Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
                                   Части                         Следующая
НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ГАЦУНАЕВ

                      НЕ ОБРОНИ ЯБЛОКА


                  Аксиому грустную очень
                  Принимай как есть и не сетуй:
                  Есть дорога из лета в осень.
                  Нет дороги из осени в лето.


   Всю ночь оба не сомкнули глаз.
   Он то ходил по застекленной веранде, низко опустив голову
и вслушиваясь в монотонный шорох дождя за открытыми  окнами,
то,  сидя в плетеном кресле у стола, курил сигарету за сига-
ретой.
   Внизу, на  шоссе,  изредка  проносились автомашины,  и по
звуку мотора можно было безошибочно определить, какая спешит
вверх, к Яблоницкому перевалу, а какая вниз, к захлестнутому
дождевыми потоками Яремче.
   Она лежала в спальне,  не зажигая огня, укрывшись до под-
бородка клетчатым шерстяным пледом.
   Все было сказано еще накануне,  и теперь они молча думали
каждый о своем,  и, сами того не подозревая,- об одном и том
же...
   - Едешь? - спросила она за ужином.
   - Да. - Он раздраженно опустил на стол стакан с недопитым
кефиром. - Ты против?
   Она пожала плечами.
   - Нет. Просто мне не хочется, чтобы ты ехал туда.
   - Ты знаешь, куда я еду?
   - Разве ты не говорил?
   - Нет.  -  Он  пристально посмотрел ей в лицо.  - Речи об
этом не было.
   Она вздохнула.
   - Значит, я догадалась сама.
   За тридцать лет супружеской жизни следовало бы привыкнуть
ко всему,  но ее способность угадывать  невысказанные  мысли
всякий раз застигала его врасплох. Самый, казалось бы, близ-
кий человек - жена в чем-то неизменно  оставалась  для  него
загадкой, и это с годами все больше тяготило его и раздража-
ло.
   - Ну  хорошо,  допустим,  -  начал он,  сам еще толком не
зная,  что "допустим". - Допустим, я действительно еду в Хи-
ву. Ну и что? Хочешь, поедем вместе?
   - Нет!  - испуганно возразила она,  и,  словно защищаясь,
вскинула перед собой ладонь. - Поезжай один, раз решил.
   - Черт знает что! - буркнул он скорее удивленно, чем рас-
серженно,  отодвинул стул и ушел на веранду.  В глубине души
он надеялся, что она в конце концов выйдет к нему и примире-
ние состоится,  хотя знал почти наверняка,  что она этого не
сделает.
   И она действительно не вышла.
   Раздражение улеглось.  И дождь перестал за окном, и стало
слышно,  как  капает  с листьев,  и внизу на шоссе торопливо
шлепают по лужам запоздалые автомашины.
   Уютно устроившись в кресле,  он достал из пачки очередную
сигарету, но прикуривать раздумал и, положив на край столеш-
ницы,  наверное,  уже в сотый раз за последние несколько лет
мысленно задал себе вопрос: кто же она такая, женщина, с ко-
торой  он  вот уже три десятка лет состоит в браке и которую
до сих пор так и не смог понять до конца?..
   Они встретились  в  пятидесятом  году в клинике Института
имени Филатова,  где он мучительно медленно приходил в  себя
после  очередной  операции,  которая должна была вернуть ему
зрение.
   По утрам сочный баритон профессора Бродского осведомлялся
о здоровье пациента, заверяя, что самое трудное уже позади и
дела  идут на поправку.  Профессорскому баритону вторил дис-
кант медсестры,  то и дело справлявшейся, что бы пациент хо-
тел иметь на завтрак,  обед и ужин,  и певучей скороговоркой
сообщавшей ему "все за Одессу",  в которой он находился  уже
больше  года  и которую представлял себе только по рассказам
медсестры да по веселому треньканью трамвая,  то и дело про-
бегавшего мимо института в Аркадию и обратно.
   Профессор виделся ему низеньким, круглым человечком, неп-
ременно в очках и с лысиной,  а медсестра - крохотной пучег-
лазой девушкой с громадным горбатым носом  и  шапкой  черных
отчаянно вьющихся волос.
   Какими они были на самом деле,  он не знал, как не знал и
тех, кто лечил его вот уже пять с лишним лет в разных госпи-
талях,  клиниках и больницах. Не знал и не мог знать, потому
что,  несмотря на все их усилия, продолжал оставаться незря-
чим.
   Последнее, что   запечатлели  его  глаза,  был  крохотный
сквозь прорезь прицела противотанкового орудия  белый  фоль-
варк под красной черепичной крышей и выползающие из-за фоль-
варка "тигры".  Он успел выпустить по ним два снаряда,  ощу-
тить  острое  злорадство  и удовлетворение,  когда задымил и
развернулся,  загородив дорогу остальным,  головной танк,  и
тут  земля  перед ним взметнулась на дыбы и,  заслонив собой
небо, швырнула его навзничь. Очнулся он уже слепым.
   Вначале была боль.  Острая,  непрекращающаяся, изматываю-
щая.  Сотни бережных,  заботливых рук постепенно свели ее на
нет. Физическая  боль  оставила его в покое,  но на смену ей
пришла боль духовная, куда более страшная и мучительная. От-
чаянно цепляясь за ускользающие обломки здравого смысла,  он
жаждал несбыточного, сознавая, что сходит с ума, и продолжая
вопреки  всему  и вся верить,  что только ее голос,  ее руки
способны погасить эту жгучую боль и даровать исцеление.
   - Ева, - шептал он.
   - Ева, - молил вполголоса.
   Было в этом что-то атавистическое,  лежащее по ту сторону
здравого смысла,  ведь та,  которую он звал,  погибла еще  в
феврале сорок пятого, и он своими глазами видел ее могилу.
   - Ева!  - стонал он сквозь зубы,  чтобы не  сорваться  на
крик.
   Ему делали укол,  но и погружаясь в забытье, он продолжал
повторять  затухающим  голосом  все то же короткое,  до боли
родное имя:
   - Ева... Ева... Ева...
   И она приходила к нему во сне, касалась прохладными ладо-
нями его раскаленных висков, шептала сокровенные, исцеляющие
душу слова, те самые слова, которые он так жаждал услышать.
   Он засыпал, но каким-то вечно бодрствующим уголком созна-
ния продолжал ощущать огромную,  ничем не измеримую  тяжесть
обрушившегося  на него горя,  и тоскливое чувство вины перед
Евой за то,  что никакими усилиями памяти не мог представить
себе ее лицо. Причиной, по-видимому, была контузия и ранение
в голову:  ведь до этого он видел ее,  как живую,  а  теперь
помнил только голос.
   В то памятное утро, неохотно возвращаясь лабиринтами сно-
видений в изнуряющую реальность клиники, он еще издали услы-
шал ее голос и,  холодея от радостного предчувствия и  стра-
шась поверить, вдруг понял, что голос ее звучит из реального
бытия.
   - Не  уходи,  - прошептал он,  ощущая на лице ее ладони и
сжимая их дрожащими пальцами,  потому что знал, что их нет и
что они ему просто чудятся.  Но они не исчезли, и все тот же
спокойный, ласковый голос произнес:
   - Не уйду. Никуда не уйду. Успокойся.
   И он как-то сразу успокоился и,  ни о чем больше не спра-
шивая,  поднес ладони к губам и стал целовать, едва прикаса-
ясь, как мысленно тысячу раз целовал прежде. Она была рядом,
и уже одного этого было достаточно для счастья, призрачного,
зыбкого,  необъяснимого счастья ощущать ее присутствие, слы-
шать  ее голос.  И для полноты этого счастья требовалось те-
перь только одно: прозреть и увидеть ее наяву.
   И он прозрел. Прозрел благодаря чудодейственным рукам хи-
рургов, и, быть может, в неменьшей степени благодаря неисто-
вому желанию прозреть во что бы то ни стало. И увидел девуш-
ку, чей голос был неотличим от голоса Евы, а внешность...
   Где-то в  глубине  души  он  был готов к этому и все-таки
снова и снова вглядывался в ее лицо,  пытаясь отыскать в нем
знакомые,  забытые  черты и все больше убеждаясь в тщетности
своих попыток.
   Девушка по имени Ева навсегда осталась в его юности, а ее
место все прочнее занимала другая,  пришедшая к нему на  по-
мощь, быть может, в самую трудную пору его жизни.
   И, раздираемый противоречивыми чувствами, презирая себя и
оправдывая,  не зная толком,  движет ли им любовь или благо-
дарность за сострадание,  он предложил ей стать его женой и,
прочитав в ее глазах все то же искреннее сострадание, понял,
что она согласна.
   Так они стали супругами.  Так началась их семейная жизнь,
благополучная внешне и глубоко  драматическая  по  существу,
ибо  за предупредительной заботливостью и знаками внимания с
ее стороны стояло все то же жалостливое сострадание,  и  все
его  попытки разбудить в ней ответное чувство неизменно раз-
бивались, словно о каменную стену.

                           * * *

   - Останови здесь, пожалуйста.
   Парнишка-таксист недоуменно покосился на спутника, но ни-
чего не сказал.  "Волга" свернула на обочину и остановилась,
негромко прошуршав протекторами по гравию.
   Пассажир вышел из машины и огляделся по сторонам.  Был он
высок ростом, худощав и светловолос. Правильные, чуть резко-
ватые черты лица не давали представления о возрасте:  с оди-
наковым  успехом  ему могло быть тридцать пять и все пятьде-
сят. Разве что глаза... Они у него были то ли усталые, то ли
бесконечно печальные. И выражение их никак не вязалось с ве-
селым васильковым цветом.
   Нежаркий сентябрьский  полдень лениво гнал по небу сереб-
ристые облака,  и,  когда они закрывали солнце,  становилось
по-осеннему прохладно.
   Слева от шоссе волновался под ветром камыш возле заросше-
го турангилом старого кладбища. Поодаль золотились под солн-
цем деревья фруктового сада.  И уже совсем на горизонте уга-
дывались в голубоватой дымке минареты и купола. Справа, нас-
колько хватало глаз, были хлопковые поля, расчерченные ряда-
ми низкорослых тутовых деревьев.
   - Кажется, здесь, - задумчиво произнес пассажир.
   - Что? - переспросил шофер.
   - Ничего.  - Пассажир усмехнулся  и  достал  бумажник.  -
Сколько там настучало?
   - Четыре с мелочью, - раздосадованно буркнул шофер и вык-
лючил счетчик.  Перспектива ехать дальше порожняком его явно
не восхищала. Пассажир это почувствовал.
   - Держи. - Он протянул червонец. - Плачу в оба конца.
   - Спасибо. - Парнишка снова воспрянул духом. - А до горо-
да порядком еще.  Вы,  видать,  нездешний. Как добираться-то
будете?
   - Доберусь.
   - Дело ваше. Счастливо.
   - Будь здоров.
   "Волга" тронулась и, набирая скорость, исчезла за поворо-
том. Пассажир проводил ее взглядом, одернул пиджак и ослабил
узелок серебристого,  в тон костюма галстука.  Затем он  еще
раз огляделся вокруг, выбирая направление и, не спеша, заша-
гал по обочине.
   "Нездешний... - он мысленно усмехнулся. - Спроси, как на-
зывалось вон то болотце,  наверняка не скажет.  Старики и те
уже забыли, поди. А ведь большое озеро было Черкез. Плесы...
Рыбалка..."
   Он сбежал  с  дорожной  насыпи  и  пошел по тропинке мимо
кладбища, мягко ступая по пушистой лессовой пыли. "Как же ее
называли?  - спросил он себя.  - Раш? Точно, раш. А еще ваб.
Мешками в кладовые носили,  чтобы зимой фрукты хранить. Осо-
бенно яблоки. Зароют - и до следующего лета свежехонькие. Не
сгниют, не завянут..."
   Вокруг была  тишина.  Глубокая,  до  звона в ушах,  но он
чувствовал, как что-то огромное, бесформенное и безликое не-
отвратимо  надвигается на него,  настигает и вот-вот настиг-
нет.
   Ощущение было таким отчетливым,  что он даже ссутулился и
слегка втянул голову в плечи,  испытывая неудержимое желание
оглянуться.  Он сдерживался, пока мог, а когда почувствовал,
что больше не может, - было уже поздно: это его настигло...
   Мальчишкой, играя в казаки-разбойники,  он однажды с раз-
бегу налетел грудью на бельевую веревку,  и она,  спружинив,
отбросила его на сиину.  Он крепко расшибся тогда, но запом-
нились ему не боль, не горечь проигрыша, а необъяснимое ощу-
щение,  с которым он поднялся с земли.  За эти считанные се-
кунды что-то неуловимо изменилось в окружающем его  мире,  а
что именно - он так и не смог понять.
   И теперь он снова испытал нечто подобное. Он, правда, ус-
тоял на ногах,  просто зажмурился изо всех сил,  преодолевая
головокружение,  и, еще не открывая глаз, почувствовал: вок-
руг что-то не так.
   Воздух... Он стал каким-то иным...  Прохладнее,  резче. И
запахи трав проступали в нем гораздо отчетливее,  чем минуту
назад.
   Он открыл глаза. Так и есть: тропинка, на которой он сто-
ял,  была теперь протоптанное и шире, вдоль нее сплошной зе-
леной стеной рос боян. Заросли турангила на кладбище пореде-
ли,  сквозь них там и сям проглядывали могильники. А дальше,
где только что золотилась листва фруктовых деревьев,  возвы-
шался, надежно укрывая сад от постороннего взгляда, сплошной
глинобитный дувал.
   Еще не повернув головы,  но уже зная,  что сейчас увидит,
он осторожно скосил глаза и почувствовал, как учащенно заби-
лось сердце:  правее кладбища раскинулось  голубое  приволье
озерного  плеса.  Черкез снова был на своем старом привычном
месте.
   Он переступил с ноги на ногу, вспугнул какую-то пичугу, в
трескучем шорохе крыльев шарахнувшуюся из зарослей, и только
теперь вдруг услышал то, на что до сих пор не обращал внима-
ния:  возню,  шорохи и писк мелкой живности в густой  траве,
звон цикад, характерное "такаллик" белоснежных озерных птиц,
которых так и называли такалликами за их резкие,  ни на  что
другое не похожие крики.
   Он растерянно похлопал себя по карманам,  достал зачем-то
бумажник,  вынул из него паспорт,  прочел: "Вербьяный Михаил
Иванович, год рождения 1928, место рождения город Львов, ук-

Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг