торце коридора.
- Старинный голландский станок красного дерева, - поймав его
заинтересованный взгляд, тут же прокомментировала Эстер. - Служит для
отжимания белья. Это что, - она пренебрежительно махнула рукой, - пойдем,
покажу тебе настоящие редкости.
Они прошли в набитое книгами помещение, часть которого занимали всякие
диковинные предметы.
- Вот камень, на котором отдыхал Дмитрий Донской после Куликовской
битвы. - Эстер показала на гладкий здоровенный валун с криво сколотыми
краями. - Вот бронзовая рука Ивана Сусанина, которую когда-то давно
отпилили и в кабак снесли, а в кабак приняли. Вот арба, на которой везли
мертвого Грибоедова, та самая, которую встретил Пушкин на перевале по
дороге в Арзрум... - Эстер показывала Ванечке за редкостью редкость, и он
кивал, зачарованный, боясь притронуться даже мизинцем к этим великим
ценностям.
- У вас здесь прямо музей, а не магазин, - выдохнул наконец Ванечка.
утирая вспотевший лоб. - Это... подлинник? - робким голосом спросил он,
указывая рукой на арбу.
- Мы подделок не предлагаем, - ответила ему Эстер. - Мы же честные
коммерсанты, какой нам смысл обманывать покупателей. - Слушай, - подмигнула
она ему, - есть идея. Как ты насчет того, чтобы потрахаться на исторической
арбе Грибоедова? - И не дожидаясь Ванечкиного ответа, она отщелкнула на
поясе кнопочку,
Теперь, когда проблема со змеиными шкурами была решена, дело
оставалось за малым. Леле, чтобы начать камлание, необходима была кожа
козла. Но нужна ей была не обыкновенная козлиная кожа. Леле требовалась
кожа особенная - старая, и чем древнее, тем лучше. Причину такой острой
необходимости объяснить непосвященному было трудно. Так же сложно, как
рассказывать о камлании обычными человеческими словами. Но если бы и
появилась нужда кому-нибудь объяснять причину, Леля ответила бы
бесхитростно: "Нужно, потому что я знаю. А знаю, потому что я чувствую". Ее
знание соединялось с чувством и вело ее по правильному пути. Кусок старой
козлиной кожи Леле нужен был единственно как приманка. Чтобы в неизвестном
ей пока месте в неизвестное ей пока время некое неизвестное пока существо
клюнуло на запах старой козлины. Дальше это неизвестное существо следовало
обязательно победить, чтобы взять у него волшебную силу. Вот такую.
примерно, схему подсказывала ей ее шаманская интуиция. Вот поэтому сегодня
с утра Леля бегала по букинистическим магазинам.
Действительно, где как не у питерских букинистов можно было отыскать
козлиную кожу. Натуральную козлиную кожу, шедшую на книжные переплеты.
Но то ли день был сегодня сирый, то ли рыба, которую Медсестра Леля
съела в грязном кафе на Лиговке, была родственницей абарге загахан,
таинственной рыбьей мамке, прячущейся на дне Байкала, то ли пущенный по
ветру волосок, найденный с утра на подушке, перехватил муу бохолдой, чтобы
сделать из него волосяную удавку для удушения непослушных детей, но только
книга в кожаном переплете отказывалась попадаться ей на глаза.
Время было уже обеденное, а список неохваченных Лёлиными поисками
магазинов таял быстро, как получка у алкоголика. На Литейный она попала
далеко за полдень. Проскочила мимо маклаков-перекупщиков, миновала знакомую
читателям подворотню и уже через секунду-другую жадным взглядом выискивала
на полках кожаные корешки переплетов. Но ни в первом, ни во втором зале
переплетов из кожи не обнаружила. Обругав козлиного духа тохэ онгона козлом
вонючим, Леля чуть не плакала от обиды. Она достала из кармана свой
списочек, чтобы вычеркнуть очередной магазин, обманувший ее надежды, и тут
услышала из-за плеча голос.
- Девушка, вам помочь?
- Да, - сказала Леля и обернулась. Перед ней стоял низкорослый Пан с
маленькими бусинами-глазами, спрятанными в лохматых бровях, плавно
переходящих в бороду. - Мне нужна кожа от переплетов.
- Дима, к тебе клиент! - крикнул он в приоткрытую дверь, и из щели
спустя мгновенье вылезло улыбающееся лицо. Было это лицо в халате с
прилипшими к нему книжными крошками. Голос лицо имело улыбчивый, как и вид.
Леле Дима сразу понравился. Он был длинный, худой и крепкий и пахло от него
дорогим табаком "Davidoff".
- Слушаю, - сказал Дима Медсестре Леле, распахивая перед девушкой
дверь. - Переплетные работы всех видов. - Он уже аккуратно вел клиентку под
локоток в каморку, где, казалось, шагу нельзя было ступить - столько здесь
приходилось на каждый вершок пространства инструментов, приспособлений,
столиков, станков и станочков, каких-то тигельков и гладилок, наковален и
наковаленок и много чего другого, чему Леля не то что имени, слова не могла
подобрать, хоть примерно способного описать увиденное.
- Мне, - смущенно сказала Леля, - просто нужен старый кожаный
переплет. Только старый, чем старее, тем лучше, - добавила она уже тверже,
видя, что на лице мастера не промелькнуло ни тени пренебрежения.
- Ага, - ответил Дима и улыбнулся. - Старый кожаный переплет. Любой? -
спросил он, убирая с прохода кипу листов картона и освобождая дорогу к
шкафику, стоящему у дальней стены.
- Только чтобы не от церковных книг.
- Отчего же, - брови у Димы дрогнули и удивленно взлетели вверх, -
такое негативное отношение к святости?
- Почему негативное? Наоборот, нормальное. - Она не стала объяснять
Диме, что на кожаный переплет от книги, которую освятили в церкви, не
приманишь неизвестное существо, живущее в неизвестном месте. Это как на
нательный крестик ловить черта, поселившегося в подполье.
Но Дима, как человек деликатный, не стал ждать комментария от
клиентки, он уже отпирал шкаф, и любопытному взору Лели открылись его
сокровища.
- На этой полке у меня девятнадцатый век. Эти вот переплеты Ариничева,
эти - Ляндерса. А вот побогаче и подороже - Шнеля, Соколова, вот - Ро.
Нынче один "шнель" в марокене, тисненый золотом, стоит больше, чем сама
книга. Они всегда дорого стоили. Если это, конечно, марокен настоящий,
старый, а не какая-нибудь марокеновая бумага...
- Извините, - сказала Леля, - мне не нужно побогаче и подороже. Мне бы
только, чтобы из кожи козла.
- Они все из кожи козла, только фактура разная. Марокен - это тисненый
сафьян, то есть обыкновенная козлиная кожа, только дубленая в растворе
дубовой коры или сумахе. Вообще-то, на переплеты идет и телячья кожа,
опоек, но она не такая долговечная, как сафьян, и применяется, в основном,
для реставрации старых книг.
- Спасибо, - кивнула Леля, - очень интересный рассказ. Но здесь у вас
одни переплеты, а книги где?
- Там. - Он показал на стеллаж с лохматящимися бумажными блоками. - Я
со старинных книг кожу с переплетов снимаю и на новые книги ставлю.
- В чем же выгода? - не поняла Леля. - Ведь старинная книга дороже
ценится, тут и в ёлки ходить не надо.
- Это смотря какая книга. Если, к примеру, прижизненное издание
Пушкина, тогда да. А если это какой-нибудь ширпотреб для народа, вроде
сытинских изданий житий святых, тогда - нет. И потом, я стоимость старой
книги со стоимостью переплетных работ суммирую.
- Все равно, не вижу смысла. Кому нужны новые книги в старых
переплетах?
- Тут вы не правы. - Дима рассмеялся от удовольствия. - Есть
собиратели, которые даже импортные детективы в кожаные переплеты любят
одеть. А есть просто любители старых кожаных переплетов, и что там, под
переплетом, на это им решительно наплевать. Я им новые книги в старых
переплетах сплавляю, а то, что от самой книги остается, в смысле
внутренности ее, странички, переплетаю по-новой и отдаю нашему Вадику на
комиссию. Есть еще любители полукожи, эти любят, чтобы на книжных полках
много золота было, а книжку вынешь, на ней только и золота, что на узкой
полоске на корешке. Помните, гуся на пиру у Трималхиона? С виду гусь, а
приготовлен гусь из свинины. Вот и эти такие же.
- Ух, я уже устала. Кожа, полукожа... Который час? - Видимо, от обилия
впечатлений и от запахов, наполнявших тесную мастерскую, Лелю слегка
подташнивало, ей хотелось поскорее на воздух. - Вы меня простите, но я
спешу, у меня дела.
- Понял. - мигом ответил Дима. - Время клиента я ценю превыше всего.
Итак, вам нужен старый переплет из козлиной кожи. Могу предложить вот этот.
Переплет снят с книги Иоганна Фридриха Клейкера "Магикон", изданной в 1784
году в Москве. Сохранность переплета хорошая, края вот только чуть-чуть
подстерты. Или вот еще "Жизнь некоторого мужа и перевоз куриозной души его
через Стикс реку", сочинение Степана Колосова, Петербург, 1780 год. Сбоку,
видите, как бы мышки кожу слегка подгрызли, но это я специально прошелся по
материалу скобелем. У нас это называется "придать переплету особый
исторический аромат"...
- Хорошо, давайте с историческим ароматом. Сколько я вам должна?
Леля вышла из мастерской в зал и настороженно повела носом. Тонкий
запах паутины был незаметен, но Леля его распознала сразу же. Запах делался
все тоньше и тоньше, умолкал и скоро замолк совсем. И вдруг вынырнул
неизвестно откуда, из какого-то укромного закутка, и, словно жесткий
воздушный душ, обдал Лелю своим яростным ароматом. Но это был никакой не
Иван Васильевич, как подумала она на секунду раньше, это была девица,
рыжая, наверное, крашеная, в черной юбке, сползшей на один бок. Вот девица
подошла к кассе, перегнулась через прозрачный щит и что-то зашептала
кассирше, то и дело бросая взгляды на покупателей.
"Боже! Какая у нее блядская рожа", - подумала Медсестра Леля.
Рыжая отошла от кассы и прошла совсем рядом с Лелей, направляясь в
соседний зал.
"Какая блядская у нее походка", - вздохнула Медсестра Леля и тут
увидела, как с плеча этой рыжей дурищи сорвало сквозняком паутинку.
Перехватив паутинку в воздухе, Леля зажала ее в руке.
- Вадик, так я пошла? - спросила рыжая у кого-то в соседнем зале.
"Какой у нее блядский голос", - подумала Медсестра Леля и сощурила свои
оленьи глаза.
- Хер тебе, а не Иван Вепсаревич! - сказала она спустя секунду, выходя
из магазина во двор.
Глава 8. В штаб-квартире у Калерии Карловны
Негр Алик, уже не негр, а господин вполне славянской наружности, с
цветом кожи, правда, довольно смуглым, но не по линии африканских генов, а
по причине самой обыкновенной - попробуйте повкалывайте на мусорной свалке
через сутки по пятнадцать часов, поворочайте штыковой лопатой среди
тлеющих, смердящих отбросов, не такими, как Алик, станете - сидел в
штаб-квартире Калерии Карловны и выслушивал неприятные речи. А выслушивать
неприятные речи приходилось Алику потому, что миссию, на него возложенную,
по вхождению в доверие к Вепсаревичу и снятие посредством сострига с
Вепсаревича образчиков паутины выполнить Доценту не удалось. В доверие он
то есть вошел и образчики паутины срезал, но только где они, те образчики,
хрен их, те образчики, знает. Она ж, паутина, легкая, смылась, должно быть,
в сток, когда Алика отмывали в мойке от фальшивой негритянской окраски. И
надписей никаких он не видел. Ни надписей, ни планов, ни чертежей,
вытатуированных у соседа на коже. Больно уж чуток на сон, этот ваш И. В.
Вепсаревич. Даже чтобы снять паутину, и то пришлось попотеть, помучаться,
можно сказать, рискуя быть припечатанным костылем в лоб.
- Каким еще костылем? Чей костыль-то? - спросил Колька из 30-й
квартиры.
- Ну это я так, образно, - ответил ему Доцент.
- Я сейчас тебе образно этим вот графином по яйцам. - Колька из 30-й
квартиры покосился на Калерию Карловну, сидящую со смурным лицом и
выслушивающую Доцентовы оправдания. Графин все ж таки был ее, а трогать
добро хозяйки в штаб-квартире было запрещено настрого. - Какого хера мы
тебе деньги платим? - Колька сделал упор на "мы" и еще раз бросил взгляд на
Калерию.
- За риск. Там в ИНЕБОЛе руки-ноги у живых людей отрезают и пришивают
вместо них кому рачьи клешни, кому осьминожьи щупальца.
- Брехня, - не поверил Колька. - Сколько лет на свете живу, а чтобы
рачьи клешни вместо рук - ни разу такого не видел. Топор вместо руки
видел - в деревне, у одного инвалида, он дрова ходил по дворам колоть,
зарабатывал этим делом себе на выпивку.
- Я, пока в больнице лежал, - Доцент смерил фому неверующего
долгим-долгим колючим взглядом, - на такие ужасти насмотрелся, что тебе
такие даже с похмелья не померещатся.
- Брехня, - не поверил Колька.
- То-то я гляжу, ты, Доцент, все ходишь какой-то сморщенный. - Это уже
сама Калерия вставила в разговор иголку.
- Будешь сморщенным, - не полез за словом в карман Чувырлов. - Они
меня, как генерала Карбышева, водой поливали из брандспойта. И еще песком
из пескоструйного аппарата. Это меня! Интеллигентного человека! Ты вот,
например, знаешь, откуда такой куплет? - обратился он к притихшему
Кольке: - "Оставь надежду всяк сюда входящий"? - И, не дожидаясь Колькиного
"не знаю", выстрелил автоматной очередью: - Данте, "Божественная комедия",
"Ад", песнь третья, стих девятый.
Колька был убит наповал. Он шарил своими граблями по столу в поисках
отсутствующей бутылки. Натолкнувшись на арахнида Карла, он почувствовал
паучий укус и мгновенно был возвращен к действительности.
Чувырлов же в порыве накатившего вдохновения перескочил с коня
поэтического на грубую земную кобылку.
- Кстати, - обратился он к Калерии Карловне, легонько покачивая
ногой, - с вас пени за больничную койку. - Он вытащил бумажный комок,
развернул его, разгладил ладонью и сунул под нос Калерии. - С меня
высчитали, когда выписывали. Ботинки выдавать не хотели, пока эти пени не
заплачу.
- Сколько-сколько? - Калерия заглянула в бумажку, и глаза у нее
полезли на лоб.
- Так вы ж сами, когда меня в ИНЕБОЛ запихивали, написали, что я
гражданин Республики Верхняя Вольта. С меня ж и взяли, как с иностранного
подданного.
- Брешет, - мрачно процедил Колька. - Он однажды на две недели к бабке
в деревню ездил, а нам набрехал, что пятнадцать суток из-за нас отсидел, и
слупил с нас за это бутылку вермута и флакон одеколона "Таежный".
- Стоп, - прикрикнула на Кольку хозяйка и задумчиво посмотрела на
Алика. - С деньгами разберемся потом. - Она подергала серебряную висюльку,
свешивающуюся с ее правого уха. - Ваньку, говоришь, выписали третьего
дня...
- Выписали, еще как выписали. Его Семенов по пьяни выписал - за то,
что, хи-хи, главврач семеновскую жену... пользует.
- Пестовали, пестовали и выпестовали... - попробовал пошутить Колька,
но Калерия ему не дала.
- Где же тогда он прячется, если дома ни разу не появился? - спросила
она негромко.
- У бабы, у кого же еще, - не задумываясь ответил Доцент. - Он там в
одну медсестру влюбился, вот у ней, наверное, и отлеживается в кровати.
- Что за баба? - поинтересовалась Калерия.
- Я же говорю, одна медсестра, не то Люда, не то Люся, не помню.
- Может, Зоя? Та, что давала стоя? - пошутил Колька.
- Да иди ты со свой Зоей. Не Зоя она была, а Люся. Или Люда. Халат на
ней был еще такой синий. Или зеленый. И пуговица на халате болталась,
вторая сверху. Как сейчас помню, на серенькой такой тонкой ниточке...
- Вспоминай, Доцент, вспоминай, - подталкивала его Калерия. -
Вспомнишь - получишь свои пени за койко-место.
- Да вспоминаю я, вспоминаю. Вспомнить только ничего не могу.
Наверное, это после брандспойта и пескоструя.
- Ты вот что, - снова вмешался Колька из 30-й квартиры. - Ты
что-нибудь в ИНЕБОЛе пил?
- Было дело. - честно сказал Доцент. - Как же там без питья-то? Это же
больница, там без питья нельзя. Там микробы, бактерии, инфузории...
- Тогда просто. - Колька потер ладони и, радостный, повернулся к
Калерии: - Есть проверенный способ, как вспомнить, когда забыл. Надо пить
то же самое, что он пил в ИНЕБОЛе, но в обратном порядке. - Он уже говорил
Доценту: - Начал ты, допустим, с "Зубровки", а кончил огуречным лосьоном -
правильно?
- Правильно, - кивнул Алик. - А ты почем знаешь?
-Так ты ж всегда, когда начинаешь с "Зубровки", кончаешь огуречным
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг