Ответ: не все ли равно?
Это мой хлеб, и я бы мог разгадать смысл их появления. Я один знаю их
тайну. Да, один.
К черту! Пусть шатаются по кораблю, убивают, грабят, режут - меня это
не касается.
Тем более, что я дал им слово...
Слово, данное преступнику, недействительно.
Кто сказал, что они преступники?
Подозреваемые в преступлении. Только суд может объявить человека
преступником. Презумпция невиновности, так сказать.
Возможно, в Соединенные Штаты бегут два честных, самоотверженных
патриота. Их цель - найти и добиться справедливости. Их цель?..
Не все ли равно?"
6
В это же время Альберт Иванов, как и писатель Питер Ик, лежал на спине
в своей каюте и смотрел в потолок со следами мушиных лапок.
"В Америке у меня только одно действительно важное дело, которое
следует провести с величайшим старанием. Мы, несомненно, посетим лабораторию
Фредриксона, и было бы чудесно, если бы он рассказал о своем последнем
синтезе. А то потом наврут, перевернут, переиначат. Как это и было на
пресс-конференции после конгресса".
Альберт снова (в который раз?) ощутил, как грудь его потеплела и кровь
прилила к щекам.
"Так переврать мое выступление! И думать не хочется, что об этом скажут
дома. Придется объяснять, рассказывать. Противно... Одно утешение, что дома
не читают бразильских газет. А вот пришел Кулановский, и на лице у него
написано Событие".
- Слушай, Алик, я сейчас наблюдал вторжение зайцев. - Евгений повалился
в кресло и взял с койки Иванова раскрытый биохимический журнал.
"Молодец Алька, ни минуты даром не упускает. Вот лежит, и не просто
лежит, а со значением. Журнальчик почитывает. И не какой-нибудь, а научный.
А я? Что я? Ничего. Нет, легкомысленный я человек".
Женя вздохнул и сунул журнал Иванову под бок.
- О каких зайцах речь, Женя?
- О безбилетных. О тех, за которыми гоняются ревизоры, которых ловят и
которые плачут и просятся к маме. Хотя те, кого я видел, к маме не
попросятся. И плакать они тоже, пожалуй, не станут. Но все равно это
типичные зайцы.
- Почему ты так решил?
- Да потому, что я сам все видел. Персональными глазами.
- Ну расскажи.
- После того как ты отчалил, сказав, что пойдешь поваляешься, а сам
принялся штудировать последнюю работу Фредриксона, я остался на палубе в
зыбком одиночестве. Стою себе, поплевываю в окиян и вдруг вижу: к борту
нашего лайнера причаливает лодка и два типчика по веревке забираются в каюту
второго класса. Иллюминаторы кают этого класса самые нижние, как раз над
водой.
- Им выбросили конец из какой-то каюты?
- Наоборот, они забросили ее в иллюминатор. То есть не ее, а его, коль
тебе угодно величать веревку концом.
- Как же она не свалилась? Не упала в море? За что она зацепилась?
- На конце был якорь. Маленький якорь.
- И ты все это разглядел? В темноте? На расстоянии?
- Расстояние небольшое, да и темнота неполная.
- Интересно.
- Не правда ли?
Они помолчали.
Альберт Иванов определил свою позицию. Он ни за что не станет
вмешиваться в это дело.
- Нас это не касается, - твердо сказал он, словно ставя точку в конце
абзаца.
Женя тоже не собирался вмешиваться. Он все прекрасно понимал. По ему
хотелось подразнить товарища.
- А если они подорвут наше корыто? - ехидно спросил он.
- С чего бы им это делать? - сердито возразил Иванов.
- Гангстеры - народ такой, - уклонился Кулановский, - кто их знает.
Может, чью-нибудь богатую бабушку надо ликвидировать. Вместе с пароходом это
очень даже способно. Потопла бабуся, мир праху ее. А наследство подайте на
блюдечке. Очень просто. Фирма "Убийство".
- А сами?
- Сами! А резлодка на что? - продолжал развивать фантазию Женя. - Да и
мешочки какие-то там были. Возможно, акваланги. Пока мы будем корчиться в
смертельных судорогах на пылающем лайнере, бандиты, медленно шевеля ластами,
поплывут к ближайшему атоллу, где их ждут пальмы, кока-кола, красотки и
гонорары... А может, кто-то хочет получить крупную страховую премию...
Они вновь помолчали.
- Что будем делать? - спросил Женя.
Алик насупился.
- А почему, собственно, надо что-нибудь делать?
Он вытянулся и взял статью Фредриксона.
- Я лично не хочу ничего делать. Да и тебе не советую. Не вижу
оснований. Мало ли зайцев прыгает по земному шару.
Женя внезапно ощутил, как по полу каюты прошла легонькая, едва уловимая
дрожь. Это заработали гребные валы.
- Э, да мы наконец двинулись! Пойду посмотрю, - оживился приунывший
было Женя.
Выходя из каюты, он сказал:
- Все же ты неправ!
Альберт исподлобья глянул на закрывающуюся дверь. Перевернул несколько
страниц и стал читать выводы:
"Проведенная работа дала обнадеживающие результаты..." Обнадеживающие!
Чертов скромник!
Женя стоял на палубе и напряженно всматривался в горящие в ночи
огоньки. В памяти навеки отпечатался плоский низкий берег, старые
двух-трехэтажные дома, мачты рыбацких парусников, тусклые воды залива.
"Провинция, глубокая провинция. Невзрачные ворота в рай и ад
южноамериканских дебрей. И запах-то от тебя такой же, как от всех не очень
преуспевающих портов. Плесень, гарь, тухлятина, подгоревшее масло. Нет,
последнее, кажется, местного значения. На "Святой Марии" вовсю работает
кухня, которая обслуживает три ресторана и многочисленные буфеты. Оттуда и
запах масла. Работа двигателей слышна везде. А вот там поют под гитару. Это
из третьего класса. Хорошо поют, задушевно. Наверное, тот здоровенный мулат,
которого я видел при посадке в компании таких же силачей...
Смешно, ей-богу. Злополучный иллюминатор как раз подо мной. Если
спуститься во второй класс, то довольно легко найти эту каюту. И что потом?
Можно постучать. Фу, какая ерунда! Нет, но посмотреть-то можно? Каюта должна
находиться как раз напротив трапа на солнечную палубу. Да здесь, кстати,
свисает одна из веревок, которой крепят сходни. Вот и ориентир!"
Направляясь к трапу, он с удивлением ощутил, что ветерок с ночного
удаляющегося берега принес тонкий запах ванили и корицы.
"Вот тебе и прогорклое масло! Настоящий именинный пирог".
Женя прошелся вдоль застекленной галереи прогулочной палубы. "Двойная
стеклянная преграда отделяет пассажиров класса люкс от дуновения свежего
воздуха, который им, впрочем, не так уж и нужен. У них эр-кондишен. Узкие
переходы - едва-едва разминуться, латунные поручни жарко надраены и блестят,
как позолоченные. Трап. Палуба. Еще один трап. Включили освещение. Это
хорошо. Но почему разноцветные лампы? Ага, для красоты. На одной палубе у
вас лицо фиолетовое, на другой - зеленое. Приятно, конечно. А вот и
таинственная каюта. Точно ли я рассчитал? Да, кажется, вполне точно".
Дверь поднадзорной каюты хлопнула, из нее вышел сухонький стройный
человек и ленивой походкой направился к надписи "Для джентльменов". Длинные
локоны его были слегка завиты, а усы закручены в тонкую ниточку.
Женя даже споткнулся от неожиданности.
Карамба! Ошибся каютой? Исключается. Она одна в этом месте. Здесь угол,
других помещений нет. Только эта каюта и стенка ресторана второго класса.
Значит, сообщник? У них есть сообщник здесь, на корабле? Почему же он им не
помог при посадке? Подойти и заглянуть, пока он отсутствует? Не глупи!
Может, здесь дело серьезное. Иногда ведь стреляют через дверь. Лишних
свидетелей нигде не любят. Никто никогда не любит свидетелей. Удалимся".
Питер Ик краем глаза заметил Женю и сказал себе: "Это не американец...
и не англичанин".
7
- Сообщник? Не говори чепухи, - сердито буркнул Алик, - стали бы они
тогда так долго и нудно искать его иллюминатор. И этот якорь, если только он
был на самом деле... а тебе не померещилось черт те что в потемках?
- Был, был.
- Нет, брат, здесь что-то не так. Ты ошибся каютой.
- Я проверил.
- Ну, тогда не знаю.
Альберт нахмурился и снова схватился за прочитанный журнал.
"Вот так и втягиваешься в авантюру. А почему? Дело здесь не только в
Женьке. Мне ведь и самому интересно. Интересно - вот в чем корень зла.
Любой, даже чисто логический сыск пробуждает азарт, и становится интересно.
Этим и подкупают детективы. Но куда же все-таки девались эти зайцы? Женька
так смотрит на меня, словно я комиссар Мегре и Холмс одновременно".
- Ты бы пошел поглядел, что там наверху происходит, - сказал Альберт, -
мы, кажется, остановились.
Альберт ощутил, что у него затекла левая, заложенная под голову рука.
Он сменил ее на правую и расправил помятые, слипшиеся, как карамельки без
обертки, пальцы.
"Куда же все-таки девались зайчата? Да и были ли они? Не хитрый ли это
Женькин розыгрыш? В наше время - и зайцы? Причем как? Дедовским способом, по
веревочке, - в открытый люк! Хотя в век сверхтехники ручной способ имеет
свои преимущества. Нет нужды в сложной, ненадежной, дорогостоящей
аппаратуре".
Кулановский ворвался сияющий.
- Случилось нечто грандиозное? - кисло осведомился Альберт.
Периодические возникновения взволнованного Кулановского стали, по-видимому,
обязательным атрибутом их путешествия. Впрочем, Альберт только так корчил
недовольные рожи. В глубине души ему было жуть как интересно.
- Нет. То есть да. Понимаешь, какая штука, мы действительно
остановились, так как нас догнал один пассажир, вернее, двое. Потому и
суета. Пока пришвартовывали глиссер, спускали трап, естественно, шум, крик,
гам, неразбериха. Но самое интересное не в этом. Знаешь, кто нас догнал?
- Кто же?
- Доктор Трири.
- Доктор кто?
- Трири.
- Ну и что?
- Тебе это имя ничего не говорит?
- Итальянец?
- Господи, ну при чем тут итальянец или нет? - возмутился
Кулановский. - Американец он. Доктор Трири знаменитый на весь мир
проповедник наслаждения. Он же создатель химической теории экстаза. Он же
председатель Всемирной лиги наслаждения. Насколько мне известно, очень
деятельный тип. Разъезжает по всем странам со своими лекциями.
- Ах, этот псих... Его же сажали, кажется? Нарушение закона
общественной нравственности, что-то в этом роде. Или я перепутал?
- Ты не перепутал. Но, как видишь, он уже на свободе. Он прибыл сюда со
своим учеником. Если бы ты видел его, как он взлетел по трапу! Словно
орел...
- Женя, а как же твои зайцы?
- Какие там зайцы? Трири на "Святой Марии"! До чего же интересно!
"И в самом деле интересно", - мысленно согласился Альберт.
***
Доктор Трири не носил сутаны. Когда-то его в этом одеянии мечтали
видеть незабвенные родители. Но всевышний рассудил иначе.
Доктор Трири носил нечто вроде профессорской мантии, черное и широкое.
Его наряд произвольного покроя не стеснял движений, не сковывал свободу
тела. "Свободу тела и духа. Ибо они взаимосвязаны". И когда он поднял свои
руки, длинные бледные руки, руки, не знавшие оружия, спорта и труда, всем и
впрямь показалось, что на палубу "Святой Марии" сел могучий орел или гриф,
спустившийся сюда с далеких вершин Сьерра-ду-Мар.
- И если наряд мой поражает ваш взгляд, - с ходу начал доктор Трири, -
то подумайте немного, и вы поймете цель и назначение этого независимого
покроя. И смысл, и цель, и назначение одно - свобода. - Он взмахнул рукой, и
на тонком аскетическом пальце его сверкнул кардинальский аметист. - Святая
свобода. Святая свобода тела, всего тела в целом и каждого органа, каждой
клетки в отдельности. Да, да, я не оговорился! Любая клетка моего тела имеет
право на свободное волеизъявление. Был час, когда...
- Господин доктор, - вежливо перебил Трири помощник капитана, - может
быть, мы соберем более представительную публику, допустим, завтра и с
удовольствием послушаем вас в условиях, соответствующих ценности высказанных
здесь мыслей?
- Это неважно! Истина но ждет! Промедление смертельно! Моя аудитория
иногда измеряется одним человеком, и этот человек - я сам, но и тогда я не
замолкаю! Я буду говорить!
Итак, я говорю, что был час, когда клетки наших тел, разобщенные и
разделенные, носились в мировом океане жизни. В те далекие эпохи еще не
существовал Организм. Да, да, я называю его с большой буквы, потому что роль
Организма в порабощении и закабалении наших клеток, клеток нашего тела,
столь же величественна, сколь и трагична. В то геологически трудно
представимое время каждая клетка была свободна! Да, я утверждаю, что в те
времена каждая клетка была... живой личностью! На свой страх и риск
принимала она решения, приносившие победу или смерть, на свой страх и риск
вела борьбу, побеждала или терпела поражение. Такая свободная клетка имела
свои привычки, свои слабости, радости, огорчения. Да, да, не смейтесь там,
сзади. Она допустила страшную, роковую ошибку, позволив закабалить себя в
Организме, но мы не осудим ее за то, чего сейчас сами не можем избежать.
Будем же милосердны к нашим клеткам, к нашему телу. Предоставим им ту
минимальную свободу, которой мы располагаем. Не будем стеснять их неудобной
одеждой и фасонной обувью. Пусть клетки вашего тела будут вольны хотя бы от
моды! О различных аспектах освобождения клеток я буду говорить завтра.
Доктор Трири так же внезапно замолк, как и начал, и зорко повел
взглядом поверх голов слушателей. Немногочисленные зрители безмолвствовали.
8
- Ну и что было дальше? - спросил Альберт.
- Да ничего. После этой ахинеи насчет клетки доктор Трири замолк и
довольно упорно нас рассматривал. И при этом, по-моему, он думал о нас всех
что-то нехорошее.
- Как он выглядит?
- Довольно эффектно. Высокий, в черном и широком. Белый воротничок из
валансьенских кружев делает его похожим на грифа. Костляв, сухопар. Лицо
бледное, аскетическое, губы тонкие, - впрочем, ты завтра сам его увидишь.
- С чего ты взял?
- Я полагаю, мы все же посетим его лекцию.
- Зачем?
- Как - зачем?
- Зачем нам слушать всякий бред?
- Разумеется, это бред, но тем интереснее и забавнее его слушать.
Ей-богу, ты еще не видел такого цирка!
- Ну ладно, завтра посмотрим. Ты не досказал, что было дальше.
- Да ничего выдающегося. Во время этой блистательной речи за доктором
топтался увалень - его ученик. Здоровенный такой парень, красномордый и,
по-моему, в стельку пьяный. Фамилия ученика Остолоп. Забавно, не правда ли?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг