Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
затаились в ожидании налета.
     Ждать пришлось недолго. Как только стемнело, на Цветочную улицу, словно
черные тени, вошли ашаты. Они только начали обливать машины  и  двери  домов
бензином, собираясь  их  поджечь,  как  имлины  напали  первыми,  открыв  по
неприятелю шквальный огонь. Ашаты, кто успел, укрылись за домами и машинами,
а кто не успел, остались лежать на  асфальте.  Бой  был  скоротечным.  Через
двадцать минут аккумуляторы сели, патроны закончились и началась рукопашная.
Цветочная улица превратилась в бурлящую реку, переполненную кровью, криком и
запахом гари. Ашаты поджигали дома, забрасывая в окна канистры с бензином  и
зажженными фитилями, не разбираясь, где живут имлины, а  где  греки,  евреи,
чехи, испанцы или  французы.  Мужчины  Цветочной  улицы  начали  спасать  из
горящих квартир свои семьи, осмелевшие ашаты убивали их в спину. Как  только
семьи оказывались в относительной безопасности,  имлины  снова  бросались  в
драку, убивая ашатов голыми руками. И не только имлины, все жители Цветочной
улицы, независимо от национальности и веры, охотно помогали им. Они  дрались
за свои дома, за свои семьи. В эти минуты им была безразлична любая идея.
     Утром вся прогрессивная мировая общественность  выразила  озабоченность
произошедшим ночью инцидентом, полиция приступила к расследованию, Евросовет
и ООН отрядили по комиссии, Мбобо Иерусалимский проклял живших на  Цветочной
улице имлинов. Имлины пообещали убивать  ашатов  до  тех  пор,  пока  те  не
научатся жить  в  мире  и  не  признают  право  на  жизнь  любого  человека,
непохожего на них. Ашаты пообещали взрывать дома и  школы,  убивать  имлинов
везде, где только встретят. А на информацию полиции о том, что в  машине  на
площади Гете взорвался пластит, который перевозили ашаты, никто  не  обратил
внимания.
     Все, кто мог уехать из Пешковеца, уехали, остальным  жителям  Цветочной
улицы было предоставлено временное жилье в  разных  районах  города.  Имлины
решили, что безопаснее будет держаться всем вместе. Мэрия пошла им навстречу
и выделила беженцам гостиницу "Серебряная Луна"...
     Пять минут назад Питер заступил на пост возле двери,  ведущей  во  двор
гостиницы. И пока Роже болтал с очаровательной Терезой, он решил  проверить,
закрыты ли на ночь ворота, не спрятался ли кто в угольном  сарае,  и  вообще
осмотреть двор. Предыдущая смена наверняка добросовестно  несла  службу,  но
Питер  считал,  что   излишняя   осторожность   -   это   не   трусость,   а
осмотрительность. Скоро два  месяца,  как  между  ашатами  и  имлинами  было
заключено  перемирие,  но  налеты,  погромы,  ночные  убийства   все   равно
продолжались. То там, то тут в Пешковеце  взрывали  магазин,  принадлежавший
имлинам, кто-то расстреливал семью, убивал  припозднившегося  прохожего.  На
словах  ашаты  просили  мира,  заверяли,  что  к  этим   преступлениям   они
непричастны, обещали чем только  возможно  помочь  расследованию,  но  разве
можно им верить? Полицейские говорили те же слова,  но  за  последние  шесть
месяцев они не раскрыли ни одного убийства имлинов. Питер давно усвоил,  что
имлинам не на кого рассчитывать, кроме как  на  себя.  Если  они  перестанут
защищаться, ашаты уничтожат их всех до одного. По одному.
     Проверив  ворота,  Питер  обошел  внутренний  двор,  заглянул  во   все
закоулки, включив фонарь, заглянул в сарай и тут же чихнул от угольной пыли.
Потом еще раз, еще. В сарае был только уголь. Потирая нос,  Питер  вышел  во
двор. Роже наговорился с Терезой и неспешно спускался  по  ступеням  заднего
крыльца.
     - Нашел шпионов? - спросил Роже, поправляя на плече  ремень  протонного
ружья.
     - Пусто, - ответил Питер, сделав вид, что не понял подколку.
     Роже достал пачку сигарет, поднес к  губам,  ухватил  одну  за  фильтр.
Прикурив, глубоко затянулся и, задрав голову, выдохнул в вечернее небо сизую
струю дыма.
     - Завтра будет жарко.
     - По мне лучше солнце, чем дождь, - ответил Питер.
     - И ночка будет теплой. Такой ночью с  красоткой  да  к  морю...  Ночь,
звезды, бутылка хорошего вина и красивая девушка, - мечтательно сказал  Роже
и опустил голову. - Что еще нужно поэту для счастья... Питер,  у  тебя  есть
девушка?
     - Даже две.
     - Правильно. Девушек чем больше,  тем  лучше.  Ты,  наверное,  им  всем
даришь цветы, шоколад и обещаешь на них жениться?
     - Обманывать нехорошо, - сказал Питер. - К тому же для секса совершенно
необязательно врать девушке, что ты на ней женишься.
     - В юности я тоже считал, что секс даже не повод для  знакомства.  Пока
не  встретил  Анжелу.  Она  заставила  меня  пересмотреть  свои  взгляды  на
взаимоотношения полов.
     Питер ничего не ответил, лишь усмехнулся  и,  поднявшись  по  лестнице,
вошел в гостиницу. Роже остался рассматривать звезды.
     Странно было слышать, что женщина заставила  его  изменить  взгляды  на
общение мужчин и женщин. Роже был из тех мужиков, кого не то уважительно, не
то с презрением называют котярами. Ходили разговоры, что в  юности  Роже  не
пропускал в Пешковеце ни одной юбки. Сейчас ему было за сорок, и,  глядя  на
его теперешние шашни, в это было нетрудно поверить.
     Но патологическая тяга к женщинам была лишь одной стороной Роже.
     Когда начались беспорядки, Роже, как и многие пеш-ковчане, считал,  что
все скоро закончится. Он старался  не  выходить  поздно  вечером  на  улицу,
обходить стороной опасные кварталы, не оставлять  детей  без  присмотра.  Но
однажды война пришла и на его улицу. Во время ночного налета ашаты убили его
соседей, тихую польскую семью, и сожгли дом друга, грека, жившего через  два
дома. В семье Ковальских было восемь детей,  старшему  одиннадцать,  младшей
три с половиной годика. Жене и дочери  Андреаса  повезло  больше,  если  это
можно назвать везением. Они успели убежать, а  Андреас,  когда  отвлекал  на
себя внимание ашатов, был ранен. Его схватили, сначала долго издевались  над
ним, потом выкололи глаза и распяли на воротах  собственного  дома.  Андреас
умирал десять часов. И все это время Анжела, стоя на коленях,  умоляла  мужа
не выходить из погреба, не  рисковать  жизнью  двух  дочек.  Наверное,  Роже
понимал, что вряд ли сможет помочь Андреасу, но и сидеть сложа  руки,  когда
его друг умирает... Никто, кроме него самого, не знает, чего стоили ему  эти
часы. На одной чаше весов жизнь друга, на другой - жизнь твоих  детей.  Роже
не знал, что случилось с семьей Андреаса. Они  могли  быть  уже  мертвы  или
успели уйти. Их могли забрать с собой ашаты. Во всех трех случаях помочь  им
было нельзя.
     На рассвете ашаты ушли, но было даже страшно подумать, что это не  так.
Полицейские в то время не спешили приезжать по ночным  вызовам.  Неизвестно,
сколько  бы  Роже  пришлось  просидеть  в  погребе,  если  бы  не   немецкий
мотострелковый взвод, возвращавшийся домой после учебного  броска  со  своей
военной базы в Польше до итальянской границы. Увидев разоренную  улицу,  они
связались с командованием и с полицейским управлением Пешковеца.
     На следующий день Роже отвез жену с детьми  к  тете  в  Тулузу,  а  сам
вернулся  в  Пешковец.  Вернулся  мстить.  И  он  мстил.  За  смерть   семьи
Ковальских, за мучения Андреаса, за то, что, пока ашаты забрасывали  камнями
школьные автобусы, он убеждал себя, что это обычная выходка  подонков  и  не
более. За то, что шестнадцать часов, поджав хвост, просидел в погребе, а  не
вышел с протонным ружьем, когда ашаты подпалили его дом...
     Докурив, Роже щелчком отшвырнул в сторону окурок и быстрым  шагом  ушел
со двора.  Со  стороны  железнодорожного  вокзала  донесся  гул  отходившего
пригородного поезда на магнитной  подушке.  Замок  на  двери  клацнул,  двор
осветился дюжиной пятисотваттных ламп.
     Дежурство прошло спокойно. Питер и Роже сидели  в  небольшой  комнатке,
добросовестно следя за мониторами, на которые приходило изображение с восьми
внешних камер наблюдения. Минут через пятнадцать должна была подойти смена.
     Одна из ламп лопнула, лифкаловая  нить  вспыхнула  ярко-белым  огнем  и
перегорела. Дальний угол двора утонул в темноте. Роже и Питер переглянулись.
Случайность? Почему нет? Электролампы, к сожалению, не вечны.
     - Дай сигнал, - сказал Роже, по  третьему  кругу  чередуя  на  мониторе
изображение с видеокамер, с которых просматривался двор.
     - Не спеши, сейчас мужики подойдут, - сказал Питер.
     Но Роже уже встал со стула, взял стоявшее в  углу  протонное  ружье  и,
активировав генератор, снял предохранитель. Питер нажал кнопку звонка.  Один
длинный, значит, на посту что-то не так.
     Питер взял свое ружье. У него  появились  неприятные  ощущения.  Быстро
подступила тошнота,  в  ушах  тихо  зазвенело,  слабость  и  легкий  мандраж
растекались по телу. Роже  посмотрел  в  видеоглазок  и,  положив  палец  на
спусковой крючок, открыл дверь.
     На улице было тепло. Черное безоблачное  небо,  яркие  звезды,  громкое
пение сверчков. Стоя на крыльце, Роже, прислушиваясь, осмотрелся.  Двор  был
пуст. Ни одного постороннего звука в округе. В это время Питер, не  понимая,
что заставляет его  нервничать,  постоянно  менял  на  мониторе  картинки  с
видеокамер.
     Роже осторожно сошел с крыльца. Замер.  Снова  прислушался.  Ни  одного
звука, кроме пения сверчков. В двадцати пяти метрах от крыльца глухая  стена
трехэтажного дома, справа крыло гостиницы, в углу между стеной и  гостиницей
угольный сарай, слева высокие кованые ворота. Роже почему-то сразу же  пошел
к воротам, а не к потухшей лампе. Он подергал замок, затем калитку. Заперто.
Прислонившись щекой к холодным чугунным вензелям, выглянул на  улицу.  Улица
была пуста. Не опуская ружья, Роже пошел к угольному сараю.  Еще  издали  он
заметил, что лампа разбита. Что за  черт?  Не  перегорела,  а  лопнула?  Под
подошвой армейского ботинка скрипнуло битое стекло.
     Роже отступил на полшага, посмотрел под ноги...
     В затылок ему, точно в основание черепа, вонзился  легендарный  кованый
нож  штурмовика.  Смерть  наступила  мгновенно,   Роже   не   успел   ничего
почувствовать. Он еще стоял на ногах, когда во дворе гостиницы  погас  свет.
Ружье клюнуло в ослабевших руках, колени подогнулись, и Роже упал  лицом  на
гладкий булыжник. Питер на секунду замешкался, включил инфракрасные  фильтры
камер и успел увидеть, как через двор метнулись  четыре  силуэта.  Опрокинув
стул, он бросился к двери, выключил свет,  встал  на  одно  колено  и,  взяв
входную дверь на мушку, изготовился к бою. Вдруг он вспомнил, что в суматохе
забыл дать сигнал тревоги. Не беда. Смена  уже  готова  заступить  на  пост.
Услышав стрельбу, дежурный сам поднимет тревогу.
     Одна из теней, возникших у Питера  за  спиной,  молниеносным  движением
перерезала ему горло. Питер выронил ружье, захрипел,  обхватил  шею  руками,
кровь текла сквозь пальцы. Голова закружилась, он повалился на пол.
     Смена не успела спуститься вниз, их вырезали еще на лестнице. Две  тени
метнулись через темный двор от крыльца гостиницы к стене трехэтажного  дома.
Кованые ворота, скрипнув петлями, распахнулись. Словно волна, накатившая  на
песчаный пляж, во двор хлынули ашаты.
     Нельзя сказать, что ашаты застали имлинов врасплох, но все  же,  прежде
чем завязался бой, им удалось захватить весь первый этаж.  Сначала  одинокий
женский крик, потом  второй,  третий  огласили  гостиницу.  Имлинов  убивали
ножами, расстреливали в упор.
     Когда через пятнадцать минут ашаты отступили, на первом этаже  остались
девяносто два тела. Среди них двадцать шесть  детей,  самому  старшему  было
четырнадцать лет.


     5 августа
     08 часов 15 минут

     Возле  неказистого  двухэтажного   серого   домика   остановился   джип
криминальной полиции. Из машины вышли двое  ашатов.  Того,  что  был  повыше
ростом и пошире в плечах, звали Танахой - тридцатипятилетний сержант с вечно
прищуренными глазами, сломанным носом и мгновенной реакцией бывшего боксера.
Его спутника звали Миланом. Он был худощав, лицо овальное, вытянутое, скорее
добродушное,  большие  карие  глаза,  черная  кудрявая  копна   волос.   Уже
пятнадцать лет Милан работал в криминальной полиции Пешковеца. За это  время
он снискал себе славу честного служаки и хорошего сыщика.
     - Ну что, лейтенант, - сказал Танаха, - сразу зайдем в  гости  или  для
начала осмотримся?
     - Он не дурак, чтоб прятаться  в  своем  квартале, -  ответил  Милан. -
Соседей расспрашивать бесполезно, все равно ничего не скажут. В дом  нас  не
пустят, так что ты поглядывай по сторонам. Как  бы  нам  истинные  ашаты  по
затылку не стукнули.
     Танаха кивнул, расстегнул пиджак, чтоб облегчить доступ к кобуре.
     Милан постучал в дверь. В доме было тихо. Милан  прислушался,  постучал
еще раз, гораздо громче. За дверью послышались шаги, замок клацнул. Дверь со
скрипом распахнулась, на пороге появилась  хозяйка,  пятидесятичетырехлетняя
ашатка. Если бы Милан не знал наверняка, сколько ей лет, ни  за  что  бы  не
поверил. Выглядела она, мягко говоря,  не  очень  хорошо.  Да  и  как  может
выглядеть женщина, за полгода схоронившая невестку, сына, двух  племянников,
двоюродную сестру и дядю?
     Айна, вытирая мокрые руки о фартук, настороженно посмотрела на  гостей.
В следующую секунду, словно расплавленный воск в глицерине, перетекающий  из
одной формы в другую, из ее  глаз  исчезла  настороженность,  уступая  место
ненависти.
     - Здравствуй, Айна, - как можно нейтральнее сказал Милан. Здесь  нельзя
было переигрывать.
     - Чтоб ты сдох, и дети твои... - начала хозяйка, но Танаха перебил ее:
     - Закрой рот, или поедешь с нами.
     - Ах! Как напугал! - всплеснула руками Айна и тут же перешла на крик: -
Вы только посмотрите, кто пришел! Два запаршивевших шакала, трусливо сидящие
по канавам, когда требуется их помощь, и гордо называющие себя полицейскими,
когда рядом нет бандитов! Да отсохнет рука, подающая вам хлеб!
     - Айна, незачем кричать на всю улицу, - спокойно сказал  Милан. -  Даже
если все ашаты Пешковеца соберутся у твоей двери, мы не уйдем,  пока  ты  не
ответишь на наши вопросы.
     - Не о чем мне с вами говорить, черви навозные! Я сейчас возьму  скалку
и обломаю ее об ваши трусливые спины! - потрясая кулаками, негодовала Айна.
     - А ну-ка... - сказал Танаха и, отстранив лейтенанта, втолкнул  хозяйку
в дом.
     Айна завизжала, но, получив пару пощечин, умолкла и, повинуясь  толчкам
в спину, прошла в комнату. Она хотела ударить Танаху  стоявшей  на  тумбочке
керамической вазой, но сержант словно тисками  сжал  руки  женщины,  отобрал
вазу, а саму ее толкнул к дивану. Милан не стал мешать сержанту. Конечно же,
это было свинство. Конечно, если бы кто-то так же обошелся  с  его  матерью,
Милан нашел бы его и перерезал ему горло. Но  сейчас  это  было  оправданно.
Стоять в пороховом складе с горящим факелом в  руке  чревато.  Среди  ашатов
многие считали Иньяки героем.  Если  бы  на  улице  собралась  толпа,  им  с
сержантом пришлось бы несладко.
     Оглянувшись, Милан вошел в дом и прикрыл за собой дверь.
     - Смелые. Справились с пожилой женщиной, - сидя на диване, с презрением
прошипела Айна, когда Милан вошел в комнату, и плюнула Танахе в лицо. -  Был
бы здесь Иньяки, ты бы не посмел и на километр подойти к моему дому!
     - Был бы здесь Иньяки, я бы собственноручно переломал ему все пальцы  и
свернул шею, - зло ответил Танаха. - А теперь закрой рот и слушай, что  тебе
говорит лейтенант. А откроешь его, только когда тебе зададут вопрос.
     - Прости, Айна, - сказал Милан. - Ты знаешь, что я всегда  уважал  вашу
семью. Но ты сама не хочешь разговаривать по-человечески. Вот  и  приходится
разговаривать на том языке, который выбрала ты. Твой сын, Иньяки, обвиняется
в нескольких убийствах. Скажи нам, где его найти, и ты спасешь много жизней.
     Айна,  скрестив  на  груди  руки,   деже   не   смотрела   на   Милана,
демонстративно молчала.
     - Пойми, Айна, гибнут невинные, - продолжил Милан. - Твой сын  ослеп  в
своей борьбе. Ему  все  равно,  кого  убивать.  Вчера  он  взорвал  школьный
автобус. В чем перед ним были виновны дети? Может быть, они убили его брата?
     Айна сидела не шелохнувшись. А ведь она знает,  где  Иньяки.  Милан  не
очень-то надеялся услышать ответ: какая мать донесет  на  своего  сына?  Для
общества он, может, и убийца, но для матери всегда  останется  сыном.  Милан
рассчитывал разговорить ее. Возможно, в разговоре она увлечется  и  случайно
проговорится о чем-то, что поможет поймать Иньяки.
     Танаха подошел к дивану и,  наклонившись  к  Айне,  проговорил  тихо  и
уверенно:
     - Ты знаешь, что сейчас будет? Лейтенант уйдет опрашивать соседей, а  я
посажу тебя в машину и отвезу к имлинам. В тот  самый  квартал,  чьих  детей
взорвал Иньяки. Они порвут тебя на куски. За это меня выгонят из полиции,  и
я уеду из вонючего Пешковеца на Кипр, к двоюродному  брату.  Но  перед  этим
Иньяки придет, чтобы убить меня, и лейтенант его поймает.
     На  какой-то  момент  Милану  показалось,  что  старый  как  мир  фокус
сработал. Но Айна, как  и  прежде,  молчала.  Было  заметно,  что  ненависть
переполняет ее, но желания отвечать на вопросы у нее так и не появилось.
     - Где прячется Иньяки? - спросил Милан.
     - Может, твоя мать и выдаст тебя, а от меня ты этого не дождешься.
     - Ты сядешь в тюрьму, - сказал Милан. -  Статья  1024.  "Скрывающий  от
следствия информацию, которая может способствовать задержанию подозреваемого

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг