Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
                                   Части                         Следующая
Север Феликсович Гансовский

                        ШЕСТЬ ГЕНИЕВ


   Север Феликсович  Гансовский родился в 1918 году в Киеве.
Работал грузчиком, матросом, электромонтером. Вечернюю школу
окончил в Ленинграде.  На фронт ушел добровольцем в 1941 го-
ду,  был снайпером,  разведчиком. После тяжелого ранения был
демобилизован,  работал в Казахстане на конном заводе, потом
почтальоном, учителем. После войны вернулся в Ленинград, где
закончил филологический факультет университета. Сейчас живет
в Москве.
   Печататься начал в газетах и журналах с 1950 года.  В пя-
тидесятых годах в Детгизе вышли две книги его  рассказов  "В
рядах борцов" и "Надежда".
   Занимается С.  Гансовский и драматургией.  Три его  пьесы
получили  первые премии на конкурсах - "Северо-западнее Бер-
лина", "Люди этого часа", "Сильные на вахте".
   В последние годы С.  Гансовский стал работать в жанре на-
учной фантастики. В 1963 году в Детгизе вышла его книга "Ша-
ги в неизвестное". Рассказы печатались в различных сборниках
и альманахах научной фантастики,  выходящих в  издательствах
"Знание" и "Детгиз".
   В предлагаемую читателю книгу вошла новая научно-фантасти-
ческая  повесть  "Шесть  гениев" и рассказы,  печатавшиеся в
других изданиях.







                        ШЕСТЬ ГЕНИЕВ

                          Повесть

                             I


   Итак, я  снова на грани безумия.  Чем это кончится - я не
знаю.
   И можно ли так жить человеку,  когда чуть ли не через ме-
сяц ставится под вопрос самая возможность его существования?
Когда  моя  жизнь буквально через три-четыре недели повисает
на тонкой ниточке и я с замиранием сердца должен следить, не
оборвется ли она...
   Сегодня я пришел в институт и обратился к Крейцеру, чтобы
он дал мне какой-нибудь расчет.
   В канцелярии было много народу. Поминутно хлопала дверь -
одни входили,  другие выходили. В большие окна струился рас-
сеянный свет пасмурного утра и ложился  на  столы,  покрытые
прозрачным пластиком и заваленные всевозможными бумагами.
   Крейцер долго не отвечал мне.  Он сидел за своим столом и
рассматривал какие-то списки с таким видом,  будто и не слы-
шал моей просьбы.  А я стоял,  упершись взглядом в  воротник
его серого в клеточку пиджака, и думал о том, что у меня ни-
когда не было такого красивого и так хорошо сидящего  костю-
ма.
   Это было долго.  Потом Крейцер поднял голову и,  глядя  в
сторону,  а не на меня,  сказал, что пока ничего подходящего
нет и что  вообще  большинство  расчетов  передается  сейчас
просто  в Вычислительный центр.  После он отложил те бумаги,
которые только что читал, и взялся за другие.
   И это Крейцер!  Крейцер, с которым в студенческие годы мы
вместе ночевали в моей комнате и со смехом  сталкивали  друг
друга с дивана на пол. Крейцер, для которого я целиком напи-
сал его магистерскую работу...
   Он молчал, и я молчал тоже.
   Я совершенно не умею уговаривать и, когда мне отказывают,
только тупо молчу и потом, подождав, не скажет ли собеседник
еще чего-нибудь,  удаляюсь,  сконфуженно  пробормотав  изви-
ненье. Так бывает и здесь в институте и в журнале "Математи-
ческий вестник".
   Но сегодня  мне  невозможно было уйти ни с чем.  Если б я
мог говорить,  я сказал бы Крейцеру, что не ел уже почти два
дня,  что мне нечем платить дальше за комнату, что я изнерв-
ничался,  не сплю ночами и что особенно по утрам меня одоле-
вают мысли о самоубийстве. Что должен же я завершить наконец
свою работу,  одна лишь первая часть которой значит  больше,
чем вся жалкая деятельность их института за десятки лет.
   Но я не умею говорить,  и я молчал. Я стоял у его стола -
мрачная, нелепая, деревянно неподвижная фигура.
   А люди разговаривали о своих делах,  и в большой  комнате
стоял бодрый деловой шум.  Хорошо одетые, сытые, самоуверен-
ные люди, которые всю свою жизнь едят по три или четыре раза
в день и которым для того,  чтобы жить,  не нужно каждый час
напрягать свой ум и волю до самых последних пределов.
   Некоторые исподтишка бросали на меня взгляды, и каждый из
них думал - я знаю о чем: "Как хорошо, что это не я!"
   В канцелярию вошла молодая женщина, выхоленная, в дорогой
шубке и,  подойдя к столу Крейцера,  спросила,  где ей взять
гранки статьи, которая идет в "Ученых записках".
   Крейцер, отодвинувшись от стола и согнувшись, стал рыться
в ящиках, а она вскользь глянула в мою сторону и потом нача-
ла рассматривать меня искоса снизу вверх. Сначала она увиде-
ла ботинки - мне не на что их починить, потом брюки с мешка-
ми на коленках и,  наконец, залоснившийся галстук и воротни-
чок  рубашки,  который так вытерся,  что напоминает по краям
тычинки в пестике цветка. Затем ее взгляд поднялся еще выше,
она посмотрела мне в лицо и...  испугалась. Она испугалась и
покраснела.
   Дело в том,  что мы были знакомы.  Это дочь декана нашего
факультета,  и когда-то,  лет восемь назад,  Крейцер вечером
завел меня к ним на чай. Раньше у него была привычка таскать
меня по своим знакомым и хвастать моими способностями - меня
считали будущим Эйнштейном или кем-нибудь в таком роде.  Эта
молодая женщина была тогда семнадцатилетней девушкой и в тот
вечер во все глаза смотрела па меня,  в то время как Крейцер
расписывал мои таланты.
   Теперь она встретила меня в таком виде и испугалась,  что
я ее узнаю и поздороваюсь.
   Краска медленно заливала ее шею,  потом стала подниматься
по нежному белому подбородку.
   Я понял,  о  чем она думает,  и равнодушно отвел взгляд в
сторону. По-моему, она была мне очень благодарна.
   Затем и она ушла,  и Крейцер, наконец, соблаговолил снова
обратить на меня внимание. Он с неудовольствием осмотрел ме-
ня с ног до головы, пошевелил губами и сказал:
   - Ну,  ладно,  подожди. Кажется, у меня есть кое-что. Это
относительно магнитного поля вокруг контура.
   Он поднялся со стула, подошел к несгораемому шкафу, отпер
его и достал папку с несколькими листками.
   - Вот посмотри. Это нужно запрограммировать для обработки
на счетной машине.
   Я взял листки, бегло проглядел их и сказал, что это можно
было  бы  сделать,  применив метод Монте-Карло.  Сам даже не
знаю, почему я назвал этот метод. Вероятно, потому, что я не
имею права  просто выполнять те задания,  которые мне дают в
институте.  Я должен вносить в решения что-то  новое,  свое.
Чем-то компенсировать Крейцеру те неприятности, которые дос-
тавляю ему, будучи его знакомым.
   - Монте-Карло?  - Крейцер наморщил розовый лоб. - Да, по-
нимаю...  - Он задумался,  потом вяло улыбнулся. (Эта улыбка
должна была показать научный энтузиазм,  которого он в дейс-
твительности не испытывал).  - Да,  это можно сделать. Пони-
маю. - (На самом деле он ничего не понимал и не старался).
   Он сел за стол.
   - Видишь ли,  это чистая случайность.  Расчет мы получили
от заводов "Экс".  Должен был делать один наш сотрудник,  но
ему  пришлось дать отпуск из-за женитьбы.  Впрочем,  если ты
рассчитаешь по-новому,  будет даже удачно.  - Он опять заду-
мался,  сощурил глаза и кивнул. - Метод Монте-Карло... Пони-
маю. Это интересно.
   Мы договорились о сроке - неделя.
   Я уже пошел было к двери, но вдруг он остановил меня.
   - Подожди!
   - Да.
   Он кивком позвал меня.
   - Послушай...  - Он задумался на миг,  как бы сомневаясь,
стоит ли вводить меня в эту тему. Потом сказал:
   - Ты не знаешь, где сейчас Руперт?
   - Какой Руперт?
   - Ну,  Руперт. Руперт Тимм, который был с нами на третьем
курсе. Способный такой парень. Кажется, он уехал тогда с ро-
дителями в Бразилию.  Ты не знаешь случайно,  не вернулся ли
он?
   - Не знаю.
   - А вообще, среди твоих знакомых в городе нет никого, кто
занимается теоретической физикой?
   - У меня нет знакомых.
   Лицо его выразило удивленье, потом он кивнул.
   - Ну, ладно. Все. Значит, через неделю.
   И я вышел, унося с собой листки. Мне очень хотелось полу-
чить  хотя  бы десять марок в качестве аванса,  хотя бы даже
пять.  Но я не решился спросить их у Крейцера,  а он сам  не
предложил, прекрасно понимая между тем, в каком я положении.
Интересно, что при этом я не сказал бы, что Крейцер жестокий
человек.  Просто я нахожусь в зависимости от него, и он счи-
тает, что меня не надо баловать. Это меня-то!
   А между  прочим  вопросы о Руперте и о том,  не знаю ли я
какого-нибудь другого физика-теоретика я слышал  уже  второй
раз в этом месяце.  Меня спрашивал на улице еще один из быв-
ших сокурсников. Но мне не хотелось занимать этим голову...
   Я вышел  из  института,  прошел  три квартала и,  войдя в
Гальб-парк, уселся там на скамью. Весна в этом году какая-то
неудачная и серая,  днем было довольно холодно.  Но я привык
мерзнуть, и это мне не мешало. В парке не было никого, кроме
меня.
   Хорошо, сказал я себе. Я сделаю этот расчет и получу воз-
можность существовать еще месяц.  Заплатить за квартиру, ку-
пить кофе, сыру и сигарет.
   А дальше что? Еще через месяц?..
   Да и кроме того, какой ценой я оплачу этот будущий месяц?
Ведь  мне  нужно  не просто сделать расчет.  В институте уже
привыкли, что я постоянно вношу что-то новое в такие работы.
Если я рассчитаю по старому методу, как делают все, то Крей-
цер решит, что я не выполнил работу или выполнил ее плохо.
   Но внести  что-нибудь новое означает борьбу,  мучительпое
напряжение мысли,  на которое я способен все меньше и меньше
после  одиннадцати лет каторжной работы над своим открытием.
Внести новое - это хождение из угла в угол по комнате, сига-
реты за сигаретами,  крепкий кофе,  отчаянная головная боль,
бессонные ночи.
   И все это лишь за один месяц жизни!
   Я сидел на скамье, и вдруг мною овладел приступ отчаяния.
Можно ли так жить дальше?
   Почему за каждый час бытия с меня спрашивается так много,
в то время как другие живут почти даром?  Ну,  трудно ли су-
ществование Крейцера, например? Трудно ли быть, скажем, про-
давцом в магазине - отрезать,  вешать хлеб и улыбаться поку-
пателям? Или батраком - разбрасывать навоз на поле? Или пра-
вительственным  чиновником - отдавать распоряжения нижестоя-
щим и сидеть на совещаниях?  Все эти люди не создают  ничего
нового, а лишь комбинируют уже давно апробированными элемен-
тами мысли и действия. Им не приходится преодолевать инерцию
действительности,  они сталкиваются только с легко выполниз-
дыми задачами, с тем, что не требует крайнего напряжения ра-
зума и воли. Но отчего же я не такой, как Крейцер, не такой,
как другие?  Почему я не одет в хороший костюм,  почему я не
сытый, не самоуверенный?  Отчего я чужой в этом городе,  где
каждый сумел встроиться в общий поток  жизни,  найти  в  нем
свою  ячейку  - тесную или просторную - и катит себе день за
днем?
   Сколько времени  я смогу еще выдерживать это балансирова-
ние на краю пропасти? И имеет ли смысл выдерживать его даль-
ше?
   Таких сильных приступов отчаяния у меня никогда раньше не
было. Мне страшно сделалось - чем же это кончится?
   Я встал,  прошелся по аллее и решил,  что сейчас поеду  в
Хельблау-Вальдвизе  и посмотрю на свое пятно.  Я чувствовал,
что если мне не удастся тотчас же подтвердить себе,  что моя
жизнь имеет какой-то смысл, я не выдержу.
   У меня в кармане было еще несколько пфеннигов,  и  прежде
предполагалось,  что я зайду куда-нибудь в закусочную и съем
полпорции сосисок с маленькой булочкой. Но теперь я понимал,
что  деньги нужны мне на трамвай - доехать до Хельблау-Валь-
двизе и увидеть пятно.
   Я вышел  из парка и медленно,  чтоб не расходовать понап-
расну силы, добрел до трамвайной остановки.
   В вагоне  было много народу,  тепло,  и поэтому,  пока мы
ехали через центр, я немного согрелся. Потом у вокзала почти
все пассажиры вышли,  и в трамвае остались только двое: сер-
дитый господин в коричневом пальто и я.  На лице у него  все
время было сложное выражение,  которое я назвал бы угодливо-
высокомерным, если возможно такое сочетание. Он всеми силами
старался дать мне понять,  что поездка на трамвае составляет
как бы исключительный эпизод в  его  жизни,  что  он  привык
пользоваться  другими,  более комфортабельными видами транс-
порта - раздраженно сопел,  с негодованием оглядывал скамью,
на которой сидел, и поминутно ерзал на своем месте.
   Чтоб не видеть его, я отвернулся и стал смотреть в окно.
   Когда-то, во  времена моего далекого детства,  трамвайные
поездки были лучшим развлеченьем для меня и для матери. Ког-
да мы еще ехали по городу - обычно не в вагоне, а на площад-
ке, - мать крепко держала меня за руку, а сама, отвернувшись
и почти касаясь лбом стекла, что-то шептала про себя, нахму-
рив брови и едва шевеля губами. Она была молодая, лет на де-
сять  моложе отца,  и долго держала на него смутную обиду за
то,  что он привез ее в наш город из Саксонии, где она роди-
лась  и  выросла.  В нашем городе ей не понравилось,  она не
сошлась с женами немногих отцовских приятелей и чем-то напо-
минала птицу, попавшую не в свою стаю. Часть обиды матьптица
переносила на меня,  считая,  что я,  родившийся уже жителем
нашего города, тоже ее противник и союзник отца. Это выража-

Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг