ная веточка.
Он спрятал пистолет.
- Или, скажем, похищение. Вы подходите к человеку. - Он
шагнул ближе ко мне. - Ваша рука в перчатке, куда выведен
контакт от электрической батареи, которая находится у вас в
кармане. Теперь вам нужно только дотронуться до человека.
Удар тока, и ваша жертва падает в глубоком обмороке.
Он протянул руку в перчатке к чугунной ограде парка и
сделал какое-то движение плечом. Длинная голубая искра, сан-
тиметров в десять, выскочила из перчатки и с треском ушла в
ограду.
- Затем, - в его голосе появилась даже какая-то академи-
ческая интонация, - затем вы нажимаете кнопку: она может
быть у вас в кармане. В другом месте срабатывает реле, и ав-
томобиль подъезжает туда, где вы находитесь.
Он сунул руку в карман.
Из-за угла, с Кайзерштрассе, выехал большой автомобиль
"кадиллак", освещенный изнутри, но с выключенными фарами. Он
мягко подкатил к нам и остановился. Водитель сидел в шляпе,
натянутой на самые глаза, а сзади никого не было.
Бледный рукой сделал водителю знак. Автомобиль тронулся,
поехал по Шарлотенбурге и исчез, свернув на Рыночную.
- Убедительно?
- Неплохо, - сказал я просто, чтобы что-нибудь сказать.
- Производит впечатление? Высокий уровень организации,
да?
- Да, - согласился я. - Но зачем?
Мы стояли недалеко от фонаря с газосветной лампой, его
лицо хорошо было видно мне. Он вдруг приподнялся на цыпочки
и искательно заглянул мне в глаза.
- Послушайте, неужели вы не хотите этого?.. Рынок рабынь
и всякие такие штучки.
Я содрогнулся.
- Нет, не хочу.
- Полное переустройство общества, и вы один из властите-
лей его. Во всяком случае, принадлежите к немногочисленной
элите. Конечно, без всяких бухенвальдов, как было у Гитлера.
Наоборот. Патриархальная форма управления, где власть при-
надлежит интеллектуалам, вроде вас. Новый золотой век. Тем-
ная отсталая масса на строго добровольных началах принужда-
ется к повиновенью. Понимаете? Ведь в конце концов, - он за-
думался на миг, - в конце концов, достаточно одного-двух по-
колений, чтобы у людей исчезло всякое представление о свобо-
де. Кроме того, разве ваш ум сам по себе не дает вам права
управлять и принадлежать к избранным? Вот и управляйте.
- Нет! - сказал я с силой. - Нет и нет!
- Но почему? Олигархия ума.
Тут мои мысли приняли новое направление. Я спросил:
- Ладно, а вы тоже будете принадлежать к олигархии?
- Я! - Он с достоинством выпятил свою цыплячью грудь. -
Естественно. Ведь в известной мере это я вас и выпестовал. Я
слежу за вами уже десять лет.
- Вы...
Он самодовольно кивнул. Из-за многочисленных аппаратов,
которыми он был нагружен в эту ночь, его хилая фигурка выг-
лядела толстой.
- Да. То есть я не постоянно надзирал за вами, но наезжал
время от времени. Мы вообще следим за всеми физиками на За-
паде, начиная с 45-го. На всякий случай.
- Кто это - "мы"?
- Я и люди, для которых я работаю.
- А что это за люди?
- Так... - Он замялся на миг. - Солидные состоятельные
люди. Влиятельная группа в одной стране.
...О, господи! Весь мир внезапно предстал передо мной,
как заговор. Конечно, они сговорились. "Золотой век". "При-
нуждение на строго добровольных началах"...
Дождик то усиливался, то притихал. Мы стояли у входа в
парк. В дальнем конце Шарлотенбург блеснул фарами одинокий
автомобиль, поворачивая на Риннлингенштрассе.
Бледный вопрошающе смотрел мне в глаза. Внезапно я заме-
тил, что он весь дрожит. Но не от холода. Ночь была теплая.
Я вдруг понял, что он не уверен. Не уверен ни в чем. В
его взгляде снова был тот прежний, знакомый страх.
- Скажите, - начал я, - ну, а вы-то убеждены, что лично
вам было бы хорошо в этом переустроенном обществе? Вас ведь
тоже могут уничтожить, когда цель будет достигнута.
Я шагнул вперед и взял его за руку. Мне хотелось прове-
рить, действительно ли он дрожит.
Он выдернул свою лапку из моей ладони и резко отскочил
назад, ударившись о решетку парка. Все аппараты на нем заг-
ремели.
- Что вы делаете?!
Его лицо исказилось злобой и страхом.
- Что вы сделали? Зачем вы меня схватили?
Я понял, что попал точно.
- Что вы сделали, черт вас возьми! Меня же нельзя хва-
тать. Я не могу допускать этого. Я испуганный человек. Я два
раза был в гитлеровских концлагерях и переживал такие вещи,
какие вам и не снились.
- Ну-ну, успокойтесь, - сказал я. (Это было даже смешно).
- Вы же только что убили человека.
- Так это я, - отпарировал он. - Ф-фу!.. - Он схватился
за сердце. - Нет, так нельзя...
Он в отчаянии прошелся несколько раз до края тротуара и
обратно. Потом остановился.
- Зачем вы дотронулись до меня? - В его голосе была нена-
висть. - Вы же все испортили, черт вас возьми!
- Но ведь у вас же действительно нет уверенности.
- Ну и что?.. Зачем напоминать об этом? Это не гуманно, в
конце концов. Почему не оставить человеку надежду?
Странно было слышать слово "гуманно" из этих уст. И вооб-
ще все вызывало омерзение.
- Ладно, - сказал я. - Спектакль, видимо, окончен. Я ухо-
жу.
- Подождите, - воскликнул он мне вдогонку. - Постойте. Я
должен вам сказать, что вы можете работать спокойно. Я сам
послежу, чтобы вам не мешали. Но предупреждаю, чтоб не было
никаких неожиданностей. Не пытайтесь связаться с кем-нибудь,
помимо меня. Это смерть. Этого я не потерплю. Я сам вас вос-
питал, так сказать, и мимо меня это не должно пройти.
Некоторое время он шагал рядом со мной, потом остановил-
ся.
- Мы еще увидимся...
Входя к себе в комнату, я услышал, как что-то зашуршало у
меня под ногой на пороге.
Я зажег свет и поднял с пола записку.
"Ждал тебя два часа. Срочно позвони. Крейцер".
VIII
Позднее утро.
Я выпил свою чашку кофе, зажег сигарету и отвалился на
спину в постели.
Итак, я представляю собой объект соперничества двух раз-
ведок. Группа, от которой действует Бледный, уже знает о су-
ществовании пятна. Но и Крейцер тоже напал, видимо, на след.
Только он пока не догадывается, куда след ведет. Крейцер не
подозревает в создателе оружия меня лишь потому, что уж
очень хорошо со мной знаком. Когда-то он ожидал от меня мно-
гого, берег и лелеял, так сказать, меня, рассчитывая вместе
со мной взойти высоко. Но потом он разочаровался, и ему
трудно преодолеть это разочарование. Чтоб заподозрить меня,
Крейцер должен пойти против себя самого, а на это не каждый
способен...
Но вот что важно, может ли черное действительно быть ору-
жием?
Конечно, может.
То государство или та сторона, которая владела бы возмож-
ностью создавать черное, получила бы колоссальное военное
преимущество. Область черного недоступна световым лучам.
Черное ничем нельзя осветить - и всегда будет нельзя. Если
залить черным поле, поле никогда не сможет родить - его уже
не коснутся солнечные лучи. Если залить черным город, город
погибнет...
(Интересно, что когда я начал мыслить о своем открытии
как об оружии, мысль сама стала укладываться в хлесткие га-
зетные формулировки. Примерно так писал бы о черном Геб-
бельс. И примерно так же думал бы о нем Крейцер).
Да, черное - это могучее оружие. Человеку ведь никогда не
приходится бывать в абсолютном мраке. Он не привык. Абсолют-
ной тьмы на Земле до сих пор и не существовало, как не су-
ществует и естественного абсолютного холода. Если залить
современный город черным, там начался бы ад. Можно, напри-
мер, выйти из темной комнаты. Можно, скажем, проникнуть в
темную пещеру, держась за какую-нибудь веревку, и затем по
той же веревке вернуться на свет. Но нельзя было бы выйти из
города, погруженного в абсолютную тьму. Нельзя на ощупь
пройти километры, спускаясь с верхних этажей, пересекая ули-
цы, не имея никакой возможности определить направление, не
видя ни зги - и все это среди остановившегося разрушенного
транспорта и мечущихся в ужасе толп. Территория, атакованная
черным, - это территория, навсегда переставшая существо-
вать...
Я встал.
Проклятье!
Это было нестерпимо. Вот что я мог бы принести в мир, ес-
ли бы...
Но следовало определить, какова же непосредственно грозя-
щая мне опасность. Крейцера пока можно было не брать в рас-
чет. И не звонить ему. Повременить со звонком, хотя, судя по
вчерашней записке, у него есть что-то новое.
Бледный!.. К счастью, я не записал ни строчки из своих
трудов, и только в уме повсюду ходит вместе со мной гигант-
ская мыслительная башня моих расчетов.
Однако гарантия ли это? Он продемонстрировал ночью, как
легко могут меня взять. А там последуют пытки, и если я их
даже выдержу, то нет ли способов, помимо моей волн, узнать
то, что есть у меня в голове. Гипноз или что-нибудь другое?
Вообще я полагаю, что мысль материальна, и коли это так,
то должны в конце концов быть найдены способы фиксировать
ее. И может быть, уже найдены.
Бальзак, между прочим, тоже верил в материальность мышле-
ния и даже написал этюд "Avantures administratives d'une
idee heureuse". И Толстой считал, что возможна передача мыс-
лей на расстояние, сказав однажды, что в этом имел случай
убедиться буквально каждый поживший семейный человек.
Я же убежден в большем. С моей точки зрения, вокруг Зем-
ли, как и вокруг всякой планеты, обладающей разумной жизнью,
создалась уже некая дополнительная атмосфера мысли, силовое
поле, куда от начала человечества входят желания, надежды,
страхи, воля, мнения, размышленья и радости людей. Именно
благодаря этому полю мне и удаются путешествия в картины,
например. В будущем человек бесспорно овладеет этим полем и
сможет черпать оттуда мысли великих людей, бесконечную
нравственную силу и бесконечное количество информации вооб-
ще.
Но кое-что возможно, конечно, и сейчас.
Короче, я не в безопасности от нападения группы Бледного.
Поскольку моя теория, которая обосновывает пятно, мыслима,
значит, она есть, существует, Это чисто технический вопрос -
извлечь ее из меня, пока я жив.
Жив!.. На миг я подумал о смерти - ведь я все равно соби-
раюсь скоро умереть. Но потом все во мне возмутилось против
этой мысли. Слишком много раз они меня уже побеждали - хо-
зяйка квартиры, Дурнбахер, Гитлер. Я кончу свой труд, завер-
шу его вторую часть. Сделаю новое пятно, вырежу в нем внутри
свободную от черного область. Они получат доказательство,
что человек - это все же Человек, несмотря на все их усилия.
А там посмотрим.
И вообще, вступив в борьбу, я чувствовал в себе какой-то
новый тонус.
Итак, Бледный. Но он ведь и не очень силен.
Во-первых, поскольку Бледный, по его словам, "пестовал"
меня все эти годы, он наверняка старается один владеть своей
добычей и до поры не сообщает своим хозяевам всего обо мне.
Пожалуй, кроме него, никто даже не знает, что я - это я.
И, во-вторых, он сам слаб. У него страшное лицо. Одна из
тех физиономий, свидетельствующих о крайней деградации чело-
веческой личности, которые стали известны, когда после войны
начали публиковаться фотографии узников в гестаповских зас-
тенках. Бледный был в концлагерях, может быть, в лагерях
уничтожения, и видел там вещи, которые не могли не разрушить
его... Впрочем, не всех они разрушали. Были такие, кто выс-
тоял. Пастор Шнейдер, например. Или Эрнст Тельман. (Первый
раз я задумался о Тельмане. Кто этот человек, вызывающий
столь большую любовь и столь большую ненависть?.. Но потом я
отогнал эту мысль. Здесь политика. Это не мое). Бледный, во
всяком случае, не принадлежал к числу людей, которые прошли
через ужасы современного Апокалипсиса и выстояли. Он погиб.
Перестал быть человеком. Не уверен ни в чем. Уже мертв, хотя
сам еще продолжает убивать. Довольно одного толчка, чтобы он
упал.
Другими словами, он опасен не сам собой, а теми, кто сто-
ит за ним.
Но кто стоит?..
Я зажег новую сигарету.
Что-то само собой просилось в разум. Что-то пробивалось
оттуда-из внутренних темных глубин интуиции.
А ну-ка, отдадимся свободному полету фантазии. Но мне ну-
жен был повод, площадка, откуда сделать первый шаг и пустить
мысль в путь.
Я встал, вынул из ящика стола лист бумаги и перо. Потом
стал кружить по комнате, ожидая.
Помогите же мне, друзья! Придите на помощь, могучие ху-
дожники прошлого...
Я поднял над головой руки и потряс ими в воздухе. Пусть
пересекают меня линии силового поля мысли, прошлый опыт
творцов. Идите же сюда, Дюрер, Гольбейн, Каналетто! Сюда,
товарищи! Настала та минута. Как будто рвеньем крыл зашелес-
тело в воздухе, и раздался внутренний голос:
"Я
"С помощью трех нитей ты можешь перенести на картину или
нарисовать на доске каждую вещь, до которой ты можешь ими
достать. Для этого сделай так.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг