Позвать на помощь? Я вспомнил суровое факельное шествие, багровый свет
на лицах и впервые осознал, какой страх скрывается за этой решимостью...
- Ты не знаешь... - сказал я, - Уходи отсюда... Пожалуйста, уходи. Они
очень напуганы. Они убьют тебя.
Она рассеянно улыбнулась, точно это совсем ее не занимало. В серых
глазах отражались верхушки гор.
- Но ведь это совсем не то, что они думают, Люк, - сказала она мягко, -
все совсем не так...
- Может быть, - торопливо согласился я. - ты права... но тебе нельзя
здесь оставаться. Они могут вернуться... Я не знаю, откуда ты пришла, но все
равно - возвращайся туда, слышишь?
- Идем со мной, - тихонько сказала она.
Я замотал головой.
Она в последний раз поглядела на меня, улыбнулась и скользнула обратно
в заросли. Я стоял столбом, как дурак, и смотрел ей вслед; солнце припекало
все сильней, но меня по-прежнему бил озноб. Ветка у меня за спиной
хрустнула - там кто-то стоял.
Я думаю, он был с пастухами - все подростки предпочитают болтаться на
верхних пастбищах, да и старшие не возражают, потому что здесь от них есть
хоть какой-то прок. Скорее всего, его отправили собрать хворост для костра
и, когда он услышал голоса, он просто пошел на звук...
- С кем это ты разговариваешь, придурок? - спросил Тим, - сам с собой?
Я не ответил.
- Забавно, - сказал он, и попытался обойти меня на узкой тропке.
Я загородил ему дорогу, но он отпихнул меня.
- Эй! - окликнул он и раздвинул руками кусты.
Она обернулась и он отпрянул, точно от удара.
- Ах ты, черт! - сказал он, - это ведь...
Я схватил его за рукав куртки и дернул. Он, было, потерял равновесие,
но удержался на ногах.
- Оставь ее в покое! - сказал я, - оставь, слышишь ты!
Он рванулся и высвободился.
- Кого ты защищаешь? Кого ты защищаешь, урод?
Он набрал в легкие побольше воздуху, но крикнуть не успел - я подскочил
к нему и охватил сзади, зажимая рот. Мы стали бороться - молча; он - потому,
что я не давал ему крикнуть, я - потому, что, опасаясь быть услышанным, не
издал ни звука, несмотря на то, что он вцепился зубами мне в руку. Я почти
ничего не соображал - понимал только, что если я его выпущу, он тут же
позовет старших,
и что они сделают с ней, Господь знает. Потом это куда-то ушло, словно
я получил какой-то тайный сигнал - с ней все в порядке, ее здесь нет; теперь
меня больше тревожило то, что они могут сделать со мной.
Я и рад был бы отступить, но все уже слишком далеко зашло.
Он не ожидал такого отпора и пришел в ярость - теперь он навалился на
меня, выкручивая мне руку, а я отбивался - слепо, отчаянно, багровая пелена
застилала мне глаза. Я даже не пытался вырваться, чтобы освободиться и
убежать, я в слепой ярости бессильно колотил его кулаком по спине, по
голове, другой рукой пытаясь найти точку опоры, зацепиться за корень, за
выбоину, пока пальцы мои не наткнулись на камень и не обхватили его. Лежа
ничком на земле, я размахнулся и ударил, почувствовав, что острая грань
камня встретила лишь слабое сопротивление, погрузившись во что-то мягкое.
Хватка моего противника внезапно ослабела.
Я перекатился на живот и, сбросив с себя тяжелое тело, приподнялся на
четвереньки - ноги меня не держали. По прежнему оставаясь на четвереньках, я
подполз к нему. Ярость ушла, и черты его разгладились. В глазах отражалось
небо.
На какое-то время я застыл неподвижно, напряженно вглядываясь в его
лицо. Потом, всхлипывая, поднялся на ноги. У меня было странное ощущение,
что все это происходит не со мной - словно я заблудился в каком-то дурном
сне.
Именно это ощущение полной нереальности помогло мне окончательно не
свихнуться и не потерять голову - я взглядом отыскал самую глубокую
расселину и, подтащив тело к обрыву, спустил его туда. Потом изо всей силы
уперся в нависшую над обрывом глыбу и толкнул. Наконец, мне удалось
раскачать тяжелый камень, и он покатился вслед за телом, волоча за собой
шлейф пыли и увлекая множество других камней - помельче.
Еще несколько таких же усилий и тело скрылось под грудой валунов, а я,
находясь все в том же странном полусне, кое-как разровнял истоптанную землю,
уничтожив следы драки.
Только покончив со всем этим, я стал медленно осознавать случившееся и
мне стало по-настоящему страшно.
- Что же это такое? - пробормотал я в пустоту, - ведь я не хотел. Я
просто хотел его остановить...
Возбуждение, вызванное схваткой, прошло, и я - опустошенный, на
подгибающихся ногах, побрел вниз. Шел я медленно, часто останавливался, а
один раз даже забылся чем-то вроде сна, забившись в какую-то расселину,
потому что решил дождаться сумерек. У меня достало ума не позабыть на месте
драки свою сумку, а, перебираясь через ручей, отмыть грязь с синяков и
ссадин и привести в порядок
одежду, но все равно - выглядел я ужасно. Любой первый встречный, если
он только не полный идиот, сразу заметит неладное и спросит, что это такое
со мной стряслось - и тогда мне уже не отвертеться.
Я почти ожидал этого разоблачения, потому что обрушившееся на меня
чувство вины было таким невыносимым, что сознание отказывалось принять его
полностью. Однако, это сомнительное утешение меня миновало - никому не было
дела до того, как я выгляжу. Едва лишь подойдя к летней стоянке, я увидел,
что она бурлит, точно развороченный муравейник.
Люди бежали мне навстречу, не обращая на меня ровно никакого внимания.
Лица у них были одновременно испуганные и полные радостного ожидания -
словно им предстояло небывалое, но несколько опасное развлечение. Какое-то
время я просто хлопал глазами, когда мимо меня в очередной раз на полном
ходу проносился кто-то, но потом развернулся и тоже побежал, как это обычно
и бывает - возбуждение толпы передалось и мне. Потом вдруг сердце у меня на
миг сбилось с ритма - я решил, что они все-таки нашли ее.
И лишь оказавшись в самой гуще событий, с облегчением понял, что
ошибся.
Сперва я увидел шевелящуюся кучу - все, беспорядочно размахивая руками,
сгрудились вокруг какого-то невидимого мне общего центра. Младшие, не в
состоянии протиснуться внутрь, возбужденно скакали у границы этой бурлящей
массы.
Я поймал за рукав Ждану, которая, вытягиваясь на цыпочки, безуспешно
пыталась заглянуть поверх обращенных к сердцевине волнения голов.
- Эй, что там стряслось?
- Оборотня поймали! - возбужденно пискнула она. - Пошли, там, с другой
стороны лучше видно!
Я вместе с ней обогнул сборище и, подсадив Ждану на массивный корень
возвышающегося поблизости дерева, сам последовал за ней.
Сначала я ничего не увидел - одни лишь спины, разгоряченные затылки,
машущие кулаки, потом то, что составляло самую сердцевину бури, видимо
попыталось выбраться наружу; существо, находящееся внутри круга рванулось с
такой силой, что окружавшее его кольцо разъяренных мужчин распалось и оно,
скользнув вперед, выбросив руки и вцепившись ими в землю, одним рывком
очутилось за пределами схватки. Не обращая внимания на то, что несколько
человек успели уцепиться за него, он поднялся сначала на четвереньки, потом
на ноги.
Он ничем не походил на нее, и был гораздо выше ростом - со взрослого
мужчину...
Не знаю, было ли в нем первоначально хоть какое-то сходство с
человеком - к этому времени он окончательно утратил человеческий облик и я
даже не понял, была ли на нем какая-нибудь одежда.
Возможно, ему пришлось искупаться в смоле, а может, это была его
собственная кровь, лаково блестевшая на солнце - на черном лице жили одни
только глаза, безумные, светящиеся.
Я даже не успел отскочить - он неожиданно очутился совсем близко,
пошатнулся и слепо уставился на меня. Нервы у меня не выдержали, я
размахнулся и ударил кулаком ему в лицо, вкладывая в удар все накопившееся
отчаянье. Кулак мой почти не встретил сопротивления, я даже чуть не упал,
утратив равновесие. Видимо, на
то, чтобы освободиться от преследователей, он потратил последние свои
силы, потому что от моего удара он покачнулся и откинулся назад. И, пока не
подбежали остальные и не утащили его прочь, я, выплескивая все свое
отчаянье, всю бессильную ярость, продолжал бить, бить, бить в запрокинутое
темное лицо.
Тяжелая рука легла мне на плечо и отшвырнула прочь. Я отлетел в сторону
от общей свалки и упал на землю.
- Опомнись, парень, - твердо сказал Матвей.
Я потряс головой, пытаясь разогнать застилавшую глаза багровую пелену.
Он молча стоял рядом, дожидаясь, пока я приду в себя.
Потом сказал:
- Никогда не делай ничего такого, за что после тебе будет стыдно.
Я разглядывал сухую, вытоптанную землю.
- Я... не хотел. Это само так получилось.
- Понимаю, - сказал он, - и тем не менее. Ведь это всего лишь страх.
- Но ведь он - нечисть... оборотень.
- Ты уверен?
- Что значит - уверен?
- Разве ты удосужился спросить у него, кто он такой?
- Их же всегда убивают.
- Вот именно. Кстати, ходят слухи, что их не так просто убить, -
задумчиво сказал он, - а некоторые утверждают, что и просто невозможно.
- Так что же с ним будут делать?
- Во всяком случае, они попробуют. Слухи слухами, знаешь ли...
Шум схватки затих. Теперь они больше не кричали, не махали руками - они
стояли молча, неподвижно, потом толпа расступилась.
То, что осталось лежать на земле, уже не шевелилось. Кто-то принес
веревку и двое мужчин, брезгливо отворачиваясь, накинули петлю на ноги
лежащего на земле создания и потащили тело волоком по истоптанной траве.
- Куда его теперь? - спросил я.
- На священную поляну, наверное - ответил Матвей. - привяжут к столбу,
а с рассветом сожгут. Сейчас как раз близятся дни летнего солнцестояния,
когда темные силы отступают. Так что очень удачно все получается.
- Почему не сейчас? Я хочу спросить, зачем дожидаться утра?
- Потому, что без святого отца они ничего делать не рискнут. А он
вернется лишь к утру - его вызвали наверх, в горы.
Он покачал головой.
- Там что-то случилось. По-моему, кто-то пропал. Кто-то из подпасков.
Сердце у меня торопливо ударило несколько раз подряд, и я поспешно
сказал, чтобы отвлечь его:
- Представляю, каково будет тем, кому придется охранять его до
рассвета!
- Никто его не будет охранять, - ответил Матвей, - таких храбрецов не
найдется. Никто не согласится остаться с ним один на один в лесу. Тем более,
ночью. Там, по слухам, с людьми происходят странные вещи.
- Но если другие придут и заберут его...
- Они никогда не забирают своих, - ответил Матвей, - так что можешь не
беспокоиться. Никто его выручать не придет. Кстати, а с тобой что стряслось?
Почему ты ходишь в таком виде?
- Я упал с обрыва, - неохотно ответил я.
Он вновь покачал головой, но ничего не ответил и я, отвернувшись,
побрел назад, на летнюю стоянку. На душе у меня было паршиво. Я знал, что,
даже если пастухи и успели хватиться Тима, то пройдет какое-то время, прежде
чем они отыщут тело, если его вообще отыщут. Скорее всего, в его
исчезновении обвинят странное
существо, которое сейчас волокут к священному столбу, или других таких
же существ... мне ничего не грозило, кроме собственной совести.
Ночью я не мог заснуть. Мне было плохо, и самое страшное, что я не мог
ни с кем поделится, мне некому было жаловаться, не у кого просить совета. До
конца жизни мне придется носить это в себе, бояться проговориться, с криком
просыпаться после ночных кошмаров и врать... врать. Что же я наделал такого,
Господи? Думать
об этом было невыносимо, и я стал думать о другом. Его нельзя убить? Он
будет стоять там и корчиться в огне? Нет, верно, это выдумки, старушечьи
бредни, он просто очень живуч... значит, он все-таки будет мучиться очень
долго. Выходит, что так.
Я встал, натянул штаны и рубашку. Спал я на сеновале - здесь было
поспокойней, чем в общинном доме, а без своих сверстников я уже привык
обходиться.
Я осторожно спустился по приставной лестнице. Поначалу я решил зажечь
фонарь, который прихватил с собой, но потом передумал - ночи уже стояли
такие светлые, что мало чем отличались от сумрачных рассветов, а свет фонаря
кто-нибудь неминуемо заметил бы.
Я еще не знал, что буду делать и что гнало меня из безопасной и
равнодушной тьмы сеновала, но, плеснув в лицо воды из бочки, чтобы
окончательно проснуться, я двинулся по тропе, уводящей в сторону священной
поляны. Тропа была узкой - ей пользовались только в исключительных случаях.
Какое-то время она петляла в лощине, огибая промоины и насыпи камней, а
потом углубилась под темные кроны.
Я впервые оказался один в ночном лесу.
Как ни странно, там было гораздо светлее, чем в предгорьях - все
деревья были усеяны светляками; отблески света плясали на высокой траве, на
ветвях кустарника, стеной тянущегося вдоль тропинки. Ветки бесшумно
шевелились, несмотря на то, что никакого ветра не было - говорят, по ночам,
да и днем тоже, если на них никто не смотрит, растения живут своей жизнью.
Меня они, похоже, не боялись.
Ну и правильно. Мне самому было страшно.
Сама тропинка, несмотря на россыпь цветных огней в ветвях деревьев,
была совсем темной, точно ночная река. Я постоянно оступался, натыкаясь на
какие-то корни, которых днем, похоже, тут и не было. Тьма окружала меня, как
теплая вода. Я двигался по направлению к поляне наугад, почти на ощупь, даже
не задумываясь зачем, собственно, я туда иду. Темная вода полночного леса,
казалось, заливала легкие, не давая дышать.
Я был совершенно один.
Одно-единственное человеческое существо прямо в сердце ночи.
Мне даже почти хотелось почувствовать на своем плече чью-то твердую
руку и услышать грозный голос, спрашивающий, а что я, собственно, делаю
посреди ночи рядом со священной поляной - голос, которого не было - лишь гул
собственной моей крови колотился у меня в ушах. Словно зимний ветер, словно
далекий зов - настырный, не умолкающий.
Внезапно стена кустарника, провожавшая меня от самой опушки леса, резко
оборвалась, отступила назад и темная волна ночи выбросила меня на берег -
вернее, на поляну. Светляков тут не было, точно они избегали этого места, но
зато кроны деревьев раздвинулись, открыв небо с которого лился мягкий
зеленоватый свет.
Но я по прежнему не мог ничего разглядеть - тогда я высек огонь и
поджег фитиль.
Я действительно вышел на священную поляну. Лес оборвался, на горизонте
громоздились источенные ветром прибрежные скалы, а посреди пустого
пространства темнела какая-то бесформенная масса, и, когда я нерешительно
подошел поближе, пламя, дрожащее в моей руке, высветило помост, груду
хвороста, столб и привязанную к столбу черную фигуру. Сначала я все же
убедился, что он привязан -
туго-натуго примотан к столбу, и лишь потом рискнул сделать еще один
шаг, а потом еще один.
По-прежнему медленно, точно боясь его спугнуть, я поднял фонарь повыше,
чтобы разглядеть его - хотя бы сейчас, на этот раз.
Смотреть на него было страшно - его лицо превратилось в черную
запекшуюся маску. Он стоял неподвижно, веревки поддерживали его, не давая
ему упасть, глаза у него были открыты. Это отсутствие лица окончательно
лишало его человеческой природы - передо мной было чуждое и непонятное
существо, отталкивающее настолько, что омерзение переросло в какую-то
странную тягу - я не мог отвести от него глаз.
Вдруг он пошевелился. Он не застонал, вообще не издал ни звука -
пошевелился бесшумно и страшно. Веревки не пускали его. Я с трудом подавил
приступ тошноты - он извивался в этих веревках, точно червяк - безглазый,
бесформенный кусок плоти. Я отступил на несколько шагов, но отвести глаз все
равно не мог - столько отчаянья было в этой безмолвной агонии.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг