институт", - сказал Ванечке мертвый голос, прилетевший из дырчатого
динамика.
Человек с пивом попер сквозь толпу на выход. В кильватерной струе
запахов Ванечку понесло за ним. Через три мучительные минуты его вынесло
эскалатором на поверхность.
Сенная площадь во времена описываемых событий представляла собой
довольно занимательную картину. Обнесенная бетонным забором и опоясанная
толстокожими трубами, обширная ее середина была занята нескончаемым
долгостроем. Что там строили, было неясно, но, похоже, что-то
нечеловеческое, судя по масштабным конструкциям в духе безумного Пиранези.
Особенно поражал прохожих мощный фаллический столб с железной конурой на
вершине - то ли символ затянувшейся перестройки, то ли шахта
реконструируемого метро. Однажды Ванечкина знакомая из Москвы, увидев это
архитектурное чудо, спросила, почему так высоко над землей подняли гараж.
Вепсаревич вспомнил барона Мюнхгаузена и его несчастную лошадь, привязанную
к кресту колокольни, и ответил ей в шутливой манере - мол, ставили-то гараж
зимой, почва была промерзшая, а весной, когда снег растаял... Удивительно,
но она поверила.
Кикимороидального вида тетка дохнула Ванечке в лицо перегаром и
сказала веселым голосом:
-Золото, ломаные часы, брюлики, фарфор, бабки сразу!
Ванечка, отмахнувшись от тетки, пересек трамвайное полотно и двинулся
по дальней стороне площади, чтобы выйти на набережную канала. От железного
лотка на колесах, стоявшего под парусиновым тентом на углу с Демидовым
переулком, пахло детством и горячими пирожками, и Ванечкин желудок
почувствовал, что внутри его поселился голод. Чувство голода с каждым шагом
усиливалось, голодный, он шел по городу и шлось ему, голодному, хреновато.
Похмельный голод, еще царь Соломон заметил, бывает мучительнее самого
похмелья - желудок скручивает в тугую спираль, как нянечка половую тряпку.
Вепсаревич шагал по набережной и думал о хлебах и о пиве. Еще он думал
о том, зачем он вообще здесь вышел, а не поехал к себе домой, где мама
сделала бы ему завтрак, где книги, где письменный стол, заваленный
неправлеными листами, где лампа под зеленым стеклом, где тихо и никто не
мешает.
Семен Семенович качал головой, и в голове его неприлично булькало.
Наверное, ночной алкоголь плескался между коробкой черепа и сморщенной
оболочкой мозга.
Инквизиторский взгляд главврача сверлил остроязыким сверлом по очереди
сначала заведующего, потом врачей, которые ни ухом ни рылом, потом сестер,
собравшихся в кучу и таращащих непонимающие глаза.
- Проорали! - орал директор. - Такого пациента проорали. Домой
звонили?
- Звонили. Дома его нет, домой он не приходил, - сказала
врач-анестезиолог Туробова
- Кто дежурил?
- Ульянова.
- Какая еще, к черту, Ульянова? Она что, врач? Она простая сестра, и к
тому же она в отпуске со вчерашнего дня. Как заменяла? Кого заменяла?
Алимову? Эту алкоголичку? Уволю нынче же и ту и другую. А врач? Где был
дежурный врач? Почему ночью на отделении дежурят одни только сестры?..
В дверях возник начальник институтской охраны, по-военному встал на
вытяжку и четким голосом отрапортовал всем сразу:
- Старший вахтер Дронов по вызову явиться не смог... - Начальник
охраны замялся, виновато отвел глаза и со вздохом развел руками. - Короче,
нажрался Дроныч. Как вахту Оганесову сдал, сразу же и нажрался. Вы же
знаете, ему много не надо - стакан выпьет и с катушек долой. Это мне
супруга его сказала, в смысле то, что муж ее после смены выпивши и поднять
его никак невозможно, я ей только что на квартиру звонил.
- А журнал? В вахтенном журнале есть запись?
- А как же, запись имеется. - В руках начальника образовался журнал,
уже раскрытый на соответствующей странице. - Вот время, вот число, все по
правилам.
Главврач сунул лицо в журнал, затем вынул и сказал зло и хрипло:
- То есть вы мне хотите сказать, что этот ваш караульщик Дронов
нажрался, только когда сдал вахту? - Он ткнул пальцем в непонятные каракули
на странице и в разводы цвета некачественного портвейна "Левобережный".
- Это почерк такой у Дроныча, ему ж правую руку пограничная собака
погрызла, когда он в армии на финской границе служил. Кость у нее хотел
стащить, вот его собачка и тяпнула.
- Значит, так. Дронова, когда протрезвеет, ко мне. - Брезгливым жестом
главный указал вдаль, туда, где за десяток палат отсюда располагался
пыточный, его, главного, кабинет. - Я ему не руку, я ему другое кое-что
отгрызу, тогда узнает, как на рабочем месте водку по ночам жрать. Лично
вам, - он выстрелил по начальнику охраны из обеих зрачков картечью, -
выговор с лишением ежеквартальной премии. Ну а вы, - он отыскал взглядом
Чувырлова, который со своей африканской внешностью затаился в тени шкафа с
какими-то резиновыми жгутами, - вас, как явного соучастника похищения, ждет
визит в лабораторию номер тринадцать-бис.
Многие при последних словах вздрогнули и схватились за сердце.
Чувырлов, тот ничего не понял, только тоненько, с прихлюпом зевнул. В
голове же завотделения будто бы плотину прорвало - он, покачиваясь, вышел
вперед, взял главного за отворот пиджака и сунул ему под нос кулак.
- Это видел? - Взгляд Семенова сделался осмысленным и веселым. - Ну
так вот, ты, кочерыжка. Я тебя вызываю на дуэль. Сейчас. На Черную речку.
Эй, как там тебя, Чувырлов?! Будешь у меня секундантом. А сейчас - спать.
Спать, спать, и идите вы, товарищи, на хуй!
И Семен Семенович в абсолютном молчании вышел из больничной палаты.
Мысль о пиве в голове Ванечки победила мысль о еде. Случилось это на
подходе к Аларчину, после Калинкина и Египетского любимому Ванечкиному
мосту. Гастроном на углу Английского был Ванечке хорошо известен. Как раз
на противоположном углу, на другой стороне канала, Ванечка и служил
культуре в должности ответственного редактора в известнейшем в Петербурге
издательстве. Ванечка заглянул в витрину и убедился, что в пивном закутке
не наблюдается никого из знакомых, кроме девушки, сидящей за кассой,
кажется - по имени Лизавета. Ванечка шмыгнул в магазин и направился
прямиком к прилавку.
- Здравствуйте, - улыбнулся он Лизавете.
- А, приветик, - ответила та ему. - Что-то вы про нас позабыли. В
отпуске?
- Нет, болею.
- То-то я смотрю, какой бледный. Думаю, с похмелья или больной? - Она
смахнула с плеча пылинку. - Слабые вы, мужики, нестойкие. Мой тоже вон, как
что, так - "болею". А нам, женщинам, за вас отдувайся. Как всегда? -
Лизавета показала на краник розливного устройства.
Вепсаревич хотел кивнуть, потом вспомнил, что денег у него ровно на
то, чтобы бросить, проходя, нищему, да и то рискуя быть обласканным
костылем за такое откровенное издевательство. Все-таки он кивнул. На то
Ванечка, собственно, и рассчитывал, когда сворачивал в угловой магазин, - в
долг попросить пивка, как делал это уже не раз.
- Только, - развел он руками, - я деньги на работе забыл. Можно в
долг? Я скоро отдам.
Ванечка стоял у гранитной тумбы под тихими весенними тополями и
смотрел, как в янтарной жидкости, заполнявшей пластиковый бокал, плещется
весеннее солнце. От залива дул ветерок. По Аларчину шли прохожие, и Ванечка
тихонько следил, не проскочит ли кто знакомый. К издательству он подойти не
решался - во-первых, к чему быть узнанным? Официально он на больничной
койке, лечится от своей заразы, и окунаться в перевернутый мир дурных
подстрочников и перевранных сюжетов хотелось ему меньше всего. Тем более
когда есть солнце и пиво.
Единственное, что его смущало, что спутывало его мысли в клубок и
загоняло их, как дурной котенок, в темный угол подсознательных
комплексов, - нет, не эта Ванечкина болезнь, за те месяцы, что они с ней
жили, она сделалась не то что своей, просто некоторой досадной помехой,
вещью муторной, но вполне выносимой, вроде стрижки или утреннего бритья -
ну, действительно, всего-то делов - раз в три дня счищать с себя паутину да
внимательно следить за одеждой, чтобы где-нибудь нечаянно на штанину не
налип паутинный ком. Смущало его другое - Машенька, их встреча в больнице.
Он и в лица-то, мелькающие вокруг, вглядывался в основном потому, чтобы в
промельке случайной фигуры разглядеть, не упустить Машеньку. Понимая, что
такая случайность невозможна в городской толчее, понимая - и все равно
надеясь.
- Вепсаревич!
Ванечка обернулся.
- Ты какого хера здесь делаешь?
Ванечка сперва покраснел, потом выдавил из себя улыбку. Перед ним
стоял Валька Стайер в обнимку с батареей бутылок. Первобытная его борода
клочьями торчала по сторонам. Очки на его взмокшем носу перекосились, как
неотлаженные качели, причем правый, блестящий, глаз, как взошедшая невпопад
луна. плавал высоко в поднебесье, а такой же блестящий левый приближался к
пещере рта.
- Я тебя из-за витрины увидел, когда в винном водяру брал. Смотрю харя
вроде знакомая - бледная, но вроде родная. Тачка за углом, водка - вот она.
Все, старик, короче - поехали.
- Валя, ты откуда свалился-то? С Марса, что ли?
- Круче, Ванька. - с Америки. Сан-Франциско, Золотые ворота, слышал?
Вроде как ваш мост Володарского, только выше и сделан не из говна Всё.
Ванька, там счетчик щелкает. Наговоримся еще, поехали.
- К кому едем-то? - спросил Ванечка десять секунд спустя, уже
впихиваясь в фыркающую мотором машину.
- Как это к кому! К Завельским вестимо!
Глава 4. У Завельских
По дороге к братьям Завельским останавливались еще три раза. Брали
Верку, Аську и Аньку, Валькиных старинных знакомых. Еще брали на Загородном
шампанское, которого захотели девушки, и зачем-то еще портвейн для кого-то
из ностальгирующих приятелей. Водитель недовольно покряхтывал но требования
компании выполнял.
Натан и Женька Завельские жили на Староневском. Окна их отдельной
квартиры глядели на проходной двор и на пестрые скаты крыш, ощетинившиеся
печными трубами. По крышам гуляли голуби и шуршали облупившейся краской.
Ванечка Завельских знал с юности, Вальку, примерно, так же. Стайер был
гражданином мира, Завельские, наоборот, домоседами. Давнее желание Вальки -
сбежать от нашей долбаной совсистемы - осуществилось лет пятнадцать назад,
когда ток в большевистских проводах еще тек, но уже медленно, с одышкой
астматика.
Ванечке у Завельских нравилось. Здесь он чувствовал себя без напряга.
Здесь же Ванечка познакомился и со Стайером. Было это в середине
семидесятых
Когда Валька, Ванечка и благоухающий любовью букет из Верки, Аськи и
говорливой хохлушки Аньки с хохотом ввалились в прихожую, у Завельских уже
гуляли вовсю. Всех их сразу же впихнули за стол, раздвинутый по случаю
многолюдства. Рядом с Ванечкой оказалась девица, рыжекудрая и с
подрисованными бровями.
- Вы тот самый Вепсаревич, который у Юфита снимается? - спросила она у
Ванечки, и он почувствовал, как ее худенькое колено робко жмется к его
ноге.
- Не у Юфита, - ответил Ванечка. - Я вообще в кино не снимаюсь
- Извините, это я спутала. - Девица спешно отодвинула ногу. - У того
актера фамилия на вашу похожа - такая же звериная, как у вас.
Ванечка улыбнулся, наполнил рюмки, и свою и своей соседки, и,
продолжая улыбаться, спросил:
- А ваша на чью похожа?
Рыжая засмеялась:
- Моя фамилия Воробей.
Пришла очередь рассмеяться Ванечке. Рыжая не обиделась на это
нисколько, а оглядев компанию за столом, шепотом ему объяснила:
- Я сюда с Сергеем пришла, он мой муж, он в соседней комнате отдыхает.
А вон Татьяна, его жена, вон она, между Софроновичем и Рыдлевским.
- Не понял, - ответил Ванечка честно. - Если вы здесь с Сергеем и он
ваш муж, то почему тогда Татьяна - его жена? Сергей, он что, двоеженец?
- Все просто, с Танькой они в гражданском браке, короче -
нерасписанные они с Татьяной. А мы числимся с ним муж и жена, официально.
Но живет он с Танькой, уже три года как мы расстались. Ну, встречаемся
иногда, когда они с Танькой ссорятся. Так, раз в месяц, нерегулярно.
- Давайте выпьем, - сказал ей Ванечка, у которого от этих раскладов
уже начало свербить в голове.
- За любовь, - ответила рыжекудрая и прижалась к нему коленом. Валька
Стайер отлепился от девушек и поднялся над пиршественным столом. Был он
мудрый и бородатый, как демон. И едва уже стоял на ногах.
- Ёпт-ть, - прочистил он для разминки голос. Затем налил себе из
бутылки в фужер и поднял его под самую люстру. - Предлагаю всем
джентльменам встать и выпить за представительниц прекрасного пола, которые
здесь пр-рисутствуют. Девушки, - чистосердечно признался Валька, когда
джентльмены встали, - я вас всех люблю! - Он выпил одним махом фужер и
полез целоваться с теми, до кого смогла дотянуться его лохматая борода
пророка. Закончив ритуальное лобызание, Валька сдернул с себя очки и,
размахивая ими, как Троцкий на заседании Петросовета, продолжил пьяную
речь. - Завтра я уезжаю в свою долбаную Америку... - Он запнулся. - И
правильно делаю... - Он запнулся опять. Затем хлебнул из чьей-то початой
рюмки и с обидой в голосе произнес: - Я здесь кто? Я здесь никто! Меня
вчера в Адмиралтейском саду ваши сраные менты повязали, когда я выпивши
поцеловал в задницу долбаную лошадь Пржевальского. У меня баксов была
чертова туча, так они, суки, обчистили меня до последних трусов. То есть
если я у вас в России хожу поддавши, так выходит я уже не человек, а говно?
Грабь меня, выходит, каждый кому не лень, а я должен поднять руки над
головой и целовать сраную ментовскую задницу, как икону Христа Спасителя?
- Менты - суки, - поддержал его Вепсаревич.
- Мальчики, не будем о грустном, - позвенела вилкой о рюмку моя
соседка. - Давайте выпьем, а после Женечка Софронович что-нибудь нам споет.
Женечка, спой нам что-нибудь. Если женщина просит...
- Окуджаву! Окуджаву! - закричали хором Верка, Аська и Анька. - А
потом - танцы. Женя, поставишь музыку? Что-нибудь в стиле диско.
Выпили, закусили, сунули Софроновичу в руки гитару, и пока Софронович
ее настраивал, снова выпили, опять закусили, и часть народа потянулась
курить
Ванечка, хоть сам не курил, отправился на кухню к курящим. Но
явившийся на кухню Натан потянул Вепсаревича за рукав, и они, уйдя от дыма
и разговоров, прошли в маленькую тихую комнату, где из мебели были только
книжные стеллажи и диван, а из людей, кроме Ванечки и хозяина, только
всхрапывающий на диване Сергей, муж застольной Ванечкиной соседки, жена
которого сидела от них напротив.
- Ну что там у тебя было? - спросил Натан.
- О чем ты? - ответил вопросом Ванечка, хотя, в общем-то, примерно,
догадывался, о чем спрашивает его хозяин квартиры.
- Слышал, тебя месяц не было ни дома, ни на работе.
- Я болел, был в больнице.
- Что-то серьезное?
- А черт его знает. Неизвестная медицине болезнь. - Секретов Ванечка
от Натана никогда не держал. Натан был человек свой, полагался на него
Ванечка полностью, не было еще в жизни случая, чтобы мудрый Натан
Завельский подвел кого-нибудь из своих знакомых. - Меня в ИНЕБОЛе больше
месяца изучали, так ничего и не изучили. Погоди, сейчас покажу. - Ванечка
расстегнул рубашку, задрал футболку и показал Натану покрытое паутиной
тело.
Натан присвистнул, изумленно покачал головой, помял в руке густые
шелковистые пряди.
- Больно? - осторожным движением пальцев он сорвал пяток сероватых
нитей.
- Не больно, зудит немного. Да я уже привык к этой дряни.
- Ну а сам ты что думаешь? - спросил Натан, разминая пальцами паутину.
- Я о ней вообще стараюсь не думать, потому что, когда начинаю думать,
всякий вздор в голову лезет, от которого дуреешь и все время тянет
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг