- Отпусти меня, - взывала она из-под покрывала, отчего голос ее
несколько утратил призывные обертоны, - отпусти, о, смертный, и познаешь
неземные наслаждения!
- Сичас! - орал Шендерович, порядком истощенный гаремными
танцовщицами, - разбежалась!
Он сокрушенно вздохнул.
- Ну что ты будешь делать?
- Может, если ее поместить в знакомую обстановку? - робко предположил
Гиви.
- Откуда тут знакомая обстановка...
- Ну, не знаю...
- Царь времен, - сокрушался Шендерович, с натугой держа брыкающуюся
спеленатую Алку, и не может справиться с каким-то паршивым суккубом! Позор!
- Ответь мне, о, многомудрая! - взывал тем временем Гиви, - верно ли
трактую я следующие строки Моше Ибн Эзры из его знаменитого "Ожерелья":
"Дочь виноградника в радость нам, други, дана,
чтоб с ее помощью справиться с дочерью дня!
И потому в череде нескончаемых дней,
Нами вовек будет превозносима она!"
как вариант старой российской пословицы "дневная кукушка ночную
перекукует"? Ибо если мы вспомним, что в "Песне песней" Сулеймана ибн Дауда
невесты, готовые взойти на брачное ложе, обращались к женихам, сравнивая
оных с лисятами, а себя - с обитателями виноградников, возможно, духами
плодородия, и...
- Что? - возмущенно спросила Алка из-под плаща. - Кто тебе сказал такую
редкую чушь? Дочь виноградника в "Ожерелье" Ибн Эзры, это, разумеется, вино.
Быть может, такая вульгарная трактовка тебя не устраивает, но вино в
поэтическом контексте зачастую обладает свойством спасать человека от
превратностей судьбы и исцелять его от всякого рода болезней. Между прочим,
только ленивый не заметит, что в "Песни песней" прослеживается совершенно та
же аллюзия, поскольку мыслящий человек усмотрит тут явную параллель с
эзоповскими "лисой и виноградом" - образ, возможно восходящий еще к древней
семитской традиции. Что же до "дочерей дня", то это чистейшей воды метафора,
означающая "невзгоды", тем более, что подобное определение уже встречалось в
двадцать шестом стихе того же раздела...
- Порядок, - сказал Гиви, - вытряхивай ее, Миша.
- А? - Шендерович несколько нерешительно выпростал верхнюю часть Алки
из-под плаща, - ты уверен?
- Ни в чем нельзя быть уверенным под луной, - сказал Гиви, - но это,
вроде, ее естественное состояние.
- С натяжкой, но да, - согласился Шендерович, - Алка, ты в порядке?
- Как я могу быть в порядке? - вопросила Алка, раздраженно
охорашиваясь, - сначала ты меня зачем-то в мешок запихал, потом пристаете с
какими-то дурацкими вопросами...
Она огляделась, растерянно моргая.
- Неплохо сработано, о, Гиви, - тихонько сказал Дубан, - и все же, на
вашем месте, я предпочел бы перерезать ей глотку. Ибо природа ее неустойчива
весьма.
- Это ничего, - печально отозвался Гиви, - она всегда такая.
- Я и говорю, - мрачно согласился Дубан.
- Слушай, Мишка, а где это мы? - Алка наконец-то углядела развалины
рухнувшей башни, золотые купола Ирама, на которых играл звездный свет и
черные силуэты гор Мрака, небо над которыми начинало постепенно светлеть, -
это ж совершенно очевидно не Стамбул!
- А то! - согласился Шендерович, расправляя истерзанный Алкой плащ, -
это Ирам. Тебе сие слово что-нибудь говорит, о, многознающая?
- Разумеется, говорит, - по-прежнему раздраженно отозвалась Алка, -
своего рода версия "небесного града". Шам Шаддад, этот палач народов, вроде
бы построил его в пустыне в подражание раю. Понятное дело, Всевышний от него
камня на камне не оставил - от Ирама.
- Всевышний просто поднял его в свою ладонь, да и перенес в
сопредельный сосуд, - сказал сердитый Дубан, - с чего бы, о, женщина, ему
крушить столь прекрасное творение рук человеческих?
- Содом с Гоморрой, он, между прочим, ликвидировал, - заметила Алка.
- Сие совсем другое дело, - отрезал Дубан, - те города погрязли в таком
разврате, что даже воздух над ними почернел! Что же до Ирама, то как может
он погибнуть, когда он - ось, вкруг которой вращаются миры? Впрочем, что ты
понимаешь в этом, о, дочь дочери дня!
- В пределах библейского узуса такого понятия, как Ирам, нет, - пожала
плечами Алка, - тем более, в качестве оси, вращающей миры. Еще в
дополнительных источниках, между прочим, излагается версия, что Ирам был
разрушен джиннами, восставшими против Господа. Ибо именно здесь окопались
они для своей последней битвы... .
- Ах, да! - хлопнул себя по лбу Шендерович, - джинны! Давайте, ребята,
шевелитесь! У нас еще джинны на повестке дня.
- Мишка, - удивилась Алка, - ты что, совсем крышей поехал?
- Я, между прочим, царь времен, - сухо ответил Шендерович.
Он задумался, рассеянно озирая горизонт.
- Впрочем, - сказал он, - джиннов можно отложить назавтра. Быть может,
это и произведет на диван не слишком благоприятное впечатление, однако ж,
меня оправдывает то, что Масрур временно вышел из строя.
- В самом деле? - холодно спросила Алка и обернулась к Гиви, осознав,
наконец, его присутствие, - А, это ты! Привет! Послушай, ты хоть мне скажи,
что он несет такое? Это ж болезненный бред!
- Он царь, - вздохнул Гиви.
- Да? - опять удивилась Алка. - а я тогда кто? Королева испанская?
- До сей поры ты была суккубом, о, мерзкая, - неприязненно пояснил
Дубан.
- Еще один псих, - флегматично констатировала Алка.
Они приближались к дворцовым воротам. Небо совсем посветлело, чистые
краски утра плясали на зеленых террасах, уступами спускающихся с гор, в
узких переулках протяжно кричали водоносы... .
- Так все же, - поинтересовался Шендерович, - как ты сюда попала, дщерь
дня?
- Чтоб я знала, Миша! Стою я себе в музее, и тут подходит ко мне этот
тип...
- Красавец? - оживился Гиви, - Смуглый? В белом костюме?
- Ну, не то, чтобы красавец, но в общем ничего себе... Представляешь,
он меня сразу узнал. Поскольку слышал мой доклад на семинаре у профессора
Зеббова. Сказал, что он тут работает над одной очень интересной темой, но
возникли некоторые сложности. Он, понимаешь, побоялся советоваться с
местными коллегами, поскольку у него уже один раз уперли одну красивую
гипотезу, а ему позарез надо с кем-то проконсультироваться. А тут я
подвернулась! Представляешь! А мне что, жалко? До вечера еще полно времени,
почему человеку не помочь? Тем более, он и живет неподалеку от этого музея.
... в общем, пришли мы, сунул он мне какой-то клочок пергамента, попросил
прочесть вслух - ну, как бы сверить трактовку. Там на арамейском было. ... я
читаю, а потом гляжу, он что-то делает! Возится на полу. Я гляжу, а он
пентакль чертит. Вокруг меня. Так странно мне стало, Миша... Я замолчала, а
он на меня руками машет - читайте-читайте! Я начала читать, а тут пентакль
этот как вспыхнет синим огнем. Р-раз!
- И?
- И все. Пришла в себя, огляделась, ну, вот и вы тут... более, чем
странно, не правда ли? Так зачем ты меня в эту тряпку завернул, Миша?
- Чтоб не простыла, - неопределенно ответил Шендерович.
Алка пожала белыми плечами.
* * *
Караульный, взяв мандат и низко поклонившись, открыл калитку.
- Лицо-то хоть прикрой, - буркнул Дубан.
Алка изумленно оглядывала дворец, сверкающий в лучах восходящего
солнца.
- Это и вправду твое, Миша? - удивленно осведомилась она.
- Мое-мое...
- А как...
- Погоди ты! - отмахнулся Шендерович.
Он замедлил шаг и жестом велел остановиться остальным. Гиви заметил,
что он озабоченно поглядывал на Алку, что-то бормоча себе под нос. Потом
хлопнул в ладоши. Двое стражников из караулки оставили свой пост и кинулись
на зов.
- Вот эта, - проговорил Шендерович, показывая на Алку, - бывшая
суккубом, а ныне принявшая человеческий облик и лишенная силы своей
благодаря моему искусству, так вот, данной не властью царя времен,
приказываю - доставьте ее в женские помещения, да поскорее, да закройте на
замок, да приставьте к ней не мужчин и не евнухов даже, но женщин, числом
дюжина, причем постарше ее, да подурнее: такие не дадут ей себя вокруг
пальца обвести, ибо невзлюбят ее так, что никакие суккубьи чары не помогут!
Алка вздернула голову.
- Миша, - спокойно спросила она, - так ты все-таки совсем с ума сошел?
Шендерович пожал плечами.
- Ты уж прости. Это временная мера - мне на джиннов идти, а Масрур и
так еле дышит. А если ты вновь осуккубишься - как мне тогда без
военачальника? Вот увидишь, разгоним джиннов, вернемся, я тебя выпущу,
будешь делать что хочешь! В пределах разумного, конечно! Да шевелитесь же,
дети дочерей виноградника! Пока она в себе, она вам ничего не сделает.
Стражники опасливо зашли с боков и подхватили Алку под мышки.
- Миша! - торопливо проговорил Гиви, - ты делаешь глупость. Зачем ты с
ней так!
- Ничего личного, - Шендерович вздохнул, - политическая
необходимость. - Он хлопнул Гиви могучей рукой по плечу. - Да это ж
ненадолго. Ну, посидит, позлится, кто ж ее обидит?
Алка медленно плыла к женским помещениям, оглядываясь через плечо и
меряя Шендеровича уничтожающим взглядом.
- Я, конечно, постараюсь позабыть этот твой странный поступок, -
любезно улыбаясь, сообщила она, - но не уверена, что смогу это сделать.
- Да ладно, - отмахнулся Шендерович.
- Миша? - укорил Гиви, - ну зачем ты так? Нехорошо. Может, давай, ее в
мой гарем определим? Я за ней присмотрю! А, Миша?
- Потом, друг Гиви, - отмахнулся Шендерович, - потом разберемся.
Алка вновь обернулась и, окинув взглядом на сей раз Гиви, презрительно
и громко расхохоталась.
- Так значит, у тебя тоже гарем? - во весь голос просила она, - надо
же, какая удача! Ну и что ты с ним делаешь? Или он - с тобой?
Гиви стоял, втянув голову в плечи, ощущая, как краска стыда заливает
лицо. Наконец, он поднял глаза, чтобы столкнуться с сочувственным взглядом
Дубана.
- Чтобы расколдовать суккуба, - негромко сказал звездочет, - надо сего
суккуба любить искренне и всем сердцем. А он не может не ответить на твою
любовь просто по своей суккубьей природе. Но, будучи расколдован, он уже не
является суккубом, а, следовательно, способен любить, ненавидеть и презирать
по воле своей... . Вот такая печальная история, о, мой друг везирь.
- Да, - согласился Гиви, - очень печальная история.
* * *
- Ты грустен, о, повелитель, - сказала танцовщица Зейнаб. - Чем мне
развеселить тебя?
Гиви вздохнул.
Нет, конечно, приятно, когда к тебе обращаются "повелитель". И девушка
хорошая... и зовут ее красиво. Интересно, что там Алка делает, в этом
Мишином гареме...
- Быть может, станцевать тебе танец с колокольчиками?
- Станцуй, - меланхолично согласился Гиви, - красивый танец...
- Или спеть тебе песню?
- Спой...
- Или сыграть на лютне? Или и то и другое сразу?
- И то и другое сразу, - махнул рукой Гиви.
- Между прочим, - Зейнаб пожала круглыми плечами, - что бы там ни
говорила Ясмин, эта лукавая, эта хитрая, я беру высокие ноты так, как ей и
не снилось...
- Это какая Ясмин? - вяло поинтересовался Гиви, - такая брюнеточка?
- Ну, такая, - Зейнаб призывно шевельнула бедрами, - с отвислым
задом...
Гиви мрачно поглядел на Зейнаб. Местные знатоки женской красоты
предпочитали пышные формы. Гиви подозревал, что на этот счет в гареме
существуют весьма строгие правила отбора персонала. Зейнаб исключением не
была.
- Не даром меня прозвали Зейнаб-лютнистка, о, повелитель - пояснила
Зейнаб, многозначительно лаская тонкими пальцами гриф лютни.
- Ты лучше это, - прервал Гиви, морщась от аккордов, пронзительных,
точно зубная боль, и лихорадочно перебирая в памяти традиционные гаремные
утехи, - слушай, ты лучше сказку расскажи.
- О! - Зейнаб приподняла насурьмленные брови, - А я думала, ты не из
таких!
- Слушай, - сурово спросил Гиви, - каких таких?
- Да бабушка рассказывала, был в незапамятные времена один... ну...
немножко странный царь, и то не в Ираме, так он помешался просто на этих
сказках... но ты не думай, повелитель, нас и этому обучают... Нас вообще
обучают всяким тонким штучкам. Истинно царским развлечениям. Так про что
тебе рассказать, о, жаждущий? Про горбуна и красильщика? Или Далилу-хитрицу?
Или, может, про царя Сулеймана и его гарем? Ибо то, что удовлетворяет
одного, не удовлетворяет другого...
- Во! - обрадовался Гиви, - про Сулеймана...
- Ну, тогда ложись вот сюда, повелитель, закрой глаза, и отрешись от
земных забот. А я расскажу тебе о том, как жил некогда в земле Израиля царь
Сулейман...
История о ложном и истинном величии,
Или о том, что мудрость
бессильна против коварства,
рассказанная Зейнаб-лютнисткой в сердце мира,
Ираме многоколонном
Жил некогда в земле Израиля царь Сулейман. И был он мудрее всех людей.
Восседал он на изукрашенном престоле и судил согласно собственной мудрости и
людской справедливости. И небывалого могущества достиг он. Над всеми царями
был страх его. Народы и племена становились его данниками, враги и
ненавистники - друзьями его. Разумел он язык птиц и животных, и зверей
полевых, олени и газели были его скороходами, барсы и леопарды -
оруженосцами его. Повелевал он и над джиннами, благодаря которым проникал в
глубины морские и чертоги небесные, и на самый край земли, за горы Мрака
проникал он...
И вот решил Сулейман восславить Господа и построить храм великий, Дом
Господен, где были бы окна с откосами, и деревья из чистого золота, и
розовый мрамор, просвечивающий на солнце, и кедр ливанский, и яспис, и
открытые залы, и потаенные чертоги...
И возгордился Сулейман, ибо повиновались ему духи пустыни и создания
вод, и муравьи в подполе и птицы под стрехой, и Левиафан, играющий в
морях... и решил, вот, построю я храм, какого ни у кого нет... И будет этот
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг