Старик осекся растерянно.
Барон с кресла стал.
- Мужики, теперь ступайте в поле, трудитесь. Дело летнее.
И повернулся. Ушел в дом.
Приехал новый господин - еще не рассвело. Сразу стал смотреть имение,
сопровождаемый сорванным с постели управляющим Аудерским. Готовились к тому,
что он нагрянет, но раннее появление застало всех врасплох. К полудню
Аудерский от страху и усталости еле держался на ногах.
- А всего к услугам вашей светлости...
Выхватил листок из кипы списков и описей.
"Камердинеров да казаков - 12
Официантов - 9..."
Начали с дома. Прошли двусветный зал (хрустальные люстры, подсвечники
на стенах бронзовые в виде грифов), заглянули в Князев кабинет (бюро
красного дерева с финифтяными бляхами на замках, прошлогодние
"Санкт-Петербургские ведомости"), в спальню (кровать на возвышении с
кружевным и атласным пологом, мраморные колонны по углам). Всюду навощенные
полы блистают, пыль выметена, мухи все до одной вымаханы, чистота, свежесть.
Барон шагал скоро, задерживался в местах неожиданных, стрелял
вопросами:
- Чьей кисти портрет?
- Эта дверь куда?
В буфетной подергал замок на железном ящике, где заперт сахар (как ни
наказывай дворовых, все равно, пся крев, будут лазить). Обвел взглядом полки
с дорогой посудой.
"Ямбургского завода бесцветного стекла кубков...
Глазурованного фарфору ножей да вилок..."
Барон глазами по сторонам. Слушал невнимательно. Крестьян отпустивши,
пообедал быстро, велел заложить коляску. Пока запрягали, направился во
флигель, где людская и дворовых квартиры. Не понравилось. Стены замараны,
закопчены, на немытых полах солома, тряпье. Спросил, по скольку семей в
одной комнате.
Из этого флигеля выйдя, показал на дверь в подвал-арестантскую. За
всякие провинности тут содержалось наказанных человек десять. Одни на
короткой цепи к стене прикованы, иные в колодках, с рогатками на шее. Когда
подходил новый барин, изнутри гам, но как замок звякнул, умолкли. Сидят в
темноте, только глаза белеются.
Управляющий объяснять:
- Этот спор затеял со старостой. Не из дворни, ваше сиятельство,
пахотный. Неслух. Волком глядит.
Барон знаком остановил его. Поднял взор в низкий потолок.
- Всех освободить! Рогатки, колодки сжечь.
Просто у барона все решалось. Прибежал, глянул да тут же, недосмотрев,
недослушав: так-то и так-то. От этой легкости Аудерский стал понемногу
приходить в чувство. У Смаилова он управительствовал не у первого, встречал
уже ту манеру - лишь бы сказать.
Пошли к правому флигелю, в коем окна изнутри заделаны решетками. Князев
дворецкий вынул связку ключей.
- Для барского удовольствия. - Управляющий осклабился. - Князь большие
любители были.
Первая дверь, скрипя, отворилась. Внутри на грязном полу соломой
набитый мешок комом, в углу ушат. Окно заперто, дух тяжелый, кислый. И
молодая женщина, статная, в измятом сарафане. Брови двумя дугами нахмурены,
губы закушенные, большие глаза на белом лице горят испугом, гневом. Волосы -
каштановая река с плеч. Руками прикрыла высокую грудь, защищаясь как бы.
Барон, вдруг покрасневший, опустил взгляд.
Стали открывать другие двери. В коридор выходили женщины, девушки,
девочки даже. По одной, по две из комнаты, из иных по три. Бледные,
нездоровые лица, все в одинаковых сарафанах, и каждая по-своему хороша.
Выйти вышли, на барина нового пялятся, слово сказать боятся. Одна за другую
прячется.
Калымский, искоса на управляющего глянув.
- И ты сюда захаживаешь?
- Как можно, ваше сиятельство? Этого мы не смеем. Наше дело их
содержать по барской воле.
Но из первой комнаты высоким голосом:
- Врешь, душегуб! Ходишь!
И сразу прорвало. Плач, крики.
- И приказчики ходют, и конюший!.. Лизавета, скажи барину, скажи!
- Батюшка-барин, помилуй! Воды нет, в грязе живем.
- По месяцу не выпускают! В церкве сколько не были!
Калымский поднял руку.
- Идите все по домам. - Повернулся к управляющему: - Решетки из окон
выломать!
Ехали в село, солнце уже садилось за полем.
- Овсы здесь для собак сеем, - управляющий объяснил. - Князевой псовой
охоты на всю губернию лучше не было.
- Сколько собак?
- Восемь сот, ваше сиятельство. Овса идет на прокорм с лишком две
тысячи четвертей всякий день.
Миновали за полем порядочный дом с башенкой, высокими воротами. Село
раскинулось над речкой - поверху, вкруг церкви, избы крепкие, дранкой крыты,
у берега же одна солома серая.
Барон соскочил с коляски возле первой хижины. Столичный ловкий кучер
тут же и осадил коней. С главной улицы, сверху, староста с десятскими
бегом - ожидали с хлебом-солью.
Двор неприбранный. Изба покосилась, стена плахами подперта. Из сарая
пегая кляча робко-робко глянула, переступила смущенно - под тонкой,
продырявленной оводами кожей мослы горбом.
Вошли. Печь по-черному топлена, смрад. Потолок в копоти. На
нескребанном столе пареная репа. Хозяин, хозяйка да ребятишек орава за
ужином. Тощие все, мелкие. Ни говору, ни гама, только Мухи гудят. Увидели
барина в белом, шитом золотом камзоле. Детвора во все стороны с плачем, баба
упала лбом в пол, мужик стал, глаза вытаращил. Только руки крупные, лапа
расшлепанная, а сам ледащий, низенький, образ усталый, осунувшийся - не
поймешь, как эдакий с сохой-то управится.
На дворе топот вразнобой - староста с десятскими подоспел.
- Сколько детей? - барон спрашивает.
Молчит мужичонко. Одеревенел. Староста тогда, дыхание укорачивая, от
дверей шаг.
- Кабы не мерли, до двух дюжин, батюшка-барин. Куды они их сеют?
Мужик потупился. И все ему невдомек барину в ножки поклониться. Стоит
пень пнем,
- Много бесхлебных?
- Государь наш, с подсела. Которые еще с Тимофея-полузимника за макуху
берутся, а по весне и сосновой мезгой не брезгуют. Сей-то час репку бог
послал.
Барон управляющему, выходя:
- Выдашь муки ржаной по мешку, масла конопляного по пять фунтов, солоду
на квас по десять.
- Кому?! - Аудерский бегом за барином. - Ваше сиятельство, по этому
краю наподряд лежебоки-мошенники...
И тут же понял, что ошибка. Калымский повернулся- в жизни не видел
управляющий такой злобы в глазах.
- Обсуждать?.. С барином спорить?!
Две железные руки схватили повыше локтей, сжали, земля вырвалась из-под
ног. Со стороны видели, как управителева восьмипудовая фигура поднялась,
пролетела, ударила в забор, повалила его. В то же мгновение барон одним
прыжком настиг.
- Где твой дом?.. Тот вон? - Схватил Аудерского за отвороты камзола,
дернул кверху - треск, и два клока материи остались в пальцах. Перехватил за
плечи, поднял опять, бросил в коляску. (Как только рессора выдержала?) На
старосту зыкнул: - Садись!
Лихой кучер, ничего более не дожидаючи, лошадей разом вскачь. Барон на
сиденье, камердинер на запятки, староста еле успел возле него прицепиться.
Галопом вывернули в узком месте меж рекой и двором - народ с дороги кто
куда. Рысью в гору напрямик через овсы.
Кучер остановил. Староста на колени сразу.
- Твое? - На башенку барон показывает Аудерскому.
Управитель стать не может. Барон выхватил его из коляски.
- Твой дом?
- Ва... ва... - На губе розовая пена. То ли с испугу великого обкусил,
то ли внутренность повредилась.
Калымский подскочил к воротам, ударил ногой. Треск. Щеколду внутри
сорвало, две половины поплыли. У сараев гора раковой скорлупы, ее розовые
аглицкие свиньи хрупают. На гумне раскрытом стеной стоят высокие аккуратные
одонья еще прошлогоднего хлеба, дров поленница - в три зимы не истопишь. Под
навесом крыльца баба пухлая в душегрее на кресле спит. Проснувшись, рот
раскрыла крикнуть строго, да так и осталась. Из конюшни выбежал
раскормленный малый - рожа мятая, заспанная, в волосах солома.
Барон управляющему:
- Подойди сюда. - Ненавистным голосом: - Ну!
Аудерский, согнутый, приблизился.
- Видишь дом?.. Слово еще поперек, по бревнышку разнесу. - В глазах
бешеные молнии. - Яма останется. И ты в той яме сгниешь!
Постоял, через раздутые ноздри дыша. Вернулся к лошадям, на коляску
ступил, Аудерского подманивает к себе пальцем. И спокойно теперь, холодно:
- Отчеты все, книги сдавать тебе моему эконому для проверки. Завтра
после молебна соберешь дворовую прислугу, конюхов, стремянных, доезжачих,
псарей, щенятников. Объявишь - псарню, конский завод продаем. Из людей
отберешь плотников добрых, колесников, кузнецов, шорников да тех, кто в
плотники и протчие хотят и годятся. Которые в пахотные мужики попросятся,
тех на пашню вернуть. Завтра же приказчика послать в город, пусть ищет
охотников лесу продать.
Уехал. Староста с набежавшими мужиками еле впятером донесли Аудерского
в дом. Хрипел, что его, мол, шляхтича, так обижать не след, но, опомнясь, те
поносные слова против барина оборвал. Положили на постель, вскинулся -
наказанные-то у него не отпущены. Послал сына снимать с цепей, колодки
сбивать.
С другой недели лакеев, официантов, псарей, девок разных, коих без
счету везде толклось, послали косить, оттого для барщинных два дня урезав.
Новый господин одеваться по утрам изволил сам, кушал в большой зале один,
вельми скоро и скудно на изумление. Четверти часу не просидит за трапезой,
на коня и в поле, в лес. Землю ему раскопают, где скажет, он берет персть
глины, песку, смотрит, Вскорости на той глине явились из столицы люди
ставить кирпичный завод. За ними стекольного дела знатоки с обожженными
лицами, с Урала мужик - по литью мастер, двое немцев - позументщик и
часовщик, из Лондона-города англичанин. Всяк ехал со своим инструментом, со
скарбом. Англичанин привез страшной тяжести железа, сгрузить барон указал в
диванной прямо на штучный пол. Аудерский после своего летания в воздухах,
хоть и пополам согнутый, но приехал утром в контору, двое мужиков помогали
от коляски. Так, не разгибавшись, начал щелкать на: четах. Из города повезли
купленный казенный лес - за аглицким парком над рекой Калымский повелел
ставить деревню. На Спас Яблочный обложили на три венца полста изб.
Интересовались бароном соседи из мелкопоместных. Останавливалась перед
террасой неуклюжая карета, дородный помещик ждал, что подбегут лакеи,
откроют дверцу. Не дождавшись, выходил сам, озирался недоуменно. Без
уверенности: ступал на широкую лестницу. Наверху дворецкий двухаршинного
роста. На зеленом, серебром шитом кафтане пуговицы с бароновым гербом, в
руке трость с набалдашником слоновой кости. Не сбоку у дверей стоит, чтобы
гостя пропустить с поклоном, а посередке. Глаза оловянные выпучены.
Приехавший набирался куражу, закидывал голову, выпячивал пузо.
- Доложи-ка, любезный, барину, что гвардии отставной порутчик...
- Их сиятельства, барона, в дому нет.
- Ну так я подожду. Распорядись отпрягать.
- Не приказано.
- Как не приказано?.. Распорядись, говорю! И мне, пожалуй, закусить с
дороги.
- Не приказано.
В оловянных глазах пустота. Помещик медлил, мялся.
Перестали с визитами. Роптание, конечно, пошло. Но мнения разные.
- Помилуйте! Обедает с экономом за одним столом. До чего же этак
дойдет-то? Дворню всю разогнал. Но это ж дурость - так себя унижать.
Дворянин есть подпора престолу - вот чем он занят, в то время как все другие
сословия трудятся на одну только собственную пользу. За то дворянину и
честь, за то прислугой окружен.
- Однако матушкой-государыней сказано: "От пашен не отлучать!" У иного
лакеев сотня, а на тягле одни старики. Оттого и разоряемся.
Были о Калымском в столице слышавшие.
- Нравственности, говорят, самой дурной. Дерзок, силен, росту высокого,
через бровь шрам, на подбородке другой. Словом, все качества, душевные и
телесные, составляющие скорее разбойника, чем барона.
- Заметьте, сударь, Между тем, что государыней принят, обласкан.
Жалована табакерка с их величества портретом.
У Калымского же стали ладить пильную мельницу. Уральский мастер с
подручными свозят болотную руду - нашел-таки ее барон, - плавильную печь
кладут; стекольщики амбар получили, тоже там маракуют. Артель определена
уголь жечь для всяких надобностей, мастер-позументщик поставил стан
проволоку тянуть, второй немец стекла шлифует.
На полях же страда. Пойменного лугу в имении пять тысяч десятин.
Побольше половины сметали в стога, барон велел рыть ямы, хоронить туда сырую
еще, не сушеную траву. Зачем - никому не ведомо. Ржи в тот год поспели
ранние, за покосом сразу и жнитво. Яровые догоняют, а тут овсы убирать и
сеять пора. У непривычных дворовых на вечерней заре всякая жилка ноет.
Тягловые мужики, правда, вздохнули - помилуй бог, два-то дня прибавлено для
своего надела!
А нового господина боялись все.
Главное - укрытия от него никакого. Всем пренебрег: охотой, карточной
забавой, иным каким ни то барским гулянием. Оттого может сам персоной во
всякий час на всяком месте негаданно быть. Выскочит из лесу с Федором,
камердинером, коня осадит. Мужик и мигнуть не успел, барина слоено ветром из
седла выхватило, перенесло, и вот он уже рядом. Лик тверд, будто из камня
тесанный. Нагнулся, в борозду руку запустил: "Мелка пахота! Землю царапаешь
только". Взглянет, как гвоздем пробьет. В тот же миг опять на коня, и
сгинули двое.
А если б гневен? При его-то страшной силище.
- Ты почему здесь?
Калымский поднял подсвечник. Сам в халате после умывания. Готовый
сбросить его, свалиться на кровать.
В темноте тонули дальние углы спальни. На открытой постели сидела
Лизавета. Поднялась, как он вошел.
Шагнул ближе. С того дня, когда впервые увидел девушку в комнате
флигеля, думал о ней, не переставая. Встречал дважды. Первый раз -
сгребающей сено на покосе. Не в лицо узнал - платок ниже бровей, - а по
гордой повадке. Он собирался поблизости брать грунт на пробу, но, испуганный
ее присутствием, ускакал. И еще было - на покосе же, когда проезжал мимо и
остановился глянуть, верно ли заделывают силосную яму. Тут вовсе не увидел
сначала. Догадался, что рядом, только по странному напряжению сердца, по
тому, что со знойной, пыльной, помутнелой суши июньского вечера вдруг
сдернулась пленочка, все сделалось ярче, цветнее. Как соскочил, спины вокруг
согнулись. Он огляделся, ища, не ошибся ли в своем чувстве. Она в двух шагах
от него тоже склонила голову. Опять Калымский смешался, подбежавшему
сотскому ничего не сказал. Его даже злило. За последний год выработал
холодную, спокойную уверенность в себе. И вдруг этот трепет, пересохший рот.
Федор, уже вовсю хороводившийся с крестьянскими двужильными девками,
рассказал о ней. Четырнадцати лет была за красоту отобрана князем у
мелкопоместного дворянина. Одинока. В селе среди дворни никого близких.
Теперь стояла рядом. Освещенное живым движущимся огнем, лицо розовело,
темные ресницы строго опущены.
Калымский слышал в висках удары своего сердца. Мелькнула невероятная
мысль - может быть, и прав сумасшедший натурфилософ двадцатого века в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг