но, его плохо отогнали). Затем совершенно механически вдох-
нул и ощутил щекотание в горле. Очень громко чихнул и улыб-
нулся. Жора захохотал, Тукин закричал, а Дима удивленно под-
нял брови. Жора посоветовал вызвать "скорую помощь", но я
гордо заявил, что не погибну хотя бы назло им.
Тукин закрыл бюкс и спрятал его в сейф. Дима продолжал
рассказ об анализах, а я с тревогой прислушивался к тому,
что происходило во мне, но там не было ничего такого, о чем
можно было бы поделиться со своими ближними. Пожалуй, этим
эпизодом в тот день все и кончилось. Тукин и Дима еще долго
говорили о том, что и как делать с полученным веществом, но
мне было не до них. Я прислушивался к себе. Но ничего. Все в
порядке.
Прошло несколько дней, и я уже стал забывать о своем ор-
ганолептическом эксперименте, как вдруг... нет, совсем не
вдруг, вдруг ничего не происходило. Все развивалось очень
постепенно. Почти неуловимо для глаза, почти неощутимо для
памяти. Одним словом, я стал кое-что замечать. Как будто все
шло как раньше, и люди те же, и стены, и улицы, и в то же
время наметился некоторый крен, определенная тенденция.
Впрочем, сейчас мне очевиден этот крен и тенденция, а тог-
да... тогда было совсем иное ощущение.
Я испытал тревогу и неуверенность.
Однажды я возвращаюсь домой и обнаруживаю на стене моей
комнаты, которую я снимал у одной почтенной старушки, нове-
хонький эстамп. Эта штука мне не очень понравилась. Не пон-
равился сюжет, не понравилось и оформление. Я высказал мне-
ние об этой картине своей хозяйке. Между нами произошел за-
нятный диалог:
Я. Екатерина Алексеевна, я благодарен вам за хлопоты, мпо
понятно, что вам хочется украсить мое жилище, разнообразить
интерьер, что ли, но видите... откровенно говоря, я немного
удивлен. Неужели вам пришлись по вкусу эти раздавленные ме-
дузы на кровавом фоне? Вот уж не подумал бы, что вы любите
такой сверхмодерн.
Хозяйка. Что-то я не пойму тебя, сынок. Ты о чем?
Я. Об эстампе, который вы повесили над тахтой.
Хозяйка. Это под стеклом, что ли? Бог с тобой, милый. Я
его не вешала. Сама удивилась, зачем тебе такая мрачность
понадобилась,
Я. Но я его тоже не вешал.
Мы уставились друг на друга и замолчали. На лице моей со-
беседницы сменилось несколько выражений. Заключительной была
мина упрямого недоверия. Старушка поджала губы, готовая оби-
деться.
Мой недоумевающий взгляд она парировала взмахом руки и
словами:
- Ладно шутки шутить. Кроме тебя, некому.
И ушла.
Я возвратился в комнату и с чувством щемящей тревоги ос-
мотрел эстамп. Цена ему была один рубль, а тоску он нагонял
на добрую сотню.
Рубиновые кинжальные лучи далекого солнца пробили поверх-
ность океана, но не дошли, не дожили до настоящих глубин.
Они умерли на излете, едва коснувшись эпидермы неведомых су-
ществ, поднимавшихся снизу, из черно-красной бездны. Голубые
слизняки всплывали кверху, и движение их было таинственным,
угрожающим. Густая, вязкая, словно стынущая кровь, вода пы-
лала, и тем более неприятно выглядели на ее фоне разлохма-
ченные медузообразные неопределенности...
Может быть, это была и гениальная картина, но впечатление
она оставляла омерзительное. Примечательно, что на ярлыке с
внутренней стороны эстампа я не обнаружил фамилии художника.
Типография была, цена была, художественный совет, одобривший
картину, был, а художника не было. Я было одно время снял
эту картину, но затем вновь повесил. Почему я так поступил,
не знаю.
- Вот он! Я его узнал! - с такими словами здоровенный па-
рень схватил меня за плечо, в то время как я мирно поджидал
автобус на остановке. Судя по фуражке и пальто, передо мной
был водитель такси.
- Отпустите меня, гражданин! - шипел я, делая телодвиже-
ния, отдаленно напоминающие танец живота. - Я вас не знаю и
сомневаюсь, что когда-нибудь захочу знать!
- У меня есть свидетель! - вопил он. - Ты ответишь по за-
кону!
- Ay меня будут свидетели! - защищался я. - Свидетели ва-
шего хулиганства. Вся эта очередь пойдет ко мне в свидетели!
Через десять минут я сидел в отделении милиции. Мне инк-
риминировался обманный проезд на такси с последующим бегс-
твом в неопределенном направлении. Оказалось, я задолжал
этому парню за проезд три рубля. И у него действительно был
свидетель, такой же водитель такси, который якобы видел, как
я в момент расчета выскочил из машины и улепетывал, словно
заяц. Сколько я ни ломал голову, я не мог придумать подходя-
щего алиби. Мало того, память подсказывала мне, что в день,
упомянутый таксистом, я действительно использовал этот вид
транспорта. Но конечно, не столь позорным образом. Правда,
мне вспоминалось, что кое-какие мысли о дороговизне проезда
в такси у меня были. Но только мысли. Не более. Никаких пос-
тупков в качестве логического завершения моих размышлений не
последовало, - это я знал совершенно точно. Я не мог бы пос-
тупить так, как рассказывал возбужденный водитель такси. Ни
в коем случае.
- Вот что, гражданин, - сказал молоденький лейтенант с
усталым лицом и зевнул так, что я смог по достоинству оце-
нить, сколь великолепным архитектурным сооружением была его
нижняя челюсть. Рассматривая розовую гортань милиционера, я
как-то очень быстро пришел к убеждению, что мне стоит поко-
риться. Поэтому я заплатил водителю три рубля и штраф, кото-
рый лейтенант наложил на меня, сказав, что я еще счастливо
отделался. А то можно и пятнадцать суток добавить, сказал
этот лейтенант. Он, очевидно, здорово устал после ночного
дежурства. Меня-то он рассматривал прямо с какой-то нена-
вистью. Очевидно, все мы, побывавшие у него в эту ночь и ут-
ро, порядком ему досадили. Так что я, пожалуй, действительно
счастливо отделался. Положив квитанцию о штрафе в карман, я
убрался восвояси. Это происшествие меня огорчило, так как
оно ударило по моему месячному бюджету.
Но неприятности, как известно, не гуляют в одиночку. Че-
рез несколько дней я нашел свою фамилию на доске объявлений,
где вывешивали директорские приказы, отпечатанные на полуп-
розрачной папиросной бумаге. Обозначавшее меня родное слово-
сочетание следовало сразу же после формулировки "объявить
выговор за нарушение трудовой дисциплины". Я был осужден за
самовольный уход с работы на два часа раньше срока. Увидев
дату своего преступления, я разозлился. Я отлично помнил,
что в этот день я отпросился у заведующего лабораторией. Мне
нужно было съездить в учебный институт на консультацию по
курсовому проекту, и шеф величественно кивнул головой. Сту-
пай, мол, только распишись в книге ухода-прихода.
- Так ведь он же вам не разрешил. И приказ написан на ос-
новании его докладной записки, - сказали мне в отделе кад-
ров.
Такое вероломство со стороны шефа потрясло меня. Я решил
выяснить отношения.
Шеф восседал в каморке, которую только по недомыслию или
из подхалимажа величали кабинетом. Стены сей кунсткамеры бы-
ли украшены заспиртованными моллюсками и головоногими, пря-
мыми родственниками тех существ, что обитали в Мировом океа-
не в доисторические времена. Впрочем, в данный момент пале-
онтологические редкости меня не интересовали. Я с ходу и
достаточно энергично изложил свой протест. Шеф, как мне по-
казалось, был удивлен, а кое-кто из кальмаров зашевелился в
своих банках, угрожающе распрямляя щупальца.
- Я вам действительно запретил в тот день уходить с рабо-
ты раньше положенного времени, - сказал он, сняв очки в зо-
лотой оправе, - тем более что вы это делали четвертый раз
подряд. А у нас, как вам известно, отчетный период, и все
должны быть на местах.
Я оторопел.
- Как же так? Ведь вы согласились, когда я вас спрашивал,
даже головой кивнули и...
- Вы что-то путаете. Совсем наоборот. Я вас предупредил,
что прибегну к административным воздействиям, если ваше са-
моволышчанье повторится. У меня есть свидетели нашего разго-
вора.
Свидетели? Опять свидетели... Все на свете задались целью
свидетельствовать против меня. Что ж это такое?
- Что ж это такое? - словно мысленное эхо произнес шеф. -
Я уже давно собираюсь с вами поговорить. За последние полто-
ра-два месяца вы сильно изменились, и, должен признаться, не
в лучшую сторону. Я знаю, что у молодежи бывает всякое. Каж-
дый должен через это пройти, но все же... существует предел.
Некоторые границы нельзя переступить, не потеряв уважение
общества и тех людей, хорошим отношением которых дорожишь. Я
на многое закрываю глаза, но это уж слишком. Вы мне нрави-
тесь, вернее, нравились и как работник, и как человек, но,
простите, в некоторых вопросах я бываю по-настоящему принци-
пиален. Это не мелочи, это серьезно.
- Что вы говорите, Исаак Исаакович! - возопил я. - Что
"слишком"? Причем тут уважение, причем тут молодость, совсем
я не такой уж молодой!
- Тем более. Все эти ваши разглагольствования и демонс-
трации ни к чему хорошему не приведут. У нас в коллективе
разные люди, и каждый понимает вас по-своему.
- Какие разгл... какие демонстрации? - лепетал я, совер-
шенно подавленный.
- Вы знаете, о чем я говорю.
И он посмотрел на меня тем долгим, всепонимающим и всеп-
роникающим взглядом, которым на меня в последнее время стали
частенько поглядывать знакомые и незнакомые люди. Этим
взглядом он будто петлю надел мне на шею, и я почувствовал
мгновенное удушье. Со словами "ничего я не знаю" я покинул
своего начальника.
В институтском коридоре я с минуту стоял, пытаясь соб-
раться с мыслями, но они как назло разбегались подобно тара-
канам, попавшим в световой луч. Ко мне подошел Жора. В отли-
чие от обычного состояния его физиономия сменила хитрова-
то-насмешливое выражение на высокомерно-кислую мину, что,
разумеется, ему решительно не шло.
- Вот что, - сказал он деловым тоном. - Я не против шу-
ток, пока они делаются на дружеской ноге.
- Ты о чем? - равнодушно спросил я. Мне внезапно стало
все равно, я был готов ко всему самому плохому.
- Это ты сказал Аделаиде, будто я сочинил стишок про Ту-
кина?
- Какой стишок?
- Ну тот, ты знаешь, о чем я говорю...
- Я? Аделаиде? Ты что?
- Слушай, я знаю Адель уже восемь лет, и она не такой че-
ловек, чтобы врать.
- Жор, не говорил я этого Адели, - устало выдавил я.
Мы замолчали. Жорка почесал за ухом.
- Не знаю, - сказал он, - зачем тебе захотелось поссорить
меня с Тукиным. Это тем более подлость, что стишок-то сочи-
нен тобой.
- Мной?!
Жора отчужденно посмотрел на меня.
- Вот ты какой, оказывается, - молвил он многозначитель-
но. - Только напрасно ты так изворачиваешься. Оригинал, на-
писанный твоей рукой, со всеми правками и помарками, - вот
он!
И он эффектно помахал перед моим носом скомканной бумаж-
кой, изборожденной вдоль и поперек лиловыми рифмами. Затем
он удалился, гордый, как торреро, а я остался в положении
быка, которому воткнули в загривок лопату и забыли ее оттуда
вытащить.
Соображать я не мог, да и не хотелось мне соображать. Я
поплелся вдоль коридора, полный печальных раздумий о кознях
судьбы, о моем бренном существовании среди слишком сложного,
слишком взрослого для меня мира.
Я шел, а навстречу мне двигалась Танька. Уж кого-кого, а
ее-то я меньше всего хотел бы встретить в эту минуту. Уж
слишком я был беззащитен, слишком ослаблен, чтобы оборонять-
ся. Но странное дело, Танька вела себя тоже весьма необычно.
Она не помахала мне издали рукой, она не скорчила мне страш-
ную рожу, не показала язык - одним словом, не выкинула ни
одного своего привычного коленца.
За несколько шагов от меня она начала краснеть. Краснела
она, начиная откуда-то с шеи, бурно, пламенно, словно сгора-
ла. Поравнявшись со мной, она уже пылала, точно сухая щепка
в атомном пламени. Я настолько растерялся, что не поздоро-
вался, и, увидев ее гневный взгляд, растерялся еще сильнее.
Сердитые голубые глаза становятся от ярости синими. Они при-
обретают глубину и выразительность.
Я остановился и посмотрел ей вслед. Она почувствовала мой
взгляд, мотнула головой, и я увидел рдеющую щеку, опушенную
золотистым налетом. Мне впервые пришла в голову мысль, что
Танька чертовски хороша собой. Но потом я подумал, что ситу-
ация слишком сложна, чтобы эта мысль могла как-то изменить
ход событий. Сейчас меня тревожила только непонятная таньки-
па реакция. Здесь таился какой-то подвох. Но может быть, де-
ло было не во мне? Я с надеждой осмотрелся по сторонам. Увы,
кроме меня, в коридоре никого не было. Значит, Танька пок-
раснела из-за меня. Но почему, черт побери?!
В этот день я возвращался домой очень тихо и очень осто-
рожно. Я был предельно вежлив и позволял всем гражданам тол-
кать и обгонять меня. Я не сопротивлялся. Меня мучили мрач-
ные предчувствия.
И они оправдались. У подъезда моего дома стояли четыре
автомашины. Это были: машина из прачечной, которая собирает
белье на дому, продуктовый автофургон, развозящий заказы па
дом, "неотложная помощь" и такси для перевозки мебели. Между
ними металась Екатерина Алексеевна с растрепанными волосами
и безумным взором. Утирая невидимые мне слезы (я спрятался в
подворотне напротив), она в чем-то убеждала водителей, вра-
ча, прачку, торговца из "Гастронома" и огромного мужчину,
очевидно бригадира грузчиков из транспортного агентства. По
доносившимся до меня возгласам я понял, будто не она их выз-
вала, а ее квартирант, постоялец, прохвост и ветрогон, каких
свет не видывал. Возгласы моей хозяйки переплетались с воз-
ражениями ее собеседников. Грузчик использовал несколько
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг