"Г.Мулярчик. Четыре раза".
За дверью тихо и поэт Добролюбов вздыхает с отчетливым облегчением, и
приступает к начальному этапу разворота корпусом.
- Нет! - Ленка заступает ему дорогу.
- Я что-то слышу, - замечает Августа.
Генриетта широко распахивает дверь, ее силуэт колеблется во мраке.
- Проходите! - низким трепетным голосом говорит она, - проходите.
Прошу...
Они гуськом проходят в мрачноватую комнату с эркером, тускло освещенную
свисающим почти до стола красным абажуром. Тяжелый буфет орехового дерева
угрожающе нависает над Ленкой, его дверца делает резкий выпад в их сторону и
тут же вновь со скрипом захлопывается.
На круглом столе выстроились на скатерти с бахромой четыре чашки с
темными ободками застарелой заварки и ущербными краями и подозрительного
вида печенье. В стаканчике из-под карандашей точно по центру стола дымится
ароматическая палочка.
- Вот, - говорит Ленка, - вот тортик, Генриетта Давыдовна.
Коробку с тортом она держит перед собой, как щит.
- Ах, какая прелесть, - говорит Генриетта, не сводя при этом глаз с
Добролюбова.
- Enshante, - галантно произносит Добролюбов.
Августа издает какой-то неопределенный звук.
- Присаживайтесь, - воркует Генриетта, - присаживайтесь, я сейчас...
Она, игриво взмахнув подолом, уносится на кухню.
- За чаем пошла, - почему-то объясняет Ленка.
- Как можно пить из этих чашек, - стонет Августа. - Ты посмотри! Там же
на дне культурный слой!
- А тут очень мило, - снисходительно замечает Добролюбов.
- Тут хороший обмен с космосом, - машинально поясняет Ленка.
- Да, - кивает Добролюбов, - отличная энергетика... Давно уж я так...
- Вот видишь, Додик, а ты упирался... А библиотека? Ты только
погляди...
В мрачных шкафах, чьи стекляные дверцы задернуты изнутри зелеными
занавесками, громоздятся корешки книг. Ленка дергает на себя ближайшую
дверцу.
- Заперто... - бормочет она.
Она делает еще несколько попыток, и наконец, один из шкафов со скрипом
распахивается.
- "История российского балета" - читает она вслух, - "Энциклопедия
моды"; "Четки" Ахматовой, между прочим, Додик, первоиздание... я надела
узкую юбку, чтоб казаться еще стройней... "Как избавиться от целлюлита"...
ну, правильно. "Раздельное питание","Ева всегда молода", "Кама сутра"...
- Ага, вот эту открой, - говорит Августа, заглядывая из-за Ленкиного
плеча.
- "При выборе невесты отвергай ту, которая сморкается, плачет или с
громким хохотом выбегает за дверь" - Ленка недоуменно пожимает плечами, -
это что-то не то. "И еще ту, в имени которой есть буква "Эль". У тебя есть в
имени буква "эль", Августа?
- Дальше, дальше посмотри...
Входит Генриетта, ухватив обеими руками мрачный пожилой чайник с
горбатым семитским носом.
- Чайку, - нежно говорит она.
- Да, - кивает Добролюбов, - да, пожалуйста.
Он рассеянно поправляет локон и не сводит глаз с Генриетты.
- Варенья? - шепчет Генриетта. - Положить варенья?
- О, да...
- Я не могу кормить свой организм вот этим, - бормочет Августа, - он
протестует.
- Мы сейчас уходим... Додик!
Додик машинально глотает варенье, не отводя взгляда от Генриетты и ее
лицо заливает нежный оттенок флердоранжа.
- Уходите, - Генриетта поворачивает голову к Ленке, кожа на шее у нее
натягивается... Она делает резкий выпад корпусом, точно хочет столкнуть
Ленку со стула.
Ленка с грохотом выбирается из-за стола.
- Генриетта Давыдовна, - говорит она, - так мы...
Генриетта тоже вскакивает и медленно надвигается на Ленку, вытесняя ее
во тьму коридора.
Августа следует за ними, поминутно оглядываясь.
Поэт Добролюбов режет торт.
- Все... - Генриетта дрожащей рукой откидывает цепочку засова, - прошу!
- Генриетта Давыдовна, - Ленка всем телом наваливается на дверь, не
давая ей распахнуться, - вы же обещали...
- Дорогая, - доносится из комнаты голос поэта Добролюбова, - ты скоро?
- Что я обещала?
- Боря... Гершензон...
- Потом...
- Нет, - говорит Ленка, - и в голосе ее звучит металл, - сейчас. Иначе
я не сойду с этого места.
- Пусинька, - доносится из комнаты тоскующий зов поэта Добролюбова.
- Ладно! - говорит Генриетта, - ладно.
Она поскакивает к черному эбонитовому телефону, водруженному тут же, в
коридоре на тумбочку, напоминающую надгробье, и, заслонившись от Ленки всем
телом, набирает номер.
В ватной тишине коридора отчетливо слышны три гудка.
- Все, - говорит Генриетта, - можете идти.
- Душа моя, ты скоро?
- Но вы же ничего не сказали! - кричит Ленка.
- - Я сказала все, что надо. Он вам откроет. Он вас примет.
Ленка, обреченно вздыхая, высвобождает дверь. Сзади на нее напирает
Августа, на которую, в свою очередь, напирает, скрипя суставами, Генриетта
Мулярчик. Туманное зеркало над телефоном на миг отражает череду коридоров, и
там, из глубины, выплывает мерцающая фигура - юная красавица с лицом нежным
и светящимся изнутри точно китайская фарфоровая чашка, со спиной, стройной,
точно буква "алеф", волосы ее как туман, глаза - как осенняя вода...
Они выскакивают из подъезда. Ленка жадно хватает ртом сырой воздух.
- Она его опоила, - наконец говорит Августа.
- Чем?
- Приворотным зельем.
- Брось, он ни глотка не успел сделать.
- Ну тогда обкадила этой штукой. Торчала там посреди стола, как этот...
Тайное восточное средство...
- Нет, - говорит Ленка, - не в этом дело... Все дело в том зеркале. Ты
видела?
- Кое-что мне показалось.
Августа трет ладонями виски.
- Во-во...
- Неужели, - наконец произносит Августа, - там была она? В молодости?
- Не думаю, - рассудительно отвечает Ленка, - в молодости она была точь
в точь как сейчас, только моложе... Ты знаешь, - она качает головой, -
скорее всего, именно такой ее и увидел поэт Добролюбов. Вот так он ее и
увидел...
- Это же нечестно!
- Трудно поступить нечестно по отношению к поэту Добролюбову. а
потом... какая разница - объективная реальность или субъективная реальность?
- Ну, знаешь... Это уже шизофрения.
- Нет, - говорит Ленка, - всего лишь метафизика.
* * *
- Лампочки в подъезде нет, - бормочет Августа, - почему лампочки в
подъезде нет?
- А ты хочешь, чтобы мы ввалились к мистику и аскету в сиянии
электического ореола? Так не бывает... Тайна должна твориться во мраке.
- Я знаю, что творится во мраке. Срет по углам кто ни попадя. Это же
клоака какая-то... понюхай только...
- Не хочу.
- Почему, ну почему мистик должен жить на шестом этаже без лифта?
- Так ближе к небу.
- С лифтом было бы еще ближе...
- Это его дверь?
- Да тут вроде другой нет.
Августа водит по двери руками, ощупывая ее.
- Таблички нет, - говорит она наконец, - краска облазит. Зашкурковали
плохо.
- Не твоя проблема - ты не на кладбище... Ага, вот звонок.
Ленка отчаянно наваливается на звонок, но изнутри не слышно ни одного
звука.
- Нажми сильнее, - говорит Августа.
- Жму. Не работает.
Дверь распахивается неожиданно, словно человек все это время стоял за
ней.
- Проходите, - говорит он сухим, точно наждачная бумага, шепотом.
В прихожей - если это вообще прихожая, - совершенно темно,сам хозяин
маячит на неопределенном расстоянии трудноразличимым тусклым силуэтом.
- Почему такая темень? - Августа еле шепчет, но хозяин услышал.
- Я не выношу света, - теперь голос у него высокий, дребезжащий, - свет
разрушает материю...
- Чего?
- Сетчатка, - шепотом сказал хозяин, - моя сетчатка.
- А-а, - глубокомысленно тянет Ленка, - ясно.
- Что тебе ясно?
- Он не выносит света...
- Мы от Генриетты, - Августа произносит это многозначительно, точно
пароль.
- Знаю. Она мне сказала.
- Как это - сказала? - оторопела Августа.
- По телефону. Она же мне позвонила.
В комнате, слава тебе Господи, чуть светлее. Бесформенные нагромождения
на полу оборачиваются сваленными в кучу книгами,еще книги громоздятся вдоль
стен, пыльный луч, просачиваясь сквозь щель в тяжелых занавесках,
подсвечивает их корешки...
- Проходите, - шепотом говорит хозяин, - я сейчас.
Теперь видно, что он сутул до крайности, шея его уходит резко вперед,
увенчавшись небольшой головой в ермолке.
- Что там написано, - интересуется Августа, разглядывая корешки.
- Не знаю...
- - А кто хвастался, что умеет читать на иврите?
Хозяин с неожиданной прытью бросается к книжным россыпям и, втиснувшись
между Августой и пыльными фолиантами, набрасывает на них какую-то тяжелую
темную ткань.
- Нельзя, - говорит он, - это нельзя читать... все равно там написано
совсем другое... И вообще, это не для женщин. Это не каждый мужчина вынесет.
Говорите, что вам надо...
- - Будто вы не знаете, - мрачно говорит Ленка.
- Положим. Но вы назовите. Неназванное не существует.
- Нам нужно получить сведения о некоем Гершензоне... - четким
преподавательским голосом произносит Августа.
Хозяин делает рукой резкое движение и какой-то фолиант падает с
вершины, листы рассыпаются по полу, точно бледные ночные бабочки.
- Тише, - говорит он, - умоляю, тише...
Ленка бросилась было подбирать листы, но хозяин резко завизжал и
затопал ногами и она в ужасе отшатнулась.
- Не трогайте... Нельзя этого трогать...
Августа не двинулась. Она лишь опустилась на кстати подвернувшийся стул
и приподняла ноги, точно по полу ползали скорпионы.
- Дело в том, - шепотом говорит Ленка, - что мы посетили его могилу.
- Разве он уже умер? Он не может умереть. Никак.
- Ну, могила-то была...
- Значит, он просто захотел покоя. Ушел во тьму. Свет плохо
воздействует на его сетчатку.
- Рабби Барух... Умоляю. Заклинаю Торой - кто он такой, этот Гершензон?
- Рабби Моше?
- Рабби Моше.
- Он был математик. - почти нормальным голосом сказал хозяин, -
блестящий математик. И за последние пятьсот лет освоил все тонкости каббалы.
Он изучил Зогар. Он постиг Сферот. Для него не было тайн ни на земле, ни на
море... Он насквозь пронизал все слои небес. И он, чтоб вы знали, - один из
лучших за всю историю потомков Авраамовых специалист в области мнимых чисел.
- Вы хотите сказать, - Августу неожиданно осеняет, - что он вычислил
что-то вроде тетраграмматона?
- Тетраграмматон? Абулафия? Это имя Господа и так известно -к чему его
вычислять? В застывших областях мира, где время течет во все стороны сразу,
Вечный Первосвященник произносит его под звуки шофара в Вечный день
страшного суда и серафимы хлопают крыльями в своих заоблачных жилищах...
Нет, он вычислил несуществующее имя Бога. Самое страшное, самое
могущественное.
- Несуществующее?
- Семьсот двадцать имен доступны людям на земле... А он нашел семьсот
двадцать первое. Привлек теорию мнимых чисел - и нашел.
- И...? - услужливо подсказывает Ленка.
- Что - и? Он обрел полную власть над смертной материей, понятное дело.
Он сумел прочесть тайные письмена, он видел Скрижали Завета. Дело о
Колеснице и Дело о Творцах были для него так же ясны, как для вас -
поваренная книга.
- Я не стала бы так огульно...
- Погоди, - прерывает ее Августа, - я не поняла. Зачем при таком
удачном раскладе было ложиться в эту могилу?
- А что еще делать человеку, который может все? Суетиться? Стоять в
очередях за кошерной колбасой? Он подумал-подумал, и погрузился во мрак. А
вы его потревожили.
- Каким это, интересно, макаром?
- Вы разомкнули запирающие узы. Камешки с могилки смахивали? С
надгробной плиты? Когда тряпками своими по ней шкрябали...
- Черт, - говорит Ленка.
- Все равно не понимаю, - упрямо твердит Августа, - подумаешь,
запирающие узы! Да любой алкаш... расстелил бы газету, камешки смахнул да и
уселся бы на плиту, колбасу некошерную резать...
- Алкаш и не заметил бы этой могилы. А человеку ученому камни эти
тяжелее плиты надгробной показались бы. А вы, извиняюсь, ни то, ни се.
Порождение финансового кризиса. Позлали там, могилку подчищали, да еще и о
каббале рассуждали. Может, еще и какое-нибудь из имен Бога произносили?
- Произносили, - уныло подтвердила Ленка.
- Узы и распались. На краткий миг, но вам хватило. И вот какая-то шикса
возьми их в этот миг, и смахни.
- Что ему стоило их обратно положить, эти камни?
- Да не мог он, - выкрикнул рабби Барух и голова его мелко
затряслась, - он же ограничен сам в себе. Он упокоился и свои желания запер.
Могущество свое он ограничил, понятно, дуры вы безграмотные? Может, там, где
касается других, он еще не утратил силы...
- Так вот зачем он нас преследует, - говорит Августа, - обратно
упокоиться хочет...
- Он уж намекал-намекал, - уныло кивает Ленка.
- Откуда же нам знать...
- Мог бы сказать и пояснее, а не напускать на нас кадавров...
- Вы сами виноваты, - хозяин пожал острыми плечами, - он всего лишь
извлекал из тьмы на свет ваши страхи и тайные желания... Ибо он достиг
небывалого могущества и сумел погрузиться во тьму преисподней и лишил
Аваддона его покрывала. Но могущество - это одно, а умение пользоваться им -
совсем другое. Чем, скажем, лично вам Лохвицкая так не угодила?
- Да так... - качает головой Ленка.
- Вот именно.
Семисвечник в углу сам по себе вспыхивает тусклыми бледными огоньками и
тень хозяина комнаты начинает стремительно разрастаться.
- Что это? - взвизгивает Августа.
Темная занавеска на груде книг начинает шевелиться, в ней образуются
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг