девчонок на лекциях этой писькой пугал? - Главврач подмигнул Ванечке и
поболтал перед его носом бутылкой. - У нас, медиков, как говорится? Между
первой и второй перерывчик небольшой! Давайте, дорогой, дёрните. А то
какой-то вы замудоханный, ни разу даже не улыбнулись. Вова, распорядись.
Вова распорядился, и опять горючая жидкость из стакана перетекла в
желудок. Вторую порцию организм принял без колебаний. Не побрезговал и
сырком.
- Да, Вепсаревич, - деловито сказал главврач, наполняя очередной
стакан, - скоро жди пополнение. В смысле, сюда, в палату.
- Как? - Ванечка впал в рассеянность; с ним это бывало всегда, когда
количество выпитого спиртного переваливало за стограммовую планку. - В
смысле, кто?
- Хрен его знает, кто. Негр не негр, и болезнь у него не пойми какая.
К нам он по направлению от губернаторской шайки-лейки. Звонили сегодня,
чтоб койку ему готовили.
- Так негр или не негр? - спросил за Ванечку Вольдемар Павлович. - Был
у меня на практике один негр, все к бабам в лаборатории лез. Подойдет со
спины, схватит за задницу и стоит довольный, пока ему об рожу лабораторную
посуду колотят. Мазохист был, одним словом. Кончал от нанесенных ему
лицевых увечий. Морда была вся в шрамах, как у Патриса Лумумбы...
- А почему сюда-то? - задал Ванечка резонный вопрос. - Палата же на
одного человека. Сюда и койку-то лишнюю не поставишь. Неужели в клинике
такой дефицит мест?
- Ну, койку-то мы как-нибудь втиснем. Тумбочку вон к стенке
перекантуем. А почему сюда?.. - Главврач смотрел на пустой стакан, зажатый
в волосатой руке, и в глазах его читалась тревога - то ли от заданного
вопроса, на который он не помнил ответа, то ли от сиротливого зрелища
пустой тары, невыносимого для любого нормального человека мужского пола. -
Да, действительно, а почему сюда? Что-то мне директор по этому поводу
говорил, нес какую-то лабуду. Слушай, а не все ли тебе равно? Новый
человек, новые разговоры. Небось, устал уже на одни наши халаты глядеть. А
тут, может, свеженькое чего услышишь.
Главврач встал, оправил халат, спрятал в брюки пустую бутылку,
взглянул на часы, вздохнул.
- Пора продолжать обход. Давай, Володя, вставай. В шестой палате
человек-рыба бунтует. Женщину ему, видите ли, подавай...
Когда за ними закрылась дверь, Ванечка достал из-за тумбочки свернутый
лист картона, развернул и разложил на коленях. Громкое название на листе,
нарисованное ядовитым фломастером, приглашало прислушаться к содержанию.
Это была стенгазета "Голос 3-го отделения", для которой Иван Васильевич
пописывал от безделья стишки.
Сбоку на разлинованной полосе был нарисован крест, торчащий из
стилизованного надгробия. На надгробии в кривоватой рамке оставалось
дописать эпитафию, которая начиналась так:
Покойный был дурной и неученый,
Он не дружил с водою кипяченой...
Вепсаревич покрутил карандаш и вписал уверенной рукой мастера:
Вот результат, товарищ, посмотри:
Его микробы съели изнутри!
Глава 6. Как арахнид Карл стал жертвой неизвестного алкоголика
С утра Вере Филипповне позвонили. Звонила Оленька, секретарь
издательства, в котором работал ее занемогший сын.
- Вера Филипповна! Как Иван? - спросила она после скороговорки
приветствия. Выяснив, что с Ванечкой всё по-прежнему, она сразу же вывалила
на Веру Филипповну ворох нижайших просьб. - Вера Филипповна! Выручайте! Без
Ванечки ну просто беда! У нас сроки, понимаете, сроки! Вы же к нему все
равно передачи носите. Ну, пожалуйста, ну передайте ему папочку с
рукописью! Тоненькую, страниц на двести. Чтобы к будущему понедельнику он
проверил и нам вернул.
- Оленька, я бы рада! Да ведь там у них, в ИНЕБОЛе, на вахте звери, а
не вахтеры. Туда ж и передачи-то только через окошко берут и чтобы в
открытом виде. И по весу чтоб не более килограмма.
- Вера Филипповна, так, может, через окно? На веревочке, как в
роддоме? Или врачу какому-нибудь бутылку коньяка подарить? Мы б купили, а
вы бы врачу отнесли. А? Пятизвездочного бутылочку?
- Забор там, Оленька, и никакого подхода нету. А коньяк? Ну прямо не
знаю... Нет, не буду, у меня не получится, не умею я это делать. Да и врачи
там все какие-то неживые. Ходят, будто всегда с похмелья - рожи красные,
голова пригнута, говорить и то по-человечески не умеют, а если скажут, так
одни сопли на языке - жуют, жуют, а не разберешь что. Нет, Оленька, не
могу. Ну а что там этот специалист из Сибири? Когда будет-то? А то уж прямо
заждались.
- Ах, да, Вера Филипповна, хорошо, что напомнили. Я сама вам
собиралась звонить, да с этой нынешней нервотрепкой всё на свете забудешь.
Телеграмма была вчера. В среду этот красноярский товарищ будет у нас в
издательстве. Я вам позвоню, когда встретим. Жаль, Вера Филипповна, что
папочку Ивану не передадите. Мы уж так на вас надеялись, так надеялись.
Может, все-таки попробуете, вдруг выйдет? А то наш Николай Юрьевич сам не
свой из-за этой рукописи. У нас сроки горят и планы!
Поохав еще с полминуты, Оленька положила трубку.
Арахнид Карл сидел в яблочном тайнике и на чем свет стоит клял
человеческую породу. Особенно отдельных ее представителей в лице
Вепсаревича Ивана Васильевича, ради которого была заварена эта каша, и
матушки его, Веры Филипповны, из-за которой он уже полтора часа сидел в
холодильнике и мерз, как немец в зимних окопах под Сталинградом. И Калерия
Карловна хороша! Нет чтобы принести это сволочное яблоко на час-полтора
попозже, перед тем как Ванечкина мамаша намылится выходить из дому. Он
сидел и злился, злился и наливался ненавистью, и это его хоть как-то, да
согревало. Он строил планы один величественней другого, и все они сводились
к одной картине. Совсем скоро, представлял он, настанет то счастливое
время, когда они, паучий народ, избавят землю от двуногих уродов. Мир будет
принадлежать им, восьмилапым венцам творения, а людишек если и оставят
живыми, то исключительно в качестве бурдюков с пищей, да и то собранными в
специальные резервации, обтянутые особопрочной, не поддающейся ни огню, ни
ножу, ни химии паутиной.
А этого дурака Анашку, выдающего себя за паучьего Дарвина и смущающего
молодые умы, злорадно размышлял Карл, они когда-нибудь скормят птицам, а
после выкинут из всех паучьих учебников, из всех школьных и университетских
курсов, как когда-то выкинули людишки человеческого академика Марра. Тоже
мне, теория эволюции. Сперва рак, затем ракопаук, а далее уже и мы, пауки.
Рак, он и в мезозое рак. Ракопаук был занесен на Землю метеоритом, осколком
взорвавшейся планеты Пандоры, не сам, конечно, ракопаук, а окаменевшие
ракопаучьи яйца, которые здесь уже, на Земле, высидела какая-то страдающая
бесплодием паучиха.
Но с этим-то извращенцом ладно. Главная беда - люди. Карл вспомнил все
обидные клички, которыми их, пауков, называли. Мизгирь, муховор, тенетник.
А пословицы! "Лови паук мух, пока ноги не ощипали". Это надо же такое
придумать! Ужас!
Так он сам себя распалял, пока дверца холодильника не открылась и
вместе с яблоком и другими продуктами, приготовленными для передачи в
больницу, Карл не выбрался из холодного чрева. Операция "Троянский конь"
началась.
Вера Филипповна села в 31-й троллейбус, переехала Тучков мост,
зажмурилась от яркого солнца, отражавшегося от Адмиралтейской иглы, а когда
открыла глаза, увидела свободное место, которое тут же и заняла. Троллейбус
плавно покачивался, и Веру Филипповну разморило. Проснулась она от того,
что чей-то настырный локоть тыкал ее под бок. Троллейбус пересекал
Съезжинскую. Вера Филипповна чуть подвинулась и посмотрела на пассажира
справа. Сидящий у окна дядечка успокоил свой нервный локоть и срывающимся
голосом произнес:
- Мамуля... хлеба корочки не найдется?
- Хлеба? - удивилась Вера Филипповна и внимательно оглядела соседа. На
бомжа он вроде был не похож, на голодающего с Поволжья тоже. Костюмчик,
правда, был на нем не ахти, потертый, можно сказать, костюмчик. И нос был
подозрительно фиолетовый, но нычне в городе такие чернильные носы, считай,
у каждого четвертого жителя.
- Хлеба, плавленого сырка, ватрушки, яблока, хоть чего, - в глазах
соседа жила надежда и глубокая человеческая тоска.
"Язвенник, - подумала Вера Филипповна. - Обострение, а ничего под
рукой нет. Надо выручать человека".
Она раскрыла пакет, покоящийся у нее на коленях, и первое, что ухватил
взгляд, было яблоко, соседкин гостинец.
"Ничего, Ваня переживет, а Калерии я говорить не стану. Передала и
передала, спасибо ей за сочувствие".
Вера Филипповна протянула соседу яблоко. Тот, не сказав "спасибо",
принял ее подарок и спросил, сглатывая слюну:
- Мать, а стакан есть?
- Нет, - ответила она простодушно.
- Хреново, мать, без стакана-то. Водка ж все-таки, не портвейн. А и
пёс с ним,со стаканом!
Он достал откуда-то из-за пазухи маленькую палёной водки, пальцем
сковырнул пробку и в какие-нибудь десять секунд высосал содержимое пузыря.
Затем шумно перевел дух, потер яблоко о потертый локоть и засунул целиком в
рот. Вместе с Карлом и черенком. Операция "Троянский конь" провалилась,
едва начавшись.
Глава 7. Сосед по палате
Негр был голый.
Негр был в красных штанах.
Негр был черный, лиловый, коричневый и блестящий.
Негр курил трубку.
Но звали его не Тибул. И трубки он, естественно, никакой не курил, в
палате хоть трубку, хоть "Беломор" - закуришь, так тебя сразу же из
больницы пинком под зад и на улицу. Штаны, правда, были красные - красные
тренировочные штаны с белым лампасом до самых штрипок. Так что голым негр
был разве что выше пояса, между полами распахнутого халата и на малом
участке тела от тапок и до концов штанин.
Сначала втащили койку. Долго не попадали в дверной проем, примерялись
и так, и этак, затем, обливаясь похмельным потом, два хмурых санитара в
халатах наконец догадались повернуть ее боком, после чего внесли. Следом за
койкой и санитарами вошел негр.
- Мучачос по несчастью? - обратился он к Ивану Васильевичу на чистом
русском, когда они остались одни. - Интересное у вас заведение. На окнах
решетки, на вахте сплошные мордовороты. Не больница, а одесский кичман.
- Да нет, ничего, не жалуемся. Кормят прилично, телевизор,
библиотека...
- Библиотека? А насчет этого у вас как? - негр звонко щелкнул
блестящим ногтем себя по горлу. - Заначечная какая-нибудь имеется? Иван
вспомнил вчерашний спирт и утренний туман в голове.
- Ну, не знаю. Разве только с врачами договориться... - Он безнадежно
развел руками - А вы к нам сюда надолго?
- Надолго, ненадолго - посмотрим. Как вылечусь от своей заразы, так и
смоюсь отсюда к едрене-фене. Заначечной, значит, нету. Это плохо. Русского
человека лечит только одно лекарство. - Негр поскреб щетину на
подбородке. - А медсестры?
- Что медсестры? - не понял вопроса Иван Васильевич.
- Слушай! - Негр рассмеялся весело, обнажая кривоватые зубы. - Ну
хорошо, ты не пьешь, это еще понятно. Печень там, селезенка. Но когда
мужику пошла такая халява... Один в палате, жена далеко, на работу ходить
не надо - сплошная свобода действий.
- А-а-а, так вы в этом плане? - смутился Иван Васильевич.
- В этом, в каком же еще! Телевизор я и дома смотреть могу.
- Тэк-с, уже познакомились. - Из-за двери появились главврач и Семенов
Семен Семенович, завотделением. - Чувырлов... э-э-э...
- Альберт Евгеньевич, - подсказал главврачу Семенов.
- Можно Алик, - осклабился негр, протягивая главному руку. Тот, не
замечая руки, медленно прошел в глубь палаты, остановился у зарешеченного
окна, глядящего на больничный двор, повернулся и внимательно посмотрел на
новенького.
- Сегодня, Альберт Евгеньевич, отдыхайте, на сегодня у нас с вами
никаких процедур. Иван Васильевич вам объяснит что к чему - где душ, где
столовая, где кабинеты. Он у нас почти старожил, три недели уже как
мучается... Мучаетесь, Иван Васильевич, мучаетесь, - ответил он на
смущенный Ванечкин взгляд, - кому ж не хочется из больничных стен. Я бы
тоже мучался, был бы на вашем месте. Сейчас придет сестра-хозяйка с
бельем, - он уже снова обращался к Ванечкиному соседу, - койку вам
застелит, воду сменит в графине. Так что приобщайтесь к больничной жизни,
втягивайтесь. Будут вопросы, спрашивайте у дежурной сестры или у Семена
Семеновича.
Главврач кивнул на заведующего и важным, степенным шагом двинулся к
выходу из палаты. Семен Семенович задержался в дверях, зачем-то подмигнул
новенькому и покинул палату тоже.
- Серьезный дядька, - новичок показал на дверь, - хотя, сразу видно,
алкаш. Все медики алкаши, потому что работа такая, со спиртом связана. Тут
не хочешь, а алкашом станешь. - Он радостно потёр руки. - Все медики -
алкаши, все медсестры - бляди. И надо этим умело пользоваться, извлекать,
так сказать, моральную и материальную выгоду.
- Душ у нас в конце коридора, - вспомнил Иван Васильевич наказ
главврача. - А столовая рядом с залом, где газеты и телевизор...
- Ты женатый? - перебил его негр Алик, развалившись на незастеленной
койке и почесывая шоколадную грудь. Волосы на шоколадной груди были
почему-то белесые, должно быть, выгорели на африканском солнце.
- Я? Нет, - ответил Иван Васильевич и тут же, спохватившись,
поправился: - Сейчас нет.
- Ага. Значит, разведенный, как и я. А с бабами у тебя как?
- По-разному.
- А мне тут одна попалась. Лобок у нее, значит, бритый, а на лобке -
просекаешь? - татуировка: "Оставь надежду, всяк сюда входящий".
- Данте, "Божественная комедия", "Ад", песнь третья, стих девятый, -
прокомментировал Ванечка.
- Ёкалэмэнэ! - восхитился Алик. - Да ты прямо профессор! Академик
наук! Ну, блин! Я тоже, когда баб себе выбираю, предпочитаю умных. Вот, к
примеру, еду, скажем, в метро. Вижу, баба кроссворд разгадывает. Заглядываю
бабе через плечо, смотрю на кроссворд и сразу определяю, дура баба или не
дура. Если она, к примеру, не знает реку в Африке из пяти букв, то на хрена
мне, спрашивается, такая баба нужна. О чем я с ней базарить буду после
работы. Слушай, а ты чего, правда, профессор?
- Нет, редактор. Работаю в издательстве, издаю книги.
- И хорошо платят?
- Ну не то чтобы хорошо, скорее наоборот.
- Не понял. Раз платят хреново, какого хрена тогда работаешь? Ты ж
умный, ты ж этого... ну, который у бабы был на лобке, наизусть помнишь.
Если б я был с такой башкой, как твоя, то давно бы уже в Штатах в фазенде
жил, чтобы негры вокруг меня мух опахалами отгоняли, а голливудские бляди
шампанским с утра отпаивали. Это ж только при "совке" было, когда паши не
паши, всё равно в результате хрен. И что, в издательском деле все такие,
как ты, безденежные?
- Ну почему же. Это уж кому как повезет. А вообще-то всё от начальства
зависит.
- А у тебя, значит, начальство херовое? Раз своих же работников по
деньгам кидает.
- У меня начальство обыкновенное. Вообще-то, мы в издательстве все как
бы друзья. Такая пирамида друзей. Наверху - начальник, он главный друг.
Лучшие друзья поближе к вершине, остальные подальше. На тех, кто подальше,
можно и сэкономить. Ты же друг, ты должен понять, дело общее...
Ванечка чувствовал, что его куда-то несет. То, что копилось долго и ни
разу не прорывалось наружу, выплеснулось мутноватой струёй. Всё, сказал он
себе. Хватит играть в обиженного. Каждый стоит ровно столько, во сколько он
себя ценит. И не деньгами эта цена меряется. Хотя и деньгами тоже.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг