Я сделал несколько шагов вперед, обдумывая, как вести се-
бя, погрузил пальцы в пятно и вынул их.
- Что это такое?
Крейцер жадно смотрел на меня. Потом нетерпеливо пожал
плечами.
- Вот это и надо выяснить. А как ты считаешь?
- Некое субстанциональное состояние. В первый момент зас-
тавляет вспомнить шаровую молнию... Оно все время висит вот
так неподвижно или было какое-то движение?
- Никакого. Я, между прочим, сначала тоже подумал о шаро-
вой молнии. Но это, конечно, не плазменное состояний.
Я обошел пятно кругом.
- Полностью поглощает свет. Во всяком случае, видимый. В
дальнейшем все будет зависеть от того, какова способность
поглощения. Если она близка к бесконечности - без перехода в
критическое состояние, - то сюда может уйти в конце концов
излучение всей вселенной. То есть попросту вся вселенная...
Естественно, на это потребовалось бы и время, близкое к бес-
конечности.
Крейцер усмехнулся.
- Такое отдаленное будущее нас мало интересует. - Он стал
серьезным. - Слушай, я надеюсь на тебя. Пока еще не установ-
лено, кто это сделал. Но если бы мы поняли, что это за шту-
ка, уже была бы победа. Американцы стараются наложить лапу,
но, по некоторым сведениям, им тоже еще не все известно. Я
хочу, чтобы ты подумал. Может быть, попробовать парамагнит-
ный резонанс, а?
Тут он и был весь, Крейцер. "Парамагнитный резонанс".
- Ну, вряд ли, - сказал я. - Видимо, мы имеем дело с сос-
тоянием, а не с веществом. Парамагнитный резонанс показал бы
обычный состав атмосферы,
Он кивнул.
- Пожалуй, да... Но какие-то методы должны быть. - Он
кончиком языка облизал внезапно высохшие губы. - Скажу тебе
честно, что это мой шанс. Мне удалось выследить, куда ездит
тот человек, о котором я тебе говорил. Такие вещи не выпус-
кают из рук, Я уже намекнул кое-кому из руководства бундес-
вера... Если ты мне поможешь, я сделаю тебя человеком. Твоя
жизнь совершенно переменится, понимаешь?
- Надо попробовать, - сказал я.
- Вот именно. - Глаза Крейцера блестели. - Я очень на те-
бя рассчитываю, Георг. Ты всегда был у нас теоретиком. Нап-
ряги свою голову. Если нужны будут какие-нибудь аппараты или
что-нибудь, я все организую.
Я покачал головой.
- Приборы не нужны. Только время. Следует подумать.
Кое-какие идеи уже формируются.
- Какие? - быстро спросил он.
- Пока еще рано говорить.
- Ну, все-таки?
- Рано. Это только меня собьет. Нужно подумать. Ты же
знаешь мою манеру. Я ложусь на постель и обдумываю.
- А сколько тебе нужно времени? - Его взгляд погас. -
Имей в виду, у нас на счету каждая минута. Мы ведь еще не
знаем, кто это сделал и что он предпримет в дальнейшем.
- Три недели, - ответил я. - Через три недели я тебе ска-
жу, что это такое.
- А может быть, две?.. Было бы очень кстати, если б две.
- Почему?
- Мы бы как раз успели к... - Он оборвал себя. - Хотя для
тебя это не имеет значения.
- Но к чему мы успели бы?
- Нет-нет, неважно.
Он уклонился от ответа. Это одна из привилегий, которые
присваивают себе сильные мира сего: спрашивать, не отвечая.
Крейцер, правда, еще только шел к тому, чтобы стать сильным,
но этим он уже пользовался. Еще бы! Если бы он ответил, это
поставило бы его на одну доску со мной. Вообще он должен был
далеко пойти, я это чувствовал. Не пьет, не курит, слова не-
осторожного не скажет. Конечно, оно не легко - такое диети-
ческое существование. Но дайте ему черное, и он развернет-
ся...
Ему не стоялось на месте. Он прошелся по полянке.
- Но никому ни звука. Болтовня будет рассматриваться как
выдача государственной тайны. Причем имеющей отношение к
обороне страны.
- Отчего именно к обороне?
Он удивился.
- Представь себе, что будет, если залить этой чернотой
город...
- Город погибнет.
- Или если залить черным поле.
- Поле никогда не сможет родить. Его уже не коснутся сол-
нечные лучи.
- Вообще территория, атакованная чернотой...
- Это территория, навсегда перестающая существовать в ка-
честве обитаемой.
Он остановился.
- Ты читаешь мои мысли.
- Нет, что ты! Только свои.
Секунду или две Крейцер смотрел мне в глаза и подтверждал
себе свою установившуюся точку зрения на меня: неудачник.
(Кое-что повисло вдруг на волоске). Потом он подтвердил и
успокоился.
- Да... Короче говоря, это может быть как раз то оружие,
которого нам, немцам, недоставало в 45-м году. Многое повер-
нулось бы иначе, если б оно было.
- Ну, оружие - еще не все, - сказал я. - Ему противостоит
кое-что другое. Например, я знал одну девушку, которая стре-
ляла в Париже в 42-м году. (Я вдруг вспомнил эту девушку.
Вся моя надежда сконцентрировалась на ней).
- Какая девушка?
- Француженка. Она стреляла в кого-то из нацистских гла-
варей. На Севастопольском бульваре.
Крейцер неожиданно заинтересовался.
- Весной? В апреле?
- Да, кажется.
- Она стреляла в Шмундта. В адъютанта Гитлера. Ее тут же
и поймали... Но какое это имеет значение?
Он остро посмотрел на меня.
- Никакого, - сказал я. - Просто она мне вспомнилась...
Мы вернулись тем же порядком в город, и я вышел на Ринн-
лингенштрассе. Сел на скамью в скверике у Таможни и вытянул
уставшие ноги.
Жужжала и роилась толпа вокруг.
Почему жизнь сталкивает меня только с цейтбломами и крей-
церами? Нет ли во мне самом чего-то предопределяющего в этом
смысле? Так ли уж был одинок Валантен и так ли бессильна та
девушка?..
Но мне надо было успокоиться и начать подходы к другому.
Атака отбита. Бледный устранен, а Крейцер отодвинут на три
недели, в течение которых я должен кончить все.
Вообще я любил это время перед большой работой. Тихо ше-
лестя, как сухой песок, посыплются минуты, соединяясь таи,
внизу, в часы и сутки. Дни светло замелькают вперемежку с
черными ночами, и я погружусь последний раз в чистый мир
размышления.
IX.
Я заснул под утро и увидел во сне батрака.
Он приснился мне, и я сразу понял, чего мне не хватало
при всех этих возникших обстоятельствах. Я должен был пого-
ворить с ним.
Во сне я настиг его где-то в Баварии. Но, может быть, это
была и не Бавария, а что-то другое. Мы оказались в большой
комнате, стены которой были дымчатыми и колебались, как бы
готовясь открыть мне что-то такое, что скрывалось за ними.
Я спросил:
- Скажите, пожалуйста, испытываете ли вы какие-нибудь
трудности в жизни?
Он был в той же брезентовой куртке, что и в лесу. Очевид-
но, он только что кончил работу, усталость отражалась на его
красном обветренном лице.
Он тупо посмотрел на меня и сказал:
- Простите. Что?
Я объяснил:
- Трудно ли вам жить? Встречаетесь ли вы когда-нибудь с
такими проблемами, которые почти не поддаются решению? Реше-
ние которых само по себе проблематично. С тем, что заставля-
ет вас напрягаться до самых последних сил... Понимаете, что
я имею в виду? Ведь это не так уже сложно - выкопать, напри-
мер, канаву. Или напоить коров. Здесь вы сталкиваетесь с
принципиально выполнимыми вещами. Улавливаете мою мысль?..
Но есть ли у вас в жизни неразрешимое? Такое, над чем вы бь-
етесь и ничего не можете сделать. Что превращает вашу жизньв
постоянную изнурительную борьбу.
Он подумал и сказал:
- Нет.
Потом сразу поправился:
- То есть, да... Сейчас я вам скажу.
Он напрягся. Его мозг напрягся. Сквозь черепную кость я
видел, как засияли силовые поля, как пришли в движенье тыся-
чи связей, как искорки проскакивали между электрическими по-
тенциалами.
Волнуясь, он зашагал из угла в угол, и тут я, наконец,
сообразил, отчего у него такая прыгающая походка. Он был на
протезе. И этот протез скрипел.
Потом он подошел ко мне вплотную. Эту его манеру я заме-
тил еще в прошлый раз. Когда ему хотелось сказать что-нибудь
важное, он подходил к собеседнику как можно ближе и чуть ли
не нажимал животом.
- Видите ли, у меня дети.
- Что?
- Дети, - повторил он. - Мы все хотим, чтоб наши дети жи-
ли лучше... У меня четверо. Вилли самый младший, и у него
слабые легкие.
- Да, - согласился я, несколько отступая. - Но трудности?
Неразрешимые проблемы - вот о чем я хотел бы узнать.
Батрак опять шагнул ко мне. Он вытаращил глаза, огляделся
и хриплым шепотом, как бы сообщав величайшую тайну, поведал:
- Ему бы нужно лучше питаться.
И тотчас батрак исчез.
Дымчатые стены комнаты заколебались, раздвинулись, и ока-
залось, что я нахожусь не то во дворце, не то в храме. А
вместо батрака передо мной появился сам великий Иоганн Се-
бастьян Бах. В зеленом камзоле, в белом пудренном парике и с
дирижерской палочкой.
Он строго глянул на меня из-под больших очков, постучал о
пюпитр. Поднял руки.
И возникли первые звуки органа.
И запел хор:
- "Ему бы нужно лучше пита-а-аться. Ему бы нужно лучше
питаться-а-а!"
Бах исчез.
Рембрандт из-за мольберта, кивая, соглашался.
(Подол его серой рубахи был весь измазан красками).
- Да, у него слабые легкие.
Пастер оторвался от микроскопа, разогнулся и потер уста-
лую поясницу.
- Конечно, мы все хотим, чтоб наши дети жили лучше, чем
мы...
В этом месте я проснулся и спросил себя, не взять ли это-
го батрака к нам с Валантеном. Пусть в будущем мы трое ста-
нем там в бессмертии: Валантен, я и этот батрак.
Я бы взял его...
Х
Вечер.
Я глубоко доволен собой.
Я люблю себя. Мне хочется разговаривать с собой как с
другом. Как с братом.
- Здравствуй, Георг Кленк.
- Здравствуй.
- Ты кончил свою работу?
- Да, кончил.
- Ты устал?
- Немножко.
- Тебе пришлось как следует потрудиться?
- Не так уж и много. Всего лишь тридцать лет - вот уже и
окончен мой труд. Я начал примерно с тринадцати...
Я доволен собой. Три дня назад я завершил все расчеты и
собрал аппарат по новой схеме.
Аппарат работает.
Все!
Свершилось.
Я доволен собой. Я умный. Я красивый. У меня выразитель-
ные глаза и сильный лоб. В определенных ракурсах мое лицо
бывает удивительно красивым - женщины говорили мне об этом.
В Италии девушка, которой я на флорентийском вокзале помог
попасть в поезд вместе с семьей, вдруг всмотрелась в меня и
сказала: "Какое у тебя прекрасное лицо. Хочешь, я останусь с
тобой на всю жизнь?" Я высокого роста, широкоплечий, светло-
волосый, с голубыми глазами. Во Франции молодая актриса, в
доме который мы стояли месяц, сказала, что если я разрешу,
она пойдет со мной, куда бы судьба ни повела меня... Но что
я мог ответить? Я ведь был солдат, и мы все должны были быть
убиты.
У меня крепкие длинные пальцы, отличный слух, музыкальная
память и воображение. Я мог бы стать пианистом. Я неплохо
рисую - я мог бы сделаться художником. Я люблю и ценю ис-
кусство - я мог бы быть критиком живописи. Мне кажется, я
мог бы стать и писателем, потому что меня занимает подмечать
у людей мельчайшие душевные движения и находить их большие
причины.
Я мог бы стать многим и многим, но не стал ничем.
И все равно я горд сегодня.
Я прожил жизнь в фашистской стране. Мне было тринадцать,
когда загорелся рейхстаг. Я жил в эпоху полного господства
негодяев. И тем не менее я мыслил. Я начал свой труд и окон-
чил его.
Я беден, у меня нет друзей и общества, я подвергаюсь
презренью сытых и благополучных. Вышло так, что у меня нет
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг