Мальчики неловко переглянулись. Видно было, что в их нестройных рядах
наблюдается некоторое шатание. И если бы не топот по лестнице, перешедший в
свирепый рык и свирепую обсценную лексику, неизвестно чем закончилась э
быта сцена на площадке у двери.
- Пизда солёная! - бросила, подбежав, Калерия Колькиной Венере
Милосской. - Кочергу сейчас между ног вставлю, враз тогда узнаешь, как
чужих мужиков сгуливать.
- Люблю свою Наташу, как Демон свою Отеллу, - пропела в ответ Калерии
Колькина дама сердца. Затем щелкнула синей титькой и удалилась во тьму
прихожей.
- Я их жду, как договаривались, на положенном месте, а они тут,
значит, блядки решили себе устроить? А ну, быстро вытряхивайтесь на
улицу! - Калерия ткнула Кольку в волосатую грудь. - На сборы тебе дается
ровно одна минута. Если через минуту тебя не будет на остановке у двадцать
девятой школы, хрен тогда получишь свои сраные денежки.
Скоро Колька, уже одетый, вместе с прочими участниками похода с боем
брал битком набитый автобус, чтобы ехать на Петроградскую сторону.
- Руки в ноги и - ать-два - в подворотню! - повторил свой приказ
Компотов. Но ни Ванечка, ни Леля, ни Машенька слушаться приказа не стали
Кто он был такой, этот дядечка, чтобы слушать его наглые речи и нюхать его
термоядерный перегар.
Способов расправы с разбойниками у Лели имелось много Напустить,
например, мороку и замороченных водить хороводом вокруг этого, например,
столба. Эти гады будут убеждены, что гоняются за ними по городу, и
продолжаться это будет так долго, сколько хватит у бандюганов сил. Или
накрыть их маленьким кучевым облаком, вон тем хотя бы, что зацепилось за
крышу дома с тощими кариатидами под балконом.
Но чтобы не переводить понапрасну энергию челээш ээрень на каких-то
уличных хулиганов, Леля выбрала способ простой, но действенный и всегда
эффектный. Способ этот в балетной практике официально называется фуэте,
попросту же люди балета называют этот прием фуетой - так привычней и языку,
и слуху. В кругах, не связанных с искусством балета, - среди бойцов,
спортсменов, рэкетиров и вообще криминальной публики - называют этот прием
иначе - "козел на вертеле". Медсестра Леля, по натуре будучи самоучкой,
разработала этот прием сама, впервые увидев нечто подобное в балете
"Лебединое озеро" в Красноярске, когда туда приезжал с гастролями
Мариинский театр: носком пуанта упираясь в дощатое покрытие сцены, балерина
сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее кружится и продолжает
кружиться, пока не превращается на глазах у зрителей в стремительно
вращающееся веретено.
- У-ю-ю, - стал стращать Компотов, тыча пальцами то в Лелю, то в
Машеньку. В Вепсаревича тыкать он не решался - во-первых, тот был мужчина,
во-вторых, никаких указаний по поводу Вепсаревича Калерия своим помощникам
не дала.
Чтоб побольше напустить страху, Глюкоза вынул из кармана заветный ключ
и принялся им звенеть - дзю-дзю, - как чертовым фуганком по нервам.
Этот-то тошнотворный звук и явился тем последним сигналом, запустившим
механизм фуэте. Леля принялась кружиться на месте, а удивленная
компотовская бригада, вытаращив на Лелю моргалы, наблюдала, как ее
маленькая фигурка превращается в размытый волчок.
Первым пришел в себя Феликс Компотов-старший; он медленно почесал за
ухом и пригладил сбившуюся от ветра челку. Затем пальцем показал на волчок,
а голосом попросил Глюкозу:
- Ты ее, типа, это... давай. Только, типа, это... поосторожней. Всяко
может быть. На ноги, на руки, на голову что-нибудь сделает.
- Не бздэ, - ответил ему Глюкоза, показывая "не бздэ" ладонью. Дальше
произошло непонятное. Глюкоза выбросил вперед руку, собираясь остановить
вращение, и в момент был притянут к веретену. Секунд десять размытое
Глюкозово тулово мутной тенью мелькало перед глазами его товарищей, а
потом, как выпущенный из пращи камень, он отлетел на несколько метров в
сторону и врезался в стену дома.
Любой, хотя бы понаслышке знакомый с элементарными законами
динамической физики, ничего странного в полете Глюкозы, завершившемся
ударом об стену, не увидел бы. К сожалению, Феликс Компотов-старший с
физикой был практически незнаком. Сын его, второгодник Федька, динамику в
физике не любил и вырвал из учебника те страницы, где рассказывалось
школьникам о динамике. Словом, с Феликсом Компотовым-старшим повторилось то
же самое, что с Глюкозой, - полет и последовавшее за ним падение.
- Нос чешется, значит - к пьянке, - сказал Феликс Компотов-старший,
трогая ушибленный бок.
- Изнутри чешется? - поинтересовался Глюкоза у бригадира, лежащего
рядом с ним
- Изнутри.
- Изнутри - это к большой пьянке, - сказал Глюкоза, поднимаясь и
отряхивая штаны.
- Вообще-то я в приметы не верю, - ответил ему Феликс
Компотов-старший. - А эти где?
- Эти? Вон они в конце переулка, драпают.
- Значит, так никоторый никоторого и не замочил? - спросил Колька из
30-й квартиры, высовывая нос из парадной, куда он на время ретировался.
- Держи ухи на макухе, - сказал Чувырлов, тоже высовывая свой нос,
только не из парадной - из подворотни. - Переходим к водным процедурам? -
спросил он с надеждой в голосе.
- Перейдешь тут, - сказал Глюкоза, показывая рукой вперед.
Вдалеке, в конце переулка, маленькая, но заметная отовсюду, как
вратарь в футбольных воротах - чуть пригнувшись и с расставленными
руками, - стояла их Калерия Карловна, не давая беглецам отступить.
Наверное, читателю непонятно, куда же Калерия Карловна подевалась,
ведь выезжали-то они впятером, впятером толкались в автобусе, все вместе
убегали от контролеров - поэтому-то, из-за собак-контролеров, они и вышли
на пол-остановки раньше, немного не доехав до Съезжинской.
Никуда она из сюжета не исчезала, дорогая наша Калерия Карловна,
просто сделала упреждающий ход: когда, спасаясь от контролеров, они
раздвинули гармошку дверей и выскочили на ходу из автобуса, Калерия
внезапно заметила, как ее сибирская конкурентка вместе с медсестрой
Машенькой скрываются за ближайшим углом (Вепсаревича она не увидела, тот за
угол завернул раньше). "Вперед!" - скомандовала она верным своим ищейкам и
пустила их по горячему следу, сама же соседней улицей добралась до
ближайшего перекрестка и вышла беглянкам в лоб, чтобы взять их обеих
тепленькими.
Но, к ее великому удивлению, оказалось, что вместе с ними здесь
находится главный приз, ради которого вся эта каша и заварилась, -
Вепсаревич Иван Васильевич, собственной, как говорится, персоной.
Калерия, дрожа от азарта, стояла затычкой в горле неширокого
Загибенного переулка. Руки у нее почему-то вытянулись и доставали крючками
пальцев до каменных стен домов.
Машенька, Вепсаревич и Медсестра Леля замерли напротив нее.
Глупо пялясь на непонятную бабку, Машенька смущенно спросила:
- Бабушка, вам чего?
- Здравствуйте, Калерия Карловна, - поздоровался с Калерией Ванечка. -
Маша, это наша соседка, она у нас наверху живет.
- В общем, так, - сказала Калерия, как будто не узнавая Ванечку и
обращаясь к Медсестре Леле. - Отдавай мне этого твоего товарища, иначе... -
Она отколупнула от каждой стенки по кроваво-красному старинному кирпичу и
не глядя запустила их вверх. Загрохотало кровельное железо, и в воздух
взлетели голуби.
- Паучий бог тебе товарищ, - ответила Медсестра Леля, вмиг проникнув
во вражескую суть старушенции, - и вот тебе на твое "иначе" мое "иначе".
Кирпичи, как какая-нибудь дешевая клоунская подделка, с легкостью
вернулись на место, в стены, из которых их выцарапала Калерия, при этом
больно саданув старуху по пальцам.
Обиженная Калерия превратила кулаки в гири и стукнула ими одна о
другую. Долгий чугунный звон прокатился по Загибенному переулку и замер,
рассосавшись по подворотням.
- Держись, сражаюсь! - сказала она, насупясь.
- Держусь, защищаюсь! - ответила Медсестра Леля и поплевала себе на
ногти. - Сейчас вот сердце-то из тебя вышибу, останешься ходить
бессердечной.
- Соль тебе в очи, кочерга в плечи, - презрительно ответила Калерия
Карловна и тоже поплевала себе на ногти. От ногтей повалил пар. Затем она
подпрыгнула на одной ноге, другой сделала вращательное движение и вдруг
грохнулась на твердую мостовую, как дохлая курица.
Леля рассмеялась и подмигнула Машеньке:
- Малое шаманское заябари. Теперь старушка только бздеть сможет
мыльными пузырями. - Она повернулась к Калерии: - Боюсь, бабуля, из-за меня
тебе придется перенести сегодня большие приключения!
Калерия позеленела от злости. Левый глаз у нее стал белый, а правый -
черный. Из третьего же, если бы у нее был таковой, в Лелю бы сейчас
полетели самые ядовитейшие из стрел.
- Одна тоже вон бзднула, щей плеснула, на корячки встала, луковку
достала, - сказала она, с трудом поднимаясь. Тут уже не стерпела Машенька.
- А ну сгинь, поганая старушонка! Не то пну под дыру, так улетишь под
гору, тресну в висок, посыпется из жопы песок!
Когда Машеньке надо было превратиться на время во вздорную базарную
бабу, ей это удавалось легко. Опыта такого рода у Машеньки было хоть
отбавляй. Пьяные соседи по коммуналке, тетки в продуктовых очередях, ушлые
водилы на "скорой". Бывало, даже больные на операционном столе с распоротым
скальпелем животом и торчащими наружу кишками начинали ее вдруг клеить и
лапать своими немощными руками. Все это пресекалось быстро отборной
профессиональной руганью, а то и просто туфлей по яйцам.
Ее поддержала Леля, нацелив на старушонку палец и пукая из него, как
из детского пистолета-пукалки:
- Ну что, Арахна, старая склеротичка, облик человеческий сумела себе
вернуть, а вот секрет паутины - нет? С тех пор ищешь, рыщешь, не можешь
успокоиться? Но дети от тебя все равно одни пауки...
- Блядь вокзальная, - обозвала ее Калерия. - Ненавижу. Она вдруг
задрала юбку и повернулась к девицам задом, показывая им кружевные желтые
атласные панталоны, какие были в моде, наверное, еще во времена Пушкина,
влюбленного в мадемуазель Гончарову.
Давно уже Загибенный переулок не видел таких откровенных сцен и не
слышал такой непечатной прозы, как в этой уличной перепалке. Тем временем к
нашим героям с тыла медленно подходили компотовцы. Немного не дойдя до
ругающихся, они замялись на одном месте, но в ссору пока не вмешивались,
выжидали, что будет дальше.
- А вы чего стоите, как неродные, когда здесь пожилых людей с говном
смешивают? - крикнула им Калерия через головы Машеньки, Вепсаревича и
Медсестры Лели.
- Да пошла ты... -сказал Глюкоза.-За не фиг делать пиздюлей получать -
нетушки, пусть кто-нибудь другой получает.
- Бунт на корабле? Крыса! - сказала она Глюкозе. - Паучья сыть! -
После этого обратилась к Кольке из 30-й квартиры: - Колька, ты слышал, что
мне эта неумытая сволочь сейчас сказала?
- Ну, слышал, а я тут при чем?
- Как водку за мой счет жрать, так при чем, а как заступиться за
старого человека, так сразу рыло воротишь? Чувырлов, - сказала она
Чувырлову, - ты единственный здесь человек культурный, ты-то меня, надеюсь,
не бросишь?
- Ой, - сказал Чувырлов, кидая взгляд на свои несуществующие часы, - у
меня же деловое свидание! А на смокинге еще пуговицы не пришиты!
- Суки! - закричала Калерия. - Вы еще у меня поплачете! Вы еще у меня
попросите с похмелья водички! Хер вам будет, а не водичка!
- Подумаешь, какая Марфа Вавилоновна выискалась, - сказал Колька из
30-й квартиры. - У самой денег хоть жопой ешь, а для нас даже на автобусный
билет пожалела.
- Ах, так? - взорвалась Калерия. - Пошли вы все тогда на... - Она
сказала куда.
- А что - и пойдем, - ответил Феликс Компотов-старший. - Всяко лучше,
чем об стенки башками стукаться. Но выпить все равно выпьем! Вона как в
желудке урчит - это от недолива. - Он достал из фронтового НЗ третью,
заначенную, бутылку "Охотничьей" и только приготовился сделать длинный
первый глоток, как случилось нечто необыкновенное.
Из дальнего конца переулка послышались сумасшедший цокот и такое же
сумасшедшее завывание. Все участники описываемых событий недоуменно
посмотрели туда. И вот что они увидели. Скаля морду и вытаращив глаза, по
Загибенному неслась лошадь. На лошади сидел какой-то мужик с полощущейся по
ветру бородой. И если бы просто лошадь или просто мужик. Лошадь была
полосатая, низенькая, зубастая, она фыркала большими ноздрями и
разбрасывала по сторонам пену. Мужик тоже был полосат, как лошадь, но
здоровый, только уж очень бледный. Ноги его крепко обхватывали тощие бока
лошаденки, тельник на нем был в пятнах - от пота и, возможно, от слез.
Он-то и завывал, как бобик, распугивая прохожих и воробьев. Внешне все это
напоминало психическую атаку митьков. Как на картине в Русском музее, где
Шинкарев Тихомир Флореныч в полосатом революционном тельнике на полосатой
революционной зебре мчится с шашкой наперерез врагу, а внизу на картине
подпись:
Гром гремит, земля трясется,
На врага митёк несется
С криком: "Мать твою етить!
Митьки никого не хотят победить!"
На самом деле произошло вот что. Когда крыса, обращенная в грушу, та
самая, из подвала на Съезжинской, была отбита загипсованным мальчиком и
улетела в поднебесье за крыши, приземлилась эта груша не где-нибудь, а в
вольере Ленинградского зоопарка. А в вольере томилась зебра. Зебра грушу,
понятно, съела. И, понятно, приобрела силу - ту самую, немеряную,
волшебную, необходимую для Ванечкиного лечения. Зебра вышибла решетку
вольера, затем могучей железобетонной башкой пробила каменную ограду ZOO и
выскочила в мыле и пене на набережную Кронверкского пролива. Конечно, ее
пытались остановить. "Стой, зараза!!! Куда?!!" - орала ей вслед охрана, но
она на это лишь звонко ржала и отстукивала копытами "Половецкие пляски" из
оперы Александра Бородина "Князь Игорь". Единственный, кто не сробел и
встал на ее пути, - матрос из плову чего ресторана "Кронверк", вышедший на
берег покурить. Он и был этим бородатым всадником, запрыгнувшим за каким-то
хером на спину скачущего чудовища. Запрыгнувшим и сразу же пожалевшим, что
ввязался в это безумное приключение.
Много всякого страха повидал в своей долгой жизни Феликс
Компотов-старший - и вылезающую из очка унитаза голову водяной змеи, и
утопленницу у Тучкова моста, и мальчика-первоклассника, принесшего сдавать
на приемный пункт бутылки из-под кефира и раздавленного дикой толпой
народа, когда сказали, что кончается тара. Но чтобы полосатая лошадь... В
общем, он сблеванул первый. За ним - Глюкоза, за Глюкозой - Чувырлов. Один
Колька из 30-й квартиры сдержал в себе драгоценные полторы бутылки
аперитива "Невский", добытые им перед этим в жестоком бою с собой.
В момент компотовскую четверку с мостовой как метлой смахнуло. Глюкоза
прыгнул в мусорный бак и укатился на соседнюю улицу, наподобие профессора
Вагнера из известного беляевского рассказа. Другие бросились наубёг, и
скоро от них уже не осталось ни тени, ни духа, ни топота потных ног.
Калерия убежала тоже, решив, что этот полосатый кентавр послан ей
злопамятным Зевсом в отместку за былые измены. Машенька, Ванечка и усталая
Медсестра Леля просто отошли в сторону, подождали, когда зебра проскачет
мимо, и отправились к Ивану Васильевичу домой.
Но перед тем, как прийти домой, у Ванечки в этот трудный день
произошла еще одна встреча.
Они уже приближались к дому, когда на улицу непонятно откуда вынырнули
Семен Семенович и рыжекудрая красавица Эстер. Ванечка попробовал
отвернуться, пригнул голову, спрятал ее за Машеньку, но от глазастого
заведующего отделением не укрылись эти его попытки.
- Можешь не прятаться, я тебя все равно вижу, - сказал Семен Семеныч
приветливо, дыша на Ванечку селёдочным перегаром.
- Здрасьте, - робко ответил Ванечка и вложил свою шероховатую длань в
протянутую ему навстречу стремительную руку Семен Семеныча.
- Привет! - сказала рыжекудрая Эстер и звонко чмокнула Ванечку в
перекрестье бровей и носа.
- Вы знакомы? - подозрительно спросил ее спутник, почему-то глядя
Ванечке на штаны.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг