теории множеств, например... Жил затворником, никого к себе не допускал. Мы
и пропустили похороны - не знали... Говорят, за гробом шли два каких-то
цадика из синагоги, и все. Нет у него родственников. И если вы надеетесь
слупить с кого-то бабки за то, что лопухнулись и подчистили его могилку, то
ничего вам не обломится.
- А на что... - убитым голосом произосит Ленка, - на что же нам
надеяться?
Доцент Нарбут поглядел на нее очень внимательно.
- Мне кажется, я вас понял. Так вот... Есть такой Боря. Он тоже бывший
математик. И тоже отошел от дел. Теперь пишет историю синагоги. Рукописи,
архивы... Попробуйте к нему. Только он никого к себе не допускает. Он даже
из дома не выходит. И говорят, - голос его упал до шепота, - говорят, что он
никогда не раздергивает занавеси. Не срывает покровы, одним словом.
- Если он никого к себе не допускает, - резонно замечает Августа, - то
что он, извиняюсь, жрет...
- Если бы он совсем никого к себе не допускал, он бы уже стал чистой
сущностью. А он пока еще физическое тело. К нему ходит Генриетта Мулярчик.
Знаете такую?
- Кто же ее не знает. Но она странная немножко.
- Он тоже. Он - ее кузен. Так что попробуйте через Мулярчик. Найдите к
ней подход. Только учтите - я вам этого не говорил.
- Почему?
- Этого я тоже сказать не могу. Но он общается с миром только через
Мулярчик.
- Что он о себе думает? - вдруг возмущается Августа, - он кто?!
- Никто... тень во мраке... Через Мулярчик, Лена.
- Ик...
- Ей пора на воздух... - виновато говорит Августа.
Доцент Нарбут широким жестом взмахивает Ленкиной курткой. Какое-то
время они балансируют - он пытается прицелиться, а Ленка - попасть в рукава.
Наконец, совместными усилиями им это удается, но куртка почему-то все равно
сидит перекошенно.
На улице почему-то уже темно. Темнота невнятная, какая-то мутная,
фонари плавают в ней как рыбьи глаза...
- Августа, - стонет Ленка, - мне плохо...
- Меньше пить надо было, - зловеще говорит Августа.
- Если бы я не пила, пришлось бы тебе. А так я весь коньяк...
- Ты пила не коньяк. Ты пила мою кровь. Неделю жизни ты высосала.
- Я и своей не пожалела... ик...
- В подворотню... не блюй посреди улицы, умоляю... Господи, увидят меня
с тобой, что подумают?
- Что ты сестра милосердия... Послушай, только честно... ты любишь
своих студентов?
- А?
- Ну, любишь, радуешься, хочешь их видеть?
- Иди к черту, - устало говорит Августа.
Подворотня совсем темная, черные железные ворота приглашающе
распахнуты, точно пасть Левиафана. Далеко, во мраке, горит одинокая, тусклая
лампочка.
- Ты давай-давай, - приглашает Августа, - не стесняйся...
- Отвернись... ик!
- Вот наказание...
- Двери лица его... - бормочет Ленка, прислоняясь лбом к сырой
стенке, - пламенники пасти его...
- Тебе уже лучше?
- Ага... лучше. Знаешь, кто тут живет, в этом доме?
- Кто?
- Актриса Лохвицкая тут живет.
- А ты, значит, блюешь у нее в подворотне. - задумчиво комментирует
Августа, - Это что, подсознательный акт? Или волевой?
- Это вообще никакой не акт, дуреха, - говорит Ленка, отдуваясь, - Это
процесс. Непроизвольный. Ясно?
- Ясно... вот только... как ты к ней относишься, к актрисе Лохвицкой? В
принципе...
- Замнем, - говорит Ленка, утираясь носовым платком.
- Может, ты и права, - задумчиво говорит Августа. - Может, в твоем
безумии есть какая-то система... Порвалось покрывало реальности, говоришь?
- Я этого не говорю...
- Все равно... Значит, это он... Но зачем? почему? Если бы он только
внятно сказал, что ему от нас нужно!
- А он не может, - говорит Ленка, осторожно переводя дух. - Он
невербален.
- Чего?
- Невербален! Он, может, и не человек был вовсе! Дух! Элементаль!
- Чего?
- Элементаль, ясно?
- Откуда ты этого нахваталась, - устало говорит Августа.
- Нарбут иногда дает кое-что почитать... то Гегеля... то Хайдеггера...
То Дика Фрэнсиса... - Она вглядывается во тьму подворотни. - Смотри-ка...
там какой-то человек сидит!
- Где?
- Да вон же... только что - никого, и вон тебе!
- Лена, он не сидит, - вдруг тихо говорит Августа. - И это не
человек...
- Мамочки! - завизжала Ленка, - Бежим!
Они ринулись из подворотни прочь, в клубящийся туман, мимо выплывающих
из мрака мокрых черных деревьев, мимо сонных фонарей...
На углу Гоголя, у светофора, мигающего рубиновым пламенем, они
остановились.
- Чуть под машину не бросилась, - укоризненно говорит Августа, - совсем
обезумела... Это все твое пьянство...Удержу не знаешь.
- Ты же сама сказала, - защищается Ленка.
- Что я сказала?
- Августа...
- Ты совсем сошла с ума со своим тетраграмматоном!
- При чем тут тетраграмматон?
- Понятия не имею!
Они молча смотрят друг на друга.
* * *
- Ты куда это меня притащила? - Августа почесывает щиколотку, исколотую
сухой травой, - Да еще в такую рань... Это же дикое место. Тут одни маньяки!
- Перестань, - говорит Ленка, - куда надо, туда и притащила. Маньяки
водятся в культурных насаждениях. Еще в опере... Они так и кишат в опере. Ты
что, кино не смотришь?
- Почему конкретно в опере?
- Не знаю. Может, у них тяга к прекрасному... Музыку любят.
- Музыку? - Августа вдруг настораживается, - А это что?
Откуда-то долетает слаженное многоголосое пение. Посреди пустыря,
заросшего бурьяном и пижмой, оно звучит как-то диковато.
- Дети Солнца поют, - поясняет Ленка. - Они черпают энергию вселенной.
Попирают почву, босые ноги, ну, знаешь...
- Знаю. Не знаю только, причем тут я. Лично я жизненную энергию в
основном из бутербродов черпаю. Завишу от грубой материи. Унизительно, но
факт.
Море начинает мягко серебриться, точно снизу к его поверхности
сплываются молчаливые светящиеся рыбы.
- Сейчас они встретят рассвет, омоются в эфире...
- И что?
- И мы совершенно случайно наткнемся на Генриетту Мулярчик.
- Ты все еще надеешься, что она за ручку приведет тебя к этому своему
Спинозе?
- Посмотрим, - говорит Ленка, - возможно, если кое-кто именно этого и
добивается.
- Ты безумна. А я тебе потакаю. Почему?
- Потому что порвалось покрывало реальности и ты это знаешь.Нечего
головой мотать, наверняка знаешь. А наше предназначение - стянуть зияющие
прорехи. Погоди, она уже омылась...
Генриетта Мулярчик торжественно выступает навстречу по потрескавшейся
асфальтовой дорожке - на ней легкомысленный сарафан в горошек, узловатые
ступни втиснуты в лаковые босоножки, шляпка затеняет лицо, одухотворенное
после приобщения к мировому эфиру.
Ленку она в упор не видит.
- Генриетта Давыдовна! - удивляется Ленка, - вот так встреча!
- Ах, это вы, Леночка, - очнулась Генриетта. Она прицельным взглядом
окидывает элегантную блузку Августы, фыркает и вновь поворачивается к
Ленке. - А вы, значит, тоже дышите?
- Систематически, - говорит Ленка, - Практически постоянно.
Августа молча кивает.
- А вы как себя чувствуете, - заботливо спрашивает Ленка.
- В каком смысле? - Генриетта подозрительно смотрит на нее.
- В энергетическом, разумеется. Поступает? Энергия поступает?
- В изобилии. В этой точке пространства хороший обмен с космосом.
Особенно для посвященных, для тех, у кого чакры открыты. Потенциал
астрального тела повышается просто беспредельно. У меня, кажется, начали
новые зубы расти... Вот видите?
Она широко раскрывает рот и тычет подагрическим пальцем в какую-то
трудно различимую точку.
- Вижу, - говорит Ленка, заглядывая ей в рот. На лице у нее написан
живейший интерес.
Наконец, Генриетта вынимает палец изо рта, потому что он мешает ей
говорить.
- Когда мы, затерянные во вселенной души, сливаемся в экстазе там,
среди потоков эфира, ощущения просто непередаваемые, - поясняет она.
- А какие позы вы практикуете? - вдруг любопытствует Августа.
- Пардон?
- Лотос? - торопливо подсказывает Ленка? - Позу крокодила?
- А это... - Генриетта презрительно окидывает взглядом Августу, - И кто
это спрашивает? Можно подумать, она вообще способна сесть на лотос - пусть и
в ее возрасте.
- Она не может, - уверенно говорит Ленка, - пыталась, несколько раз
пыталась, но не получилось.
- Ты что...
- Не отпирайся, я сама видела. Ноги не складываются. Члены потеряли
гибкость. Это из-за сидячей жизни. Она пишет труд - результат многолетних
изысканий, практически со стула не встает...из-за стола...
- Она? - Генриетта демонстративно сомневается в способности Августы
что-нибудь написать.
- Лена, ты что...
- Я ей говорю, Августа, хватит, у этого, как его, Эйлера - даже глаз от
такого напряжения вытек, - а она работает и работает. И каков результат?
Практически нулевой... творческое бессилие...
- Ты...
- Все, понимаете ли, уперлось в труды Гершензона. Они ей позарез нужны.
А на кафедре их нет. Сгорели... Последствия грандиозного пожара... Вся
надежда на вашего Борю. Говорят, у него весь Гершензон...
- Ну, - говорит Генриетта, - не знаю... Он никого не принимает...
- Знаю-знаю. Он отошел от дел. Но, может, в виде исключения?
- Он доверяет мне одной. А как я вас рекомендую?
- Самым наилучшим образом... Как достойных людей...
- Нам надо узнать друг друга получше, - говорит Генриетта, - в другой
обстановке. Я доверяю своей интуиции. В домашней обстановке, за чашкой чая и
свежим тортом "Птичье молоко". И лучше, чтобы гости были разнополыми. Это
располагает. Поэтому если бы вы, скажем, пришли с этим милым юношей...
Говорят, он порвал с Лохвицкой...
Это она поэта Добролюбова имеет в виду! озаряет Ленку.
- Он, - говорит она, - а как же... всегда.
- Приходите, - многозначительно кивает Генриетта, - поговорим... Если
интуиция мне подскажет... я дам рекомендацию...
Ленка прижимает руки к груди.
- Спасибо вам! - выдыхает она. - Спасибо!
Генриетта подзывает ее согнутым указательным пальцем.
- А что за труд пишет вот эта? - она кивает на Августу, которая
отмахивается от крупного жизнерадостного комара.
- "Частотное распределение букв "алеф" и "зайн" в первой версии
хазарского словаря", - отвечает Ленка.
- А вы случайно не знаете, где она брала эту блузку?
* * *
Я что-то не поняла, - говорит Августа, отцепляя репейник от подола
юбки, - Что ей нужно?
- Поэт Добролюбов.
- Зачем?
- Странный вопрос!
- Сколько ей и сколько ему?
- Она омылась в эфире и теперь способна на многое. У нее новые зубы
растут!
- Честно? Ты видела?
- Уж не знаю, что я там видела... Но раз ей нужен Добролюбов, мы
приведем к ней Добролюбова. Пока не знаю, как, но приведем... Жизнь на это
положу... А дальше - ее забота.
- Нет, - мрачно качает головой Августа, - это будет его забота.
* * *
- Ну, не знаю... - крутит головой поэт Добролюбов, - что я там забыл...
- Додик, ради меня. Что от тебя требуется? Сущие пустяки...Посидишь,
попьешь чаю... Мы торт купили.
- Мне нельзя сладкого. У меня тенденция к ожирению.
- Это диетический торт. Ей тоже нельзя. И вообще - ну что ты
капризничаешь? Культурная женщина, приятно пообщаться. Посидишь, поговоришь
и пойдешь.
- Женщина? Мумия это ожившая, а не женщина. Можно подумать, я ее не
знаю...
- Ты и Лохвицкую знал. И весьма коротко. А результат?
- Не надо про Лохвицкую. Больше не надо.
- Ну вот, видишь. Тебе нужна перемена обстановки. Развеяться,
пообщаться, расширить круг знакомств...
Поэт Добролюбов упирается, но судьба в лице Ленки неумолимо
подталкивает его к старому дому с балкончиками на углу Маразлиевской. Еще
один неумолимый рок, на этот раз в лице Августы, тащится сзади, перекрывая
дорогу к отступлению.
- У нее знаешь, какая библиотека? Великолепная библиотека, еще ее дед
собирал...
- Там что, берестяные грамоты?
- Додик, постыдился бы... ей же не двести лет!
- Это ты постыдилась бы! Сижу себе спокойно в "Зосе", кофе пью, прихожу
в себя после нервного потрясения и вдруг - здрасьте пожалуйста! - ты меня
хватаешь и тащишь к какой-то сомнительной особе!
- Это она-то сомнительная особа?! Чистейшей души человек! Ну вот и
пришли, слава тебе Господи.
- Но я...
- Додик, всего на минутку!
Они поднимаются по пропахшей кошками парадной лестнице, мимо таблички
"Трусить в парадной воспрещается". Цветные лоскутки солнца пляшут в
витражном окне и поэт Добролюбов на миг расцвечивается всеми красками
утраченных радужных надежд.
- Звони, - говорит Ленка Августе.
- Сама звони. Ты все это затеяла, ты и звони.
- Господь с тобой, это не я. Это сама знаешь, кто. В любом случае,
отступать уже поздно.
Ленка решительно нажимает на кнопку одного из многочисленных звонков,
выстроившихся в шеренгу вдоль дверного косяка. Рядом со звонком табличка -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг