, играя таким образом со мной, с вами?
- А с ним это случалось раньше?
- Что?
- Превращался ли он до этого в кого-нибудь?
- Да. Всего один раз. Черноморцев-Островитянин достал ему путевку и
отправил в санаторий. Там отдыхали научные работники, философы. И он не
нашел ничего лучшего, взял и превратился в Спинозу.
- В Спинозу?
- Да, в Спинозу.
- Это я еще могу понять. Ведь вокруг были научные работники, философы.
И никто из них не протестовал?
- Были и протесты. Но фантаст все уладил.
- А для чего он стал Мопассаном?
- Не знаю.
- Почему именно Мопассаном? Почему не Виктором Гюго, не Александром
Дюма, не Тургеневым или Флобером?
- Не знаю. Ничего не знаю. Знаю только одно, что это было бы ничем не
лучше. Вчера во второй половине дня, когда я отлучался в булочную и
задержался, из книжного магазина, где работает Сережа, пришла
девушка-продавщица справиться о его самочувствии. Звонит, стучится, дверь
открывает Мопассан, знаменитый французский писатель. Увидев классика, узнав
его, девушка растерялась.
Встретив меня возле дома, она спросила, кто ей открывал дверь и где
Сережа? Когда я ей сказал, что дверь открывал сосед, на ее лице появилась
недоверчивая улыбка. "Вылитый Мопассан, - сказала она, - как на портрете".
Боюсь, как бы девушка не влюбилась в него. Жизнерадостен и обаятелен. Все
это, конечно, пустяки. Но как быть дальше?
Я не сумел найти ответ на этот вопрос. Впрочем, на него ответила сама
жизнь.
25
Как же ответила жизнь на вопрос моего аспиранта? А очень просто. К Ги
де Мопассану, знаменитому французскому писателю, все стали понемножку
привыкать. Соседи. Прохожие. Работники лодочной станции на Елагином острове.
Контролерши в кинотеатрах "Молния" и "Свет", куда Мопассан зачастил, желая
ликвидировать свое отставание. Только в Эрмитаже на него немножко косились
после того, как он заявил, что знал лично многих французских художников,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг