лось в быстрых, искоса сторонних взглядах, в том, что она
обычно отмалчивалась при моих детских вопросах и уходила в
свой отчужденный шепот. Но, впрочем, я-то не очень замечал
это. Все-таки она была моя единственная мать, и мне не с кем
было ее сравнивать. А во время трамвайных прогулок было так
счастливо припластываться носом к толстому вагонному стеклу,
наблюдать знакомые улицы, на которых по мере движения к ок-
раине сады все шире раздвигали дома, редели прохожие и все
синее делалось небо. Трамвай добирался до вокзала, где рель-
совый круг проходил уже вплотную к полю колосящейся пшеницы.
Е опустевшем вагоне кондуктор солидно и важно подсчитывал
билеты. Трамвай, заскрежетав, останавливался, все кругом
окутывала неожиданная огромная тишина, согретая солнцем,
светлая и душистая. Мать, забыв про свои обиды, резкая и
быстрая в движениях, радостно подхватывала меня, и мы бежали
в поле.
Какие миры рушились с тех пор, какие пропасти разверза-
лись!..
В ту отрезанную эпоху город почти и кончался у вокзала.
Дальше шли нивы, перелески, бегущие по холмам, крестьянские
дворы с красными крышами, обсаженные ивами пруды, а за Вер-
фелем открывалась светлая долина Рейна.с горами на левом ле-
систом берегу и доминирующим надо всем краем полуразрушенным
замком Карлштейн. Одним словом, то были пейзажи, которые
можно увидеть еще на гравюрах старинных немецких мастеров
вроде Вольфа Грубера или Альтдорфера и даже на акварелях
поздних романтиков XIX века. (Если, конечно, не замечать
присущей большинству этих акварелей слащавости). Но теперь
местность застроена и удивительным образом в то же ,время
полностью опустошена. В тридцатые годы вдоль линии трамвая
наставили четырехугольные железобетонные коробки, где должны
были жить рабочие заводов "Геринг-Верке". (Сейчас это
"Экс"). Часть из них не успели достроить, а часть была раз-
рушена во время войны, и они так и стоят теперь, поднимая к
небу гнутые железные прутья с нанизанными на них бесформен-
ными кусками бетона и вызывая мысли о внутренностях огром-
ных, в клочья разорванных животных.
Господин в коричневом пальто сошел у Верфеля, а я доехал
до конечной остановки.
Отсюда мне нужно было пройти еще около шести километров
лугами к лесу Петервальд. Снег оставался уже только кое-где
рыхлыми кучами в канавах, он потемнел и изноздрился. Но все
равно было еще холодно. Вечерело. Природа вокруг была по-ве-
сеннему неприбранной, косматой, сорной, болезненной.
Шлепая по грязи, я добрел до заброшенной мызы, разбитой
прямым попаданием бомбы, потом обошел вдоль канавы большое
поле картофеля, обрабатывать которое приезжают откуда-то из-
далека.
Поворачивая к лесу, я случайно обернулся и увидел сзади,
шагах в двадцати, небольшого роста мужчину в черном полу-
пальто.
Я сделал вид, будто у меня развязался шнурок на ботинке,
и пропустил мужчину вперед.
У него было очень бледное лицо. Проходя мимо, он бросил
на меня странный взгляд: испуганный, жалкий, даже почему-то
виноватый, но в то же время наглый и черпающий силу именно в
своей слабости и несопротивляемости, в готовности отказаться
ото всего и от самого себя в том числе - что-то напоминающее
жидкого морского моллюска, который живет лишь благодаря то-
му, что уступает всякому давлению.
Он повернул на дорогу, ведущую в обход леса к хуторам.
Фигура у него тоже была необычная, как бы без костей, рези-
новая. Казалось, он мог согнуться в любом месте.
Я подождал, пока он скрылся за поворотом, и потом сам уг-
лубился прямо в лес.
В прошлом году я очень точно запомнил место, где создал
пятно, и теперь шел уверенно. Свернул с тропинки, затем воз-
ле расщепленного молнией вяза сделал поворот на прямой угол
и отсчитал пятьдесят шагов густым ольшаником.
Вот она, поляна, и тут у корней дуба должно быть пятно.
Я подошел к дубу, но пятна не было.
Черт возьми! Меня даже в пот бросило. Теоретически пятно
должно было оставаться здесь до скончания веков, и дальше.
Или до того момента, когда я найду способ уничтожить его. Но
вот прошло пять месяцев, а его нет.
Я потоптался на месте, и меня осенило: это же не та по-
лянка. До той я должен отсчитать еще пятнадцать шагов.
Я вышел на другую. Там стоял такой же дуб, а под ним гру-
да хвороста. (Раньше этой груды не было).
Здесь!
Я присел на корточки и принялся лихорадочно раскидывать
мокрые ветки. Меня даже стало знобить, и я с трудом удержи-
вался, чтобы не застучать зубами.
Но вот черное мелькнуло под ветками. Еще несколько взма-
хов руками, и оно освободилось со всех сторон.
Ф-ф-фу! Я вздохнул и встал.
Здесь оно и было - мое пятно. То, чем я, умирая, отвечу
на вопрос, зачем существовал.
Черное пятно, как огромная капля китайской туши, только
не мажущейся, висело в воздухе в полуметре от земли, не опи-
раясь ни на что. Кусок непроницаемой для света черноты. Ку-
сок космической внеземной тьмы, кусок состояния, который я
создал сначала на кончике пера в результате одиннадцати лет
вычислений и размышлений, а потом воплотил вот здесь.
Тысячелетия пройдут, и если люди не поймут, как оно сде-
лано, они не смогут ни уничтожить его, ни сдвинуть с места.
Дуб сгниет и упадет, почва может опуститься, а пятно все так
же будет здесь висеть. Местность может подняться, но и тогда
в тверди скалы или в слое каких-нибудь туфов пятно будет
спрятано, но не уничтожено.
Я сунул носок ботинка в эту черноту и вынул его. Потом я
сел на корточки и протянул к пятну руки. Мне хотелось купать
в нем ладони.
И в этот момент я почувствовал, что кто-то наблюдает за
мной сзади. Я повернулся и увидел его.
Из-за густого ольшаника нерешительно поднялся мужчина.
(Но не тот, не бледный, которого я встретил). Может быть, я
и испугался бы, что меня застали возле пятна, но просто не
успел. Меня сразу успокоила нерешительность незнакомца.
Это был коренастый мужчина средних лет с красным обвет-
ренным лицом и такими же красными большими руками, одетый в
брезентовую рабочую куртку, испачканную на плече, в ватные
брюки и тяжелые грубые ботинки.
Сначала я подумал, что это хозяин одного из хуторов с
другой стороны леса, но затем - по какой-то оторопелости и
робости на его лице - понял, что он может быть только наем-
ным работником.
Три или четыре секунды мы смотрели друг на друга - я все
так же сидя.
Потом он сделал несколько шагов, подошел ко мне и сказал:
- Э-э...
- Здравствуйте, - сказал я.
Он сунул руки в карманы, вынул и потер одна об другую.
- Вы тоже знаете про это? - он подбородком показал на
пятно.
- Знаю, - ответил я. - И вы?
- Я его увидел сегодня утром. - Он подумал. - Сначала ис-
пугался, что это у меня в глазах, а потом понял, что оно
есть. Это я его завалил хворостом.
Мы помолчали,и он сказал:
- Я ломал ветки для метел. Потом увидел, как вы сюда иде-
те, и пошел за вами.
Очевидно, он считал, что должен объяснить мне, как попал
на поляну.
- Да, - кивнул я. - Я видел это пятно осенью. И приехал
посмотреть, осталось ли оно еще. Любопытно, правда?'
Тут я протянул руки к пятну, намереваясь погрузить в него
пальцы.
Но мужчина шагнул вперед.
- Не надо! Не трогайте! Вдруг взорвется.
- Да нет, - сказал я. - Оно не взорвется. Вы же сами за-
кидывали его хворостом.
Я снова протянул руку, но он опять остановил меня. На его
лице был страх.
- Лучше не трогать. Не надо.
Он не мог понять, что если взрыва не последовало, когда
пятно пересекали первые ветви, то ничего не будет и сейчас.
Быстро подходил вечер. Начало темнеть.
- Его ничем не сдвинуть, - сказал он. - Видите, висит са-
мо.
- Да, - согласился я. - Очень интересно, верно?
Но он покачал головой.
- Не нравится мне это. Лучше бы его не было.
- Почему?
Он беспокойно переступил с ноги на ногу. (От него ощутимо
пахло хлевом, и этот запах, соединенный с его нерешитель-
ностью, еще раз подтвердил мне, что он батрак на одном из
хуторов.
- Не хорошо это, - вдруг начал он с горечью. Потом сразу
запнулся и задумался. - Уж слишком много разных штук.
- Каких штук?
- Ну, атомные бомбы... Водородные. Всякое такое... И вот
это пятно. Зачем оно?
- Не знаю, - сказал я и посмотрел на него в упор.
Глаза у него были светлые, голубые и выделялись на крас-
ном лице. Некоторое время он выдерживал мой взгляд, потом
отвел глаза в сторону.
Опять мы молчали, и это молчание становилось тягостным.
- Ну, ладно, - сказал я. - Давайте закидаем его, что ли?
- Давайте.
Вдвоем мы быстро закидали пятно, потом я спросил, куда
ему идти. Оказалось, что из леса нам вместе.
Мы пошли тропинкой. У него была неровная походка - он как
бы чуть подпрыгивал через шаг. В одном месте он свернул в
сторону и тотчас возвратился на тропинку с перекинутыми че-
рез плечо двумя большими вязанками прутьев.
- Я работаю у Буцбаха, - сказал он, и снова это прозвуча-
ло каким-то извиненьем. Как будто он пояснял, что взял хво-
рост не для себя, а для Буцбаха.
Несколько минут мы шагали молча, потом он заговорил:
- Нехорошо это. Я весь день о нем думаю. - Вдруг он оста-
новился. - Лучше, пожалуй, уехать отсюда. Как вы думаете?
Он бросил прутья на землю.
- Уехать?
- Уехать. Потому что кто его знает, что оно такое? Раньше
этого не было. Я никогда не видел.
Здесь, на выходе из леса, поднялся ветер. Мне стало хо-
лодно, и ему наверное, тоже.
Уже совсем стемнело.
- Уеду. Да! И вам тоже советую. - Он поднял руку и вытер
нос. - Нет, точно. Добром это не кончится. Сейчас заберу же-
ну, ребят и поеду. - Он говорил с неожиданной горячностью.
- Но послушайте, - сказал я, - к чему такая спешка? Пока
ведь это вам ничем не грозит.
Но он не дал мне договорить.
- Нет-нет, - он взял хворост на спину. - Вы видели, что
это за штука. Висит себе ни на чем. К хорошему это не приве-
дет, я знаю. Всегда начинается с маленького, а потом... У
меня же дети. Просто поеду сегодня. Прощайте. - Он кивнул
мне и зашагал прочь, но затем вдруг остановился, повернулся
и своей прыгающей походкой подошел ко мне.
Он положил руку мне на плечо, и тут я заметил, что на ле-
вой у него не хватало двух пальцев - безымянного и мизинца.
Он придвинулся ко мне вплотную.
- Послушайте.
- Что?
- Уезжайте, - сказал он тоскливым шепотом. - Уезжайте
скорее.
- Но куда? - спросил я. (На миг я даже сам испугался сво-
его пятна и внутренне отделился от него). - Куда?
- Куда? - Он задумался. - Куда-нибудь... Да, именно ку-
да-нибудь, но только подальше. Чтобы оно не так скоро дошло.
Я вам советую. Прощайте.
Он зашагал вдоль леса и быстро исчез в темноте.
Оставшись один, я некоторое время смотрел ему вслед, по-
том вздохнул и огляделся.
Проклятье!
Здесь действительно было от чего затосковать.
Черное поле лежало передо мной. Смутно виднелась труба
разрушенного дома. Рядом было пусто и темно, но справа в
полнеба сиял багровый отсвет заводов "Экс", затмевая звезды,
а слева - со стороны военного стрельбища, где испытывали ре-
активные двигатели, - горизонт вспыхивал синевато-белым, и
оттуда доносился грохот, как будто гиганты ковали на нако-
вальне. Современная цивилизация! Огромный темный пустырь под
пологом ночи был похож на марсианский пейзаж, либо на адскую
лабораторию, на полигон, где готовится гибель для всего че-
ловечества. А ведь это та самая местность, которая только
тридцать лет назад так напоминала идиллические пейзажи доб-
рого старика Альтдорфера...
Я уже сильно устал, а мне предстояло пройти шесть кило-
метров по грязи в темноте. И при этом нужно было торопиться,
чтобы успеть на трамвай.
Пустившись в дорогу, я брел около полутора часов, ни о
чем не думая и придерживая рукой ворот плаща, чтобы не очень
задувало в грудь. Потом меня вдруг стукнуло: а ведь этот че-
ловек, этот мужчина, был первый, кто познакомился с моим
открытием. И что же? Какие чувства это у него вызвало?..
Только страх. На первый взгляд это может показаться диким. А
если вдуматься?
Чего он, этот батрак, может ожидать от успехов физики -
только новых ужасов и новых предательств. Конечно, он испу-
гался черного пятна и хочет, чтоб его дети были подальше от
него.
Я остановился, закрыл глаза, и на миг мне представилось,
как этот бедняга возвращается сейчас в полусарай, служащий
ему жилищем, освещенный единственной тусклой лампочкой без
колпака. В сарае холодно и неуютно, дует из щелей, жена и
дети лежат на общей постели. Он возвращается и будит их. Же-
на и белоголовые ребятишки молча смотрят на него и покорно
начинают собираться. В таких трудовых семьях, которым прихо-
дится бродяжничать в поисках работы, все делается без лишних
расспросов и разговоров. Там не капризничают и не обсуждают.
Ведь это мне мужчина показался забитым и нерешительным, а
для детей он - отец, самый сильный, самый умный на земле.
Семья укладывает кастрюли, одежду, а потом батрак пойдет и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг