раинец, паспорт выдан отделом внутренних дел Ивано-Франковс-
кого горисполкома 19 августа 1977 года".
Паспорт был реальностью, как и авиационный билет на рейс
Львов - Ташкент, водительское удостоверение, костюм, как он
сам, наконец, но - хотя здравый смысл и отказывался прини-
мать это, - точно такой же реальной была непостижимым обра-
зом принявшая его в себя действительность, которая не имела
права на существование хотя бы уже потому, что давным-давно
стала достоянием истории.
Он убрал бумажник в карман, закурил сигарету и вдруг ус-
покоился. В конце концов что-то такое должно было произойти.
Ведь и ехал-то он сюда, собственно говоря, чтобы встретиться
с детством. Вот встреча и состоялась. Так чему же теперь
удивляться? А уж коли так, то там, за кладбищем, должна быть
проселочная дорога. И если пойти по ней влево, то она приве-
дет к воротам пионерлагеря.
Проселок был на месте. И ворота были все те же - из ме-
таллических прутьев, выкрашенных в зеленый цвет. И надпись
над воротами была та же: "Пионерлагерь детдома". И деревян-
ная скамейка у стены, как тридцать шесть лет назад: два вры-
тых в землю столбика и широкая доска поперек. Он сел на ска-
мейку, прислонился к горячей от солнца глинобитной стене и
закрыл глаза. А когда открыл их вновь, рядом стояла Ева...
Именно такой она и представлялась ему когда-то: невысо-
кая, статная, в просторном полотняном платье с незатейливой
вышивкой по подолу и вороту, прихваченном выше талии черной
бархатной курточкой, и коричневых ручной работы лакированных
остроносых туфельках. Плавный изгиб шеи, овальное, чуть ску-
ластое лицо, пухлые темно-вишневого цвета губы, щеки, словно
припорошенные золотистой пыльцой, прямой, с трепетными кры-
лышками ноздрей нос и под удивленно вскинутыми бровями боль-
шие карие с золотинкой глаза. Черные как смоль волосы запле-
тены в десятки тоненьких длинных косичек.
- Ева, - почему-то шепотом произнес он. - Здравствуй,
Ева.
- Здравствуйте, - она говорила на певучем хорезмском диа-
лекте, и он поймал себя на том, что с удивительной легкостью
вспоминает давно забытые слова этого древнего языка.
- Не узнаешь?
Она пристально взглянула ему в лицо и покачала головой.
- Нет. Вы, наверное, приезжий?
- Да... Нет... - Он окончательно запутался и встал со
скамейки. - Посмотри на меня внимательно, Ева. Не может
быть, чтобы ты меня не помнила.
Она пожала плечами.
- Я вас впервые вижу.
Это было, как в мучительном сне, когда, глядя на себя со
стороны, вдруг обнаруживаешь, что ты - это вовсе не ты, а
ктото чужой, и в то же время сознаешь, что это совсем не
так, что это именно ты и никто другой, и, холодея от ужаса,
спрашиваешь себя, как это могло случиться и что теперь де-
лать?
- Ладно, - согласился он. - Пусть будет по-твоему. Расс-
кажи про ребят. Ну хотя бы про Петьку Перепаду, Халила Сид-
дыкова или Инку Войнович...
- Вы их знаете? - Теперь глаза у Евы были удивленные и
даже испуганные, но он уже не мог остановиться и продолжал
сыпать фамилиями.
- Фаика Саттарова, Наташу Гофман, Илью Зарембу...
- Стойте! - взмолилась Ева. - Откуда вы их знаете?
- Откуда... Неужели ты так ничего и не поняла? Ведь это
же я - Миша Вербьяный!
- Миша?
- Ну да же, да! - Дрожащими руками он выхватил паспорт из
кармана и протянул девушке. - Убедись сама!
Она осторожно взяла в руки красную книжечку с золотистым
гербом на обложке. Раскрыла. Долго рассматривала, напряженно
думая о чем-то. Еще раз пристально посмотрела ему в глаза,
возвращая паспорт.
- Ну что? - спросил он. - Теперь ты веришь?
Она отрицательно покачала головой.
- Там написано, что паспорт выдан в 1977 году. А сейчас
сентябрь сорок третьего. И потом сам паспорт... У нас таких
нет. Кто вы? Как сюда попали?
"Если бы я знал, как", - устало подумал он, но вслух ска-
зал другое:
- Давай сядем, Ева. Попробую объяснить, что смогу. Только
не перебивай, хорошо?
Она кивнула, не спуская с него настороженных глаз, и при-
села на скамью. Он опустился рядом, достал сигарету, сообра-
жая, как и с чего начать.
- Мы приехали сюда в сорок первом из львовского детдома.
Перепада; Заремба, Инна Войнович, Наташа Гофман и я. Была
война. Состав, в котором мы ехали, фашисты разбомбили. Толь-
ко мы пятеро и уцелели из нашей группы.
В России уже зима стояла, а здесь было тепло, даже листья
с деревьев еще не облетели. Наташа простудилась в дороге.
Здесь ее долго лечили. Да так и не вылечили. Она потом от
туберкулеза умерла.
- Умерла? - ахнула Ева. - Не может быть! Когда?
- В сорок седьмом году в Станиславе.
Он помолчал, закуривая сигарету.
- Помню, как нас на Нурлабае встречали. Оркестр, митинг,
цветы. Хотели по семьям нас раздать, но мы не согласились.
Мы уже тогда привыкли друг к другу, не представляли, как
будем жить порознь. Так вот и оказались в здешнем детдоме. А
ты у нас старшей пионервожатой была.
- Была? - переспросила Ева. Он проглотил подкативший к
горлу колючий комок, кивнул и затянулся сигаретой.
- Трудное было время. Не хватало еды, одежды. Помню, нам
зимой буденовки выдали. Со звездочками. Мы с ними потом и
летом не расставались.
Девушка хотела что-то сказать, но он опустил ладонь на ее
запястье:
- Я же говорил, не перебивай. Спрашивать потом будешь.
Где-то далеко-далеко заиграла музыка. Угомонившиеся было
такаллики опять поднялись над озером.
- Здесь тогда пехотный полк стоял. Он в сорок четвертом
на фронт ушел. А тогда солдаты в медресе квартировали. Духо-
вой оркестр у них был. Летом по вечерам на танцплощадке иг-
рал. Мы еще бегали смотреть, как взрослые танцуют. Девушек
собиралось много, а парней не хватало, одни солдаты. И был
среди них Адам...
Теперь Ева смотрела на него, не отрываясь, жадно ловила
каждое слово. Когда он произнес имя Адама, Ева вздрогнула.
Он улыбнулся и мягко похлопал ладонью по ее запястью.
- Иногда ты тоже приходила на танцплощадку, но не танце-
вала, а, стоя возле ограды, смотрела, как кружатся пары. Од-
нажды к тебе подошел молодой лейтенант. Это был Адам. Он
пригласил тебя танцевать. Ты отказалась. Адам стал уговари-
вать. Мы стояли чуть поодаль и все слышали.
Ева низко опустила голову и отняла у него руку. Сквозь
загар на ее щеках проступил румянец.
- Сначала он просил, потом стал настаивать. Схватил тебя
за руку, хотел повести насильно. И тогда мы не выдержали. Мы
были мальчишками, но нас было трое, и мы готовы были пойти
за тебя в огонь и в воду.
Наверное, Адам это понял. Он расхохотался и оставил тебя
в покое. "С такими мушкетерами не пропадешь! - весело сказал
он: - Смотри, как бы всю жизнь из-за них в невестах не про-
сидеть!"
И вернулся на круг, и через минуту уже танцевал танго с
какой-то блондинкой. А ты смотрела ему вслед, и глаза у тебя
были грустные-грустные...
- Неправда! - не поднимая головы возразила она, но он,
казалось, не слышал ее. Глядя вдаль, где теперь отчетливо
поблескивали изразцовой облицовкой похожие на опрокинутые
вверх дном пиалы купола медресе и увенчанные золотистыми
шпилями минареты, он стремительно шел по дорогам памяти, не-
постижимым образом ставшей вдруг осязаемой реальностью.
- Если бы не война, жизнь здесь стала бы для нас сказкой.
Такого я не встречал больше нигде. Лабиринты извилистых пе-
реулков, мощенные плитами зеленоватого мрамора улицы вдоль
дворца, разноцветные прямоугольники порталов мечетей и мед-
ресе, множество непохожих друг на друга минаретов, гулкая
прохлада куполов Караван-Сарая, украшенные затейливой резь-
бой карагачевые створы ворот, цветная майолика, радуга стек-
лянной мозаики, слоновая кость, пожелтевший от времени рез-
ной ганч, многоголосая сумятица базара, отчаянные крики
мальчишек водоносов: "инабуздин-балдин су-у-у!", торжествен-
ная тишина залов летней резиденции хана, хаузы в обрамлении
тополей и гюджумов, радушие и доброта дочерна загорелых лю-
дей - все это и в самом деле казалось волшебной сказкой. Но
шла война, и над древним городом гремел по утрам голос Леви-
тана: "От Советского Информбюро...", и с кирпичных стен мед-
ресе кричали транспаранты и лозунги - "Наше дело правое -
победа будет за нами!", "Смерть фашистским оккупантам!"...
Он перевел дыхание и взглянул на Еву. Девушка сидела,
ссутулившись и низко опустив голову. "О чем она думает? -
спросил он себя. - И вообще, зачем я ей все это рассказываю?
Для меня это прошлое, для нее настоящее".
Он достал сигарету и стал разминать между большим и ука-
зательным пальцами. Ева исподлобья следила за ним.
- Американские? - неожиданно спросила она.
- Что "американские"? - не понял он.
- Папиросы.
- С чего ты взяла?
- Ну... может быть, от союзников.
Она все еще пыталась найти ему место в своей реальности.
Он понял это и покачал головой.
- Сигареты наши.
И протянул ей пачку "Столичных".
Она взяла ее осторожно, двумя пальцами, и стала разгляды-
вать. Вынула сигарету, повертела, вложила обратно.
- Значит, вы правда оттуда?
Их взгляды встретились, и она впервые не опустила глаза.
- Да, - твердо сказал он. - Не спрашивай, как это получи-
лось. Я не знаю. Но я оттуда. Из начала восьмидесятых.
- Начало восьмидесятых, - задумчиво повторила она, про-
должая машинально разглядывать пачку сигарет. - Сколько же
вам лет?
- Пятьдесят два.
- А на вид и сорока не дашь.
Он усмехнулся и еле заметно пожал плечами.
- Все, что вы говорили, похоже на правду. Про ребят, про
митинг, про Адама...
- Это правда, Ева. Поверь.
Она как-то странно посмотрела на него, и карие глаза ее
загадочно блеснули.
- Расскажите, что было дальше.
- С кем?
- Ну хотя бы с Адамом.
Он почувствовал, как что-то кольнуло в сердце и тотчас
отпустило.
- Хорошо, - сказал он. - Я расскажу. Слушай.
Однажды осенью ты встретилась с ним здесь, вот в этом са-
ду. Солдаты пришли помочь убирать нам урожай. С ними был
Адам. Вы стояли под деревом и говорили о чем-то. Я не слы-
шал, о чем. Ты смеялась. А у него лицо было серьезное и даже
расстроенное.
И конце концом он резко отвернулся и пошел прочь. Тогда
ты сорвала с ветки яблоко и бросила вдогонку. Яблоко угодило
ему в затылок, сбило фуражку. Он нагнулся, чтобы ее подоб-
рать, и тут ты подбежала к нему м положила ладони на его
плечи.
- Нe надо, - скаал он, и лицо у него было красное и злое.
- Зачем это, раз тебе все равно?"
- "Глупый, - ответила ты. - У нас, если девушка кидает
яблоко в джигита, значит, она его любит"...
- "Странный обычай", - сказал он и пощупал затылок. Вид-
но, здорово ты его трахнула. А потом ты приподнялась на цы-
почки и поцеловала его. И вы ушли, а я остался в саду.
Он улыбнулся жалкой, вымученной улыбкой и только теперь
закурил сигарету.
- Мне было пятнадцать лет тогда, я не понимал, что со
мной происходит. Понял позднее. Через год, когда полк на
фронт ушел, а ты поступила на курсы медсестер. Понял, что
люблю тебя.
- Ты... - Ева смешалась. - Вы...
- Да. - Он старался не смотреть на нее. - Такая вот исто-
рия. Я не раз пытался сказать тебе все, но так и не смог. Я
ведь продолжал оставаться для тебя мальчишкой, хотя мне уже
исполнилось шестнадцать и я окончил девятый. И потом... ты
ведь любила Адама.
Он помолчал, и грустная улыбка смягчила черты его лица.
Ева смотрела на него с жалостью.
- Я пошел в военкомат. Сказал, что мне восемнадцать лет и
что я хочу записаться добровольцем. Парень я был рослый, хо-
тя и худой - все мы тогда были худые, - но мне все равно не
поверили. Велели принести документы. Я соврал, что метрика
потерялась во время бомбежки. Тогда меня направили на медко-
миссию.
Наверное, я и в самом деле выглядел старше своих лет. А
может быть, врачи просто сжалились надо мною: я их чуть ли
не со слезами на глазах умолял. В общем, взяли меня в армию.
До последнего я об этом никому не говорил. Даже однок-
лассникам. А накануне отправки отыскал тебя в саду и попро-
сил:
"Кинь в меня яблоко".
Ты рассмеялась, сорвала красное хазараспское, даже руку
подняла, чтобы кинуть, и вдруг почувствовала: что-то нелад-
но. Я по глазам увидел. "Зачем?" - спросила. "Просто так.
Уезжаю завтра". - "Как уезжаешь? Куда?" - "На фронт". Ты
побледнела и выронила яблоко. До сих пор вижу, как оно ка-
тится: по дорожке, наискосок, к арычку. Задержалось на мгно-
вение и в воду. И медленно так по течению поплыло.
Ты меня больше ни о чем не спросила. Подошла, положила
руки на плечи и поцеловала. И глаза у тебя были мокрые от
слез... А я...
Он взглянул на нее и растерянно замолчал: Ева плакала.
Где-то неподалеку послышался, приближаясь, слитный топот
многих десятков ног. Четкий, размеренный, он напомнил ему
что-то мучительно знакомое, и прежде, чем сверкнула догадка,
звонкий молодой голос взмыл в голубое небо.
На марше равняются взводы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг