Потом я почувствовал, что не могу больше вот так стоять и смотреть на
него - в этом спокойном наблюдении за молчаливыми муками было что-то
непристойное. Я пошевелился. Под ногой хрустнула ветка - и он мгновенно
застыл в своих путах. Его лицо, эта бесформенная маска, медленно повернулась
ко мне; спекшаяся щель, заменявшая рот, приоткрылась и вновь захлопнулась. Я
приблизился, держа нож в вытянутой руке, как можно дальше от себя, и
просунул лезвие под веревку. Подождал. Он стоял неподвижно. Я резко дернул
нож на себя и веревка, лопнув, опала. Я отскочил, но оборотень по-прежнему
стоял неподвижно, прислонившись к столбу - веревки больше не сдерживали его.
До этого меня словно что-то вело, но теперь отпустило, и с необычайной
ясностью я понял, что делаю - один, на поляне, наедине с этим странным
существом, которое я сам только что освободил.
Ах, я дурак, - он же сейчас кинется на меня. И никто, никто не придет
мне на помощь!
Он вновь зашевелился. Одно гибкое движение - такое стремительное, что,
не следи я за ним во все глаза, я бы его не уловил, - и веревки соскользнули
с избитого, изуродованного тела.
Еще на какой-то миг он неподвижно застыл у столба - потом отделился от
него, соскочил с помоста и стремительно двинулся к зарослям. Он так и не
обернулся в мою сторону, думаю, это было к лучшему - такого я бы уже не
выдержал. Он просто смотрел прямо перед собой слепыми, мутными глазами, и
все двигался, двигался.
Кусты за ним выпрямились и сомкнулись, а я все глядел ему вслед. Во рту
у меня пересохло, сердце колотилось где-то под горлом. Спазмы скрутили
меня - я еле успел отбежать от помоста, и меня вырвало. Я трясся, пытаясь
справиться с подступившей судорогой - как всегда во время припадка очертания
мира стали излишне четкими и даже мутный свет, лившийся с неба, нестерпимо
резал
глаза. Наконец, мне удалось справиться с собой, я встал, и,
пошатываясь, огляделся. Поляна была пуста.
Раздался резкий щелчок - я отскочил, но это была просто хрустнувшая под
ногой ветка. На изломе она была странно белесая - мне не нужно было
наклоняться, чтобы сообразить, что я наступил на обгоревшую человеческую
кость.
Обратный путь казался легче - светало. Я вздрагивал от каждого шороха,
ежеминутно ожидая услышать возбужденные голоса и увидеть багровый отблеск
факелов, движущихся мне навстречу, но вокруг все было тихо. Небо дышало
покоем, точно свод молельного дома, и я беспрепятственно добрался до летней
стоянки, никого не встретив по дороге.
Прислонившись к бревенчатой стене ближайшего амбара, я некоторое время
неподвижно сидел, всем телом ощущая теплоту и надежность дерева. Потом
встал, добрел до кадушки с водой и выпил целый ковш - на деле, больше вылил
на себя, так у меня тряслись руки. Вода стекала мне за ворот, и я
содрогнулся от ее холодного прикосновения. Потом огляделся. Амбар
расположился на холме и мне
было хорошо видно, что делается внизу, в долине.
Они вышли в лес с рассветом и их было много.
От постройки к постройке медленно перемещались огни - они собирались в
тоненькие сверкающие ручьи, которые стекались в полноводную реку и эта река
потекла вниз, по направлению к горловине, вспучиваясь, перевалила через нее
и хлынула к лесу. Я глядел, как она преодолевает перевал, и представил себе,
как вскоре там, внизу она разобьется на сотни отдельных огней, и как они
начнут метаться между темными стволами деревьев в поисках беглеца. Я знал,
что они не найдут его, потому что помнил то стремительное движение, с
которым он скользнул в заросли, но мне все равно было жутко - и в то же
время я чувствовал странное возбуждение, словно вновь, как тогда, под
звездным небом, прикоснулся к чему-то большему, чем все, что меня до сих пор
окружало.
Я взобрался на плоскую крышу амбара, устроился на ней поудобнее, и
поглядел вниз. Вначале все шло в точности так, как я и предполагал -
огненная река потекла к священной поляне, иногда образуя внутри себя
маленькие водовороты - там, где люди останавливались, чтобы перекинуться
словом, или там, где они делали крюк, чтобы обогнуть какую-нибудь кочку или
рытвину. Потом, на поляне они рассыпались в разные стороны - кто-то поджег
хворост и к небу взвился огненный столб. В его пламени все остальные огни
казались тусклыми и бесцветными - точь-в-точь как светляки на рассвете.
Пламя расширялось, огненный столб раздался и превратился в сплошную стену
огня, и я понял, что они подожгли заросли.
На моей памяти такое было в первый раз - лес, конечно, изначально
враждебен человеку, но именно поэтому он требует вежливого обращения. Такого
он не потерпит.
К тому времени, как совсем рассвело, стало видно, какая густая пелена
стелется над лесом - деревья горели трудно, не желая вот так, запросто
уступать власть и силу. Факелы погасли, или просто побледнели в солнечных
лучах, огненная река превратилась в скопище суетливых черных фигурок - они
продолжали метаться взад-вперед по священной поляне - все неохотней, все
медленней, потом потекли вспять - назад, через перевал. Какое-то время я
продолжал наблюдать за ними, но они вдруг расплылись, сделались колючими и
сухими, смотреть на них было больно - я понял, что все-таки засыпаю и закрыл
глаза, не в силах справиться с этим нестерпимым жжением под веками. Очнулся
я, когда солнце было уже высоко и я заметил, какое густое сизое марево висит
над потемневшим, обугленным лесом. Долина вроде бы возвращалась к своей
обычной жизни - я видел, как поднимается дымок над очагами, как извивается,
продвигаясь к источнику, пестрая змейка - женщины шли за водой.
Я спрыгнул с плоской крыши и направился вниз, в долину. По дороге я
растерянно размышлял над случившимся - странное оцепенение, сковавшее все
чувства, наконец, прошло, но я так и не мог понять, почему и зачем я
натворил вчера столько бед, как я ухитрился стать преступником - ведь я же
этого не хотел! До сих пор я
не задумывался и о природе странного создания, выказавшего такую
нечеловеческую жизнеспособность - оборотень он и есть оборотень.
Кого, собственно, я выпустил? Почему он скитался в такой
непосредственной близости от общины - раньше на моей памяти такого не
случалось никогда. И, наконец, почему я сделал то, что сделал?
Я как бы откупался за Тима - жизнь за жизнь, но ведь я спасал не
человека!
Я брел, куда глаза глядят, и натолкнулся на Катерину. Она выглядела
встревоженной и осунувшейся, и я впервые осознал, что она и впрямь глубокая
старуха. Но отпечаток властности лежал на ней, точно несмываемое клеймо -
она мрачно поглядела на меня так, что у меня душа ушла в пятки.
- Где ты ходишь? - спросила она, - святой отец вчера тебя искал.
- Я ночевал на крыше амбара, Катерина.
- Мне не нравится, что ты все время шляешься один, Люк, - заметила
она, - ты наживешь себе неприятности. Оборотня видел?
Я уныло кивнул.
- Им только бы носиться по лесам с факелами, - недовольно сказала
она, - все дела побоку, овец никто до сих пор на пастбище не выгнал... лишь
бы собираться в кучу, орать и руками размахивать, на это они способны.
Ступай, займись овцами. Я постараюсь прислать тебе кого-нибудь в помощь -
если найду кого нибудь, у кого сохранились хоть остатки соображения. И
поосторожней. Слышал, что Тим пропал?
Я неловко кивнул.
- Мне Матвей вчера говорил.
- Они собираются в горы. На розыски. Да еще почему-то думают, что
отыщут поселение оборотней и, наконец, расправятся с ними, - она покачала
головой. - И я не могу их удержать.
- А... отец Лазарь?
- Он говорит - это священный гнев. А раз так - Господь уготовит жертву.
В ее голосе проскользнула странная нотка - то ли насмешки, то ли
осуждения.
Она задумчиво посмотрела на меня.
- Им этого не понять, - сказала она наконец, - но я пожила на этом
свете и знаю только одну вещь, которая наверняка священна. Это домашний
очаг, вот так-то. Больше ничего нет. И если они все лето будут носиться по
горам как оглашенные, никому это этого лучше не станет. Ладно, шевелись,
овец нужно напоить и выгнать на пастбище, пока жары нет.
Я все еще мялся.
- Боишься оборотней? - спросила Катерина
- Ну, так...
- Ну и дурак. Точь в точь, как эти... Если человек услышит Голос, его
никакие запоры не удержат. А если не услышит, на что он оборотням, а,
дурень?
Добравшись до загона, я распахнул ворота - овцы тесной грудой ринулись
к выходу. Мне пришлось порядком повозиться, пока я не завернул стадо в узкую
котловину между двумя долинами, но потом все пошло как по маслу.
Я побоялся подняться на самый верх - к той расселине и устроился
пониже, в небольшой лощине между двумя отрогами. Здесь бил небольшой родник,
и трава была густая и пышная - овцы бродили поодаль, а мне оставалось только
лениво наблюдать за ними и вздрагивать при каждом шорохе. Вот сейчас трава
бесшумно раздвинется и выйдет Тим - явно мертвый, с пустыми мутными
глазами...
"Что ты со мной сделал?"
Говорят, призраки преследуют своих убийц, травят их, как дикого зверя,
гоняют по заросшим колючим кустарником холмам, пока те и сами не упадут
замертво или не сойдут с ума... Никто из наших еще никогда не видел такого
призрака, но у нас до сих пор и тайных убийств не было - ну зашибет
кто-нибудь кого-нибудь случайно во время драки... И то, неприятностей потом
не оберешься. Убийце до конца дней своих приходится брать на себя двойную
долю работы - за себя и за убитого, если тот был здоровым трудоспособным
человеком, а это кого хочешь с ног свалит...
Тем не менее, я все представлял себе появление Тима и каждый раз на его
лице все явственнее проступали признаки смерти и разложения. Под конец он
уже совсем потерял человеческий облик и сделался чем-то похожим на того
оборотня - не лицо, а черная маска...
Так я промаялся весь день, а на закате на выгон поднялся Матвей. Он
принес снизу кое-какую еду, и мы устроились на камнях у ручья. Он, по своему
обыкновению, ничего не говорил, пока я сам не начал расспрашивать.
- Что там у вас стряслось ночью? - спросил я с деланно небрежным
видом, - я видел, как горел лес.
Матвей пристально взглянул на меня.
- Оборотня у столба не было, - сказал он наконец, - он исчез. Должно
быть, ему все-таки удалось освободиться. Вот они и подожгли заросли, чтобы
его оттуда выкурить.
- И... как?
Он пожал плечами.
- Его там не было, разумеется. И не удивительно. Ведь они не из той же
плоти и крови, что мы - им ничего не стоит ускользнуть.
И добавил, задумчиво глядя в пространство:
- Может, это и к лучшему.
- К лучшему? Почему?
- Он ведь не сделал никому ничего дурного. Про них ходят всякие слухи,
но ведь на самом деле никто не видел, чтобы оборотень причинил кому-нибудь
вред.
- Но... ведь они отнимают душу!
- Что же... возможно. Я не знаю, что видели или слышали те люди,
которые потом возвращались не в себе. Зато я знаю, что с ними случалось
потом - если их удавалось удержать и если они больше так и не приходили в
себя, их убивали.
- Убивали?
- Ты не знал? Но это понятно. Ведь они уже были отмечены нечистой
силой. Кстати, ходят слухи, что девчонка бродит где-то поблизости... Может,
тоже ищет свою душу?
Он покачал головой.
- Как ты думаешь, куда они все уходят? Каждый раз их тянет домой,
обратно, они возвращаются, но потом все равно уходят. Значит... там есть
что-то, ради чего стоит оставить все это? И где оно, это место? И откуда те,
другие, знают, за кем им нужно приходить? Кому говорит Голос? Кто ему
отвечает?
Ладони у меня взмокли и я вытер их о штаны.
- Матвей... но ведь это же просто ветер...
- Ты так думаешь? - спросил он.
- Так что же... По твоему, они... все время наблюдают за нами?
- Не знаю, - сказал он, - но должно быть, так. И призывают тех, кто
готов. Но вот куда и зачем... Кстати, это не твое?
В его руке что-то блеснуло и я с удивлением узнал свой нож.
Видно, я выронил его тогда, на поляне, и даже не заметил этого.
Это был совершенно определенно мой нож - потому что на рукоятке я
вырезал причудливые завитушки. Все мальчишки украшают рукоятки своих ножей,
кто во что горазд, поэтому двух одинаковых просто не бывает.
Я нерешительно протянул руку.
Матвей какое-то время молча глядел на меня, потом сказал:
- Иногда трудно понять, как на самом деле следует поступать. Кажется,
что ты делаешь что-то достойное, а на самом деле - совершаешь
преступление...
Он протянул мне нож, и, когда пальцы мои сомкнулись на рукоятке,
задумчиво добавил:
- Или наоборот.
Больше мы к этому разговору не возвращались и я так и не знал - впрямь
ли он догадался о том, что произошло ночью на священной поляне.
Но день на этом не кончился.
Я-то думал, что и заночую на пастбище - конечно, считается, что ночами
оставаться под открытым небом опасно, хоть молодежь больше пугала друг друга
этим страхом, чем на самом деле боялась - просто так, для развлеченья, тем
более что пастухи всегда ночевали на выгонах, и ничего с ними не
случалось, - но в последнее время все было неладно и слухи перебрасывались
из одной общины в другую, как пламя на охапки соломы. Уже поговаривали, что
морской народ вышел из моря и слишком долго плясал на берегу, и что им даже
удалось заманить к себе в воду какого-то парня, который застал их за этим
занятием. Никто сам этого парня не знал, но слухи все равно ходили... Все
шарахались друг от друга, потому
что нечистая сила может принять какой угодно облик, и старались
держаться вместе, чтобы было кому подтвердить, что ты самое что ни на есть
человеческое существо... Одним словом, вечером, когда пастухи с остальных
выгонов стали собираться у костра, снизу поднялся Дарий и сказал, что меня
хочет видеть святой отец.
Я шел, сопровождаемый Дарием, который на все вопросы только ухмылялся
препаскудным образом, и все гадал - зачем он меня позвал? Неужели он
вспомнил про меня, наконец-то? И я приступлю к своему ученичеству? Впрочем,
на это я не слишком надеялся - не так-то легко обмануть святого отца.
Вечера теперь стояли долгие, а небо, едва лишь темнело на западе,
начинало светиться на востоке - полной темноты все равно не было, и я
добрался до молельного дома без всяких приключений. Если вспомнил, то почему
вызвал к ночи, вот вопрос-то! А если дело не в том? Сердце у меня ныло в
предчувствии неладного, но деваться было некуда.
Я думал, что он будет ожидать меня в жилой пристройке, но огонь горел в
молельном доме - одинокая плошка, она и света-то настоящего не давала; ровно
столько, сколько нужно, чтобы разобрать, где сидит отец Лазарь и подойти к
нему.
- Я жду тебя, - сказал он.
Сердце у меня вконец упало.
Он неподвижно глядел на меня из тьмы своими яркими, блестящими глазами.
Он все знает, подумал я, давно уже знает, он видит меня насквозь,
просто хочет помучить.
- Последнее время я что-то редко тебя вижу, - сказал он, - чем ты
занят?
- Не знаю, святой отец... думаю...
- Неплохое занятие для того, кто хочет стать учеником священника. И к
каким же выводам ты пришел?
Я неуверенно поглядел на него. Лицо у него было серьезным, и я не мог
понять, издевается он надо мной, или нет.
- Я подумал... может быть, мы неправильно понимаем то, что видим? Мы
ведь знаем только то, что снаружи. На поверхности...
- А... - сказал он. - А что же происходит на самом деле? Сделай
одолжение, просвети меня.
Все-таки издевается, подумал я. Либо он не понимает, о чем я, либо
делает вид - не хочет понять... либо... либо я и впрямь ненормальный, раз
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг