крест "За военные заслуги" (такие ордена давали только тыло-
викам).
Он направился прямо ко мне. И все глаза обратились на ме-
ня.
- Он, уверяю вас, - У Дурнбахера голос срывался от вол-
ненья. - Он физик... Видите, у него что-то под пиджаком.
Ко мне уже протягивались руки.
Неожиданно из толпы вышло новое действующее лицо. Детина
ростом не меньше двух метров в форме подполковника СС. Его
грудь в несколько рядов была увешана всевозможными орденами.
Кретиническая физиономия носила явственные следы прусского
дворянского вырожденья: лошадиный нос и скошенный подборо-
док, которого как если б совсем и не было.
Перед ним почтительно расступались.
Он подошел и уставился на меня даже с какой-то печалью. У
меня возникло чувство, будто я его когдато видел.
- Русский фронт?
- Да, - сказал я.
- Зима 44-го?
- Да.
- Лейтенант Кленк из 389-ой пехотной?
- Да.
Он повернулся к остальным.
- Все в порядке. Мы служили в одной части.
Дурнбахер сказал:
- Однако, может быть, подполковник позволит... Я...
Лошадинообразный мрачно посмотрел на него.
- Я сказал: мы служили в одной части.
Это выглядело, как спектакль. Прусский болван был убеж-
ден, что служба с ним в одной части настолько облагораживает
каждого, что уже во всей дальнейшей жизни от такого человека
нельзя ожидать ничего предосудительного.
- Но мне кажется, - опять начал было Дурнбахер, - что...
Лошадь не дала ему кончить:
- Я повторяю, мы служили в одной части. Вам этого недос-
таточно?
Этого и любому было бы недостаточно. Но здесь еще играл
роль тот антагонизм, который всегда существовал между эсэ-
совцами-фронтовиками и теми из фашистов, кто отсиживался в
тылу.
Раздался голос:
- Ну, раз подполковник ручается...
Его поддержали:
- Конечно, конечно, какие могут быть сомненья?
И Дурнбахер отступил. Он закивал заискивающе.
- Нет, я только хотел...
Никто уже не слушал.
По саду бежали полный господин в куртке, наброшенной по-
верх пижамы, и горничная в передничке. Чувствовалось, что
господин и есть председатель Кредитного Банка.
Я ушел.
Было какое-то омерзение в душе. Все вылилось в конечном
счете в фарс. Но в то же время я знал, что нельзя недооцени-
вать такие фарсы. "Пивной путч" Гитлера тоже сначала многим
казался комедией.
Я был на Гинденбургштрассе, когда позади раздались крики
и топот. Демонстранты, побросав знамена, приближались ко мне
толпой.
Я посторонился. Мерзавцы мчались галопом.
- Радиация!.. Черное расширяется!..
Тьфу!
Я пошел домой, задумавшись. Неужели, действительно, мир
исчерпывается моей хозяйкой и дурнбахерами в разных вариан-
тах? Или я просто никого не сумел увидеть, найти?.. Вот были
мои отец и мать. Они любили друг друга. Я родился, мать кор-
мила меня грудью. Светило солнце, совершался круговорот дней
и ночей. Влюбленные встречались, как встречаются и сейчас.
Неужто все это просто так и ни к чему не ведет?.. Не может
же быть, чтоб только для немногих трудились Валантен и Пус-
сен...
Я вспомнил о Пуссене и спросил себя: уж так ли я прав,
порицая его. Некрасивое прекрасное лицо на "Автопортрете"
вдруг встало передо мной. В самом деле он писал много, его
картины есть почти во всех музеях мира. Но ведь это может
означать, что кусочки солнечной Франции он разнес по всем
землям и государствам, и люди могут учиться любить его роди-
ну.
И даже Никколо дель Аббат с другими маньеристами! В жес-
токий век костров, инквизиции и разорений на своих полотнах
они воплотили мечту о прекрасном и нежном человеке.
Я шел и шел. Тридцатилетний труд был окончен, мне не для
чего было прежнее сосредоточение в себе.
Я стал смотреть в лица людей.
Они были разные, разные.
Я не такой, как все. Ну и что?
Может быть, все - не такие, как все?
Почтовый ящик у цветочного магазина на Риннлингенштрассе
попался мне на глаза. Я вспомнил о письме Цейтблома. Оно так
и пролежало у меня в кармане пиджака две недели с его смер-
ти!
Я опустил конверт в ящик. Адрес, набросанный торопливой
карандашной строчкой, привлек на мгновенье мое внимание
чем-то странным. Я сделал несколько шагов от цветочного ма-
газина и остановился. Черт возьми, письмо-то было мне!
"Гроссенштрассе 8, 12. Кленку" - вот что значилось на кон-
верте.
Что за номер?! Я вернулся к ящику и в растерянности схва-
тился за него. Прохожие с любопытством смотрели на меня.
Я оставил ящик и пошел дальше.
Нет ли здесь какого-нибудь подвоха? Например, если на мою
переписку наложен арест... В то же время сомнительно было,
чтоб Бледный захотел сделать посмертный подарок своему шефу.
Он всегда ненавидел своих хозяев - были ли то гитлеровцы или
генералы из Пентагона...
XIII
Дождливая ночь позволила мне сделать то, что я хотел. Я
поставил пятно у дверей полицейского Комиссариата, под утро
вернулся домой, лег, проспал почти до четырех и потом начал
собираться.
Имущества у меня немного, все поместилось в небольшом че-
модане. Так уж вышло, что основное, чем я владел, всегда
хранилось только в голове.
Надо было решать с аппаратом. Мне по-прежнему больше нра-
вился второй вариант - уничтожить его где-нибудь за городом.
Но я боялся случайности, только чудо спасло меня вчера.
Я сходил на кухню - хозяйка была где-то в комнатах, -
взял шолоток, вернулся к себе, поставил аппарат на подокон-
ник и задумался...
Жаль было разбивать его так сразу. В конце концов, он был
прекраснейшим созданием разума. Великие проблемы должны были
быть решены, чтобы возникла эта вещица, и они были решены.
Почему не сделать еще одно пятно? Прощальное.
Я швырнул молоток на пол и принялся сооружать черную сте-
ну поперек комнаты. Пусть фрау Зедельмайер узнает, наконец,
чем же я занимался в ее комнате. Это ее всегда так беспокои-
ло. В дверь постучали.
- Пожалуйста, - сказал я автоматически.
На пороге стояла хозяйка. Мы уже около месяца не здорова-
лись, и если я попадался ей на глаза, она всегда принимала
вид незаслуженно оскорбленной добродетели. Сейчас ее губы
тоже были надменно поджаты.
Она подала мне письмо Бледного.
Я начал было его распечатывать, услышал рядом тихий
вздох, увидел вытаращенные глаза хозяйки и обернулся.
Проклятье! Я совсем забыл про черную стену.
Хозяйка выбежала, я в растерянности подошел к столу и
взялся за аппарат.
Дверь опять отворилась. Дурнбахер шагнул в комнату. Из-за
его плеча высовывалась перепуганная физиономия фрау Зедель-
майер.
Неожиданно я ощутил полное и глубокое спокойствие. А за-
чем мне теперь унижаться перед ними?
Комната-то уже не нужна.
- Что вам угодно, господин крейслейтер?
Это прозвучало холодно и вежливо.
Мгновенье Дурнбахер смотрел на меня, потом сдавленно
крикнул:
- Не выпускать!
И бросился ко мне, протянув руки.
С тем же спокойствием я пригнулся, пропустил над собой
его руки, выпрямился, подождал, пока он обернется, и ударил
его справа в челюсть.
Удар получился сухой, как вспышка. Дурнбахер еще стоял,
но был уже разрушен. Глаза у него стали закатываться, лоб и
щеки побледнели. (Все совершалось в течение долей секунды).
Я ударил его еще снизу, и он рухнул, складываясь сразу в
коленях и в поясе.
- Hy, - сказал я, глядя на хозяйку.
Она крысой метнулась на площадку. Даже не очень торопясь,
я взял молоток, несколькими удавами раздробил аппарат, ссы-
пал осколки в карман, перешагнул через лежащего Дурнбахера и
спустился вниз по лестнице.
Проходным двором я вышел на Риннлингенштрассе и не узнал
ее.
Начало вечереть, но не было обычного сияния неоновых рек-
лам. Освещенная одними только газосветными лампами улица ка-
залась непривычно темной и странным образом непривычно ожив-
ленной. Однако это было оживление особого рода. Магазины бы-
ли закрыты. Люди не шли, а стояли там и здесь маленькими и
большими группами. В воздухе висел возбужденный испуганный
говор. Автомобилей было мало. Лишь время от времени на за-
падную окраину города проезжали грузовики с войсками.
Я подошел к одной группе. Там главенствовал средних лет
мужчина в котелке.
- В муниципалитете считают, что непосредственной опаснос-
ти пока нет. Во всяком случае никто еще не пострадал от пя-
тен.
- А радиация?
- Радиации они не испускают, - возразил мужчина. - Единс-
твенное, что может быть - это взрыв. Пятна поглощают свето-
вую энергию, ничего не отдавая взамен. Поэтому могут быть
взрывы. Но не сильные.
- А почему тогда эвакуировали Вестгофен? - спросила жен-
щина. Она сжала зубы и покачала головой. - Ну, если б знать,
кто это делает.
Грохоча, проехала танкетка. Потом еще одна. Молодой па-
рень с большой корзиной астр сказал:
- Что же мне делать? Я принес по адресу цветы, но там ни-
кого нет. И наш магазин тоже закрылся.
Девушка рядом со мной прошептала:
- Пятно у дверей в полицейский Комиссариат они огороди-
ли...
Ага, значит, дошло! Все во мне возликовало на миг, и я,
усмехаясь, пвшагал дальше.
Угол Бремерштрассе и Парковой был закрыт. Две цепи поли-
цейских перегораживали улицу. У входа в Комиссариат я увидел
дощатую стену, которой обнесли место, где я поставил пятно.
Здесь в толпе преобладало мнение, что пятна все же явля-
ются источником радиации. Рассказывали, будто несколько по-
лицейских уже получили большую дозу и положены в больницу.
Передавали, что полностью эвакуирован район богатых особня-
ков, где возле дома председателя банка появилось первое пят-
но...
Я проходил мимо Таможни, когда по улице понеслись крики:
- Экстренное сообщение! Экстренное сообщение!
Разыскивается Георг Кленк!
Парень с сумкой на боку раздавал листки.
У меня екнуло сердце. Так странно и страшно было услышать
свое имя. Как если бы я оказался голым на тротуаре среди
толпы. На миг я испугался, что я и сам не выдержу и крикну:
"Вот он - я!" Потом я сказал себе: ты же хотел этого.
Мужчина рядом прочел вслух:
"Разыскивается Георг Кленк сорока трех лет. Каждый, знаю-
щий его местонахождение, обязан немедленно сообщить в поли-
цию или ближайшему воинскому начальнику, а также принять все
меры к задержанию упомянутого лица"...
Это был длинный-длинный вечер. Я шел, постепенно пробира-
ясь к вокзалу.
У Гальбпарка толпа окружила группу солдат.
Разглагольствовал молодой офицер.
- Это физик, понимаете? Маньяк, человеконенавистник. От
них все зло - от этих физиков и математиков. Один выдумывает
атомную бомбу, как Эйнштейн, второй - водородную, а третий
ставит пятна. Теперь важно, чтоб он не ушел к русским. Но мы
охотимся за ним. Ему некуда деться...
"Охотимся!" У меня потеплело в душе, когда я услышал это
слово. "Охотимся за одним типом", - сказал толстый штурмовик
почти тридцать лет назад, когда я был мальчишкой и видел,
как гнались за беглецом в Старом Городе. И вот теперь охо-
тятся за мной. В этом была странная, не изведанная мной ра-
дость - присоединиться.
Я спросил:
- Но как же вы его поймаете?
Офицер вгляделся в темноту.
- Ему некуда деться. Весь город против него. Он нигде не
укроется.
Однако то была ошибка, что я заговорил. В толпе меня
трудно было увидеть и узнать, но голос человека так же инди-
видуален, как и его лицо.
Прошла минута, и вдруг кто-то взял меня сзади под руку.
Осторожно. Трепещущим прикосновеньем.
Я обернулся. За моим плечом было бледное лицо Крейцера.
Его губы шевелились. Он силился что-то выговорить и не мог.
Следа не осталось от его обычной аккуратности. Волосы были
растрепаны, галстук сбит на сторону, плащ надет как-то напе-
рекос.
Наконец он обрел голос.
- Ты... Значит, это все-таки ты!
Он схватил меня крепче.
- Как ты мог так обмануть меня? - Но тихим голосом.
Не раздумывая далее, я оттолкнул его и пустился бежать.
И тогда сзади раздался визгливый крик:
- Держите его!.. Держите, это он!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг