- Чтоб тебе издохнуть! - ругался Живчик, фыркая и отплевываясь.
Альдо Усис демонически захохотал, сорвал со стены другой огнетушитель и
взлетел по скрипящему трапу, наверное, на самое небо, где только и место
таким счастливчикам.
Ленивец в этом нападении узрел нечто мистическое. Он не на шутку
перепугался.
"Плохое предзнаменование, вельо. Знак верной неудачи. Уж я в таких
вещах понимаю".
- Вернемся, может быть, назад? Оставим черта Дика на этот вечер в
покое?
- Ты что, вельо, спятил? - ощерился Живчик. - Утром мы в порту, а там
Дика не поймаешь.
"Погоня всегда погоня. Закон ее известен. Лететь, хватать, тащить,
рвать. Миг победы далеко, и нужно как следует наддать, иначе опоздаем. И
гончие летят, вытянувшись в стрелу".
Питер Ик недолго искал нужные слова.
42
Отправив радиограмму, Сэм Смит поставил пистолет на предохранитель и
подвесил -его под левым рукавом элегантнейшего вечернего костюма. Он покинул
свое кресло и упругой неслышной походкой направился в служебный отсек к
каюте доньи Мимуазы.
Сэм Смит по роду своей сложной деятельности многое знал и многое мог
предугадать. Кроме одного.
Он не знал и не предвидел, что у дверей каюты его ожидает засада.
Сжимая рифленую рукоятку кольта потной горячей рукой, к той же заветной
цели крался, отвратительно ругаясь про себя, мистер Оссолоп.
Неудачливый ученик доктора Трири тем более не мог предвидеть засады.
Оба одураченных соотечественника не знали да и знать не могли, что в
двух шагах от каюты Миму надежно укрылся небожитель Альдо Усис, вооруженный
четырьмя багряными огнетушителями с белой раковиной фирмы "Shell". Из такой
раковины когда-то, как говорят, родилась Венера. Но что все радости этой
богини по сравнению с минутой, когда на спины и затылки врагов обрушится
белопенная Усисова струя. Тугая струя, которая заглушит сладострастный
шепот: "Пожар!.."
43
- Они убьют тебя! - крикнула Миму. - С ними нельзя шутить, Дик, никак
нельзя!
- Нельзя, - беспечно откликнулся захмелевший кладоискатель.
- Слушай, Дик, я тебе дело говорю. Они страшные люди. Я их рассмотрела,
пока они здесь торговались. Тот красавчик - гринго настоящий, убийца, я
таких знаю, я их за версту чую! Ему человека шлепнуть, что муху задавить.
- Они не догадаются.
- Как же, надейся! Платить такие деньги, да чтоб не проверить товар? За
кого ты их принимаешь? Дик, они убьют тебя! - Она рыдая бросилась к нему на
грудь.
"Дик, они убьют тебя, и ты будешь лежать холодный, деревянный, такой
страшно незнакомый и чужой, а я буду биться возле тебя, буду звать тебя, не
слезы, а кровь польется из моих глаз, и тогда я умру снова, и на этот раз
уже навсегда. Я буду считаться живой, я буду числиться среди живых, я буду
притворяться живой, но ты знаешь, что я умру с тобой".
Рыдания сотрясали ее, как сейсмические толчки.
- А что делать? - Рибейра нахмурился. Он бестолково утешал Миму,
пытался оторвать ее от себя, поскольку грудь его уже была мокрой.
- Нужно спрятаться, - вдруг твердо сказала женщина и перестала рыдать.
- Я это уже делал. Ничего хорошего, как ты знаешь, не получилось. Как
спрятаться на этой посудине?
- Я знаю одного человека, - медленно произнесла Мимуаза, - он... хорошо
ко мне относится. Я пойду к нему. Я попрошу его. Я стану умолять. Он сделает
все, что нужно. Он спрячет тебя на "Святой Марии".
- Миму, а деньги? - Что деньги?
- Их ведь тоже надо куда-то спрятать?
- Возьмешь с собой.
Дик покачал головой и улыбнулся.
- Нет, девочка, нет. Ни за что. Ты же сама говоришь, что мои клиенты
могут устроить мне срочное свидание с господином Богом. К этому следует
подготовиться. Меньше всего я хочу, чтобы деньги возвратились к своим
хозяевам. Держи их у себя, так будет верней... Пока они не вернут своих
паршивых денег, они не убьют меня.
- Где, где я могу их держать? - Миму только развела руками. - Замки
наших кают сами отскакивают, стоит только посильнее нажать. В баре всегда
полно народу, на кухне ни одного укромного местечка. Нет, Дик, нет. Ты
возьмешь их с собой. Здесь такая куча денег, мне даже страшно...
- Самое лучшее, - сказал читавший в молодости романы мистера Ика
золотоискатель, - хранить такие вещи на виду. Не совсем на виду, но так,
чтобы никто не мог догадаться. Например, в этой твоей старой сумочке,
которую ты везде таскаешь с собой.
- Они и до меня доберутся. - Миму покачала головой. - А впрочем,
возможно, ты прав. Я сделаю так, как ты хочешь. Дик.
Дик смотрел, как его подруга набивала ридикюль банкнотами. В голове
кладоискателя, пошатываясь, бродили добрые хмельные мысли.
"Все будет о'кей, Долли, не робей, девочка. Удача, как и беда, не ходит
в одиночку. Теперь дела Дика Рибейры сильно двинутся в гору. Кое-кто еще
погрызет ногти от досады и зависти".
- Дик, поклянись, что будешь послушным и спрячешься куда надо.
- Клянусь, - торжественно заявил Дик и подмигнул, - тебе ни в чем не
могу отказать.
Когда Миму покидала каюту, он остановил ее:
- Скажи, сколько там осталось у Хуанито банок с немолотым кофе?
- Когда я там была, будто четыре. Сейчас не знаю. А что?
- Ничего, ничего. Я так.
Оставшись один, Дик запер дверь каюты и, как всегда, растянулся на
ковре.
"Видишь, как получается, оказывается, не в твоей карте дело, не в
золоте, - им уже золото не нужно, они на другое бросаются. Теперь, парень,
думай, вовсю думай. Удачу нужно подогревать, если хочешь слопать ее в теплом
виде. Эта банка мне очень пригодится. Если уж теперь за нее платят такие
бешеные деньги, то в Штатах, я надеюсь... одним словом, думай, парень,
соображай, у тебя секунды на счету. Банку нужно вернуть, и это, видно,
нетрудно сделать - Хуанито я знаю: а зерна бонд, если сравнить с натуральным
кофе, рядышком их положить... разницу все же можно уловить, всего четыре
банки. Двигай, Дик, топай, не валяйся здесь, как старый кайман; встал,
пошел, ну!..
А вдруг я уже продал кому-нибудь из них настоящие зерна? Я был глуп, я
был расточителен, я швырял эти банки им в лицо, я загребал деньги, получил
тысячи, а мог иметь миллион, нет, я не лучше Толстого Педро, я никогда не
научусь делать большие деньги, всегда срываюсь.
Кто из них наиболее опасен? Живчик с Ленивцем не в счет, с ними и
разговора не будет; молодой гринго слишком труслив; самый опасный - ох права
Миму! - американец, спортсмен этот, убийца от бога, от дьявола, у него зерна
не получишь, да и зачем получать, коли платит он лучше всех, больше всех,
быстрее всех?
Ну, Дик, давай, встал, пошел, ну!.. Сначала Хуанито, затем -
остальные!.."
Дик надел очки, темные анодированные стекла от солнца. Он нахлобучил
широкополую шляпу, закрывшую лицо почти до подбородка. Он опустил в карман
потертых брюк старенький верный кольт и ринулся назад по следу.
Его видели на узких трапах "Святой Марии", его видели на нижней палубе,
его видели в камбузе. Там он задержался надолго и, только выяснив, что все
кофе у Хуанито уже разошлось, и очередную партию банок нужно теперь получать
со склада, и что, кажется, сам Хуанито работает сегодня в баре наверху
вместо Мимуазы, которая не то заболела, не то отпросилась у шефа, и что еще,
кажется, Хуанито забрал в бар последнюю банку, и что... но Дик, не дослушав,
заложил крутой вираж и понесся вскачь, планируя на палубных просторах и
сбиваясь на рысь в коридорах "Святой Марии".
44
На подступах к бару Мимуазы дорогу Дику загородила возбужденная толпа.
Смех. Выкрики. Аплодисменты. Все это относилось к человеку в черном, который
медленно вышагивал, высоко поднимая согнутые в коленях ноги. Его руки,
прямые, неподвижные, точно деревянные, были простерты вперед и чуточку
вверх, а глаза горели каким-то потусторонним огнем.
Дик, тяжело дыша, остановился, наткнувшись с разбегу на неожиданное
препятствие. И вот что он услышал:
- Как только вышел из бара, сразу и начал... - Так и сказал? - Он много
кое-чего сказал, в том числе и это! - Может быть, пьян? - Не похоже, идет-то
как, идет... - Не скажите, это совсем не показатель. - Я знал одного... -
Оставьте, ради бога, разве не ясно, что человек болен! Я бы позвал врача, у
него температура! - Может, вы и правы, солнечный удар порой проявляется в
самых неожиданных формах! - Никакого врача не надо, он мертвецки пьян, пусть
выкупается, в такую жару только на пользу... - Господа, ну смешно же, это же
самореклама, типичная самореклама, проповедник Трири решил поддержать свою
падающую популярность небольшим скандалом... - Может, вы и правы, щепотка
экстравагантности, так сказать... - Разумеется, щепотка экстравагантности
все равно что щепотка соли в пресное блюдо! Но все же... - А вдруг? - Вы
думаете?! Может, вы и правы... - Ради бога, смешно же... - Господи, а
вдруг? - Ну, знаете! - Да, конечно, было бы забавно, но все же... - Может,
вы и правы... - Нет, нет, господа, а вдруг он действительно как Христос
пойдет по водам? - Ну, вы уж... - Нет, нет, нет, а вдруг? - Что затвердил,
ей-богу! - Нет, нет, нет, нет, господа, а... как же тогда мы, как же мир,
человеческий опыт, мироздание? - Вот идет он по морю, шагает себе спокойно,
а все, все вокруг летит к дьяволу, в тартарары! Вы это себе представляете? -
Ради бога, успокойтесь, он пока еще на твердой, очень прочной палубе, и мы
сейчас все увидим, а кроме того, большинство явлений легко объяснимы
современной наукой, и любой физик... - Оставьте, с человеком бог знает что
делается, а мы стоим, смотрим, и никому не придет в голову оказать помощь...
Его уже уговаривали... - Может, вы и правы, но все же...
Потом ослепленный Дик прозрел и увидел южное небо, затянутое белесой,
туманной дымкой. Дремотный, ленивый, весь в испарениях океан. Палубу,
блиставшую надраенными деревянными рейками. Ослепительно черного доктора
Трири с меловым лицом и сатанинскими глазами. Людей, образовавших вокруг
проповедника подвижное полукольцо. Дверь, ведущую в бар Мимуазы.
Цель была отделена от преследователя десятком шагов, но Дик не мог
двинуться с места. Завороженно и почти любовно он следил за доктором.
"Господи, а вдруг это правда? Вдруг ему дано, и он пойдет? Вдруг это
случится здесь, сейчас, на глазах у всех? Он пойдет, и все станет на свои
места. Все будет, как написано в святых умных книгах. Справедливость. Любовь
к ближнему. И не надо бояться смерти, потому что есть тот свет. Есть правда,
есть вера, есть то, о чем когда-то в незапамятные времена говорила моя
старая больная мать. Почему-то она вспоминается только старой и больной. И
воздастся ее обидчикам, и воздастся обиженным. Господи..."
Доктор Трири наклонился к воде и, резко обернувшись, равнодушно
произнес:
- Я сказал, что пройду по водам, но ведь я не умею летать.
И он схватил вдруг канат и перешагнул через фальшборт. Заскрипел блок,
и канат начал разматываться с сумасшедшей скоростью. Сердобольные зрители
бросились к стопору, а Дик кинулся к борту.
Он увидел доктора, который, вцепившись в канат длинными бледными, точно
вареная спаржа, пальцами, раскачивался над океаном.
Затем он сорвался и упал. Вода в месте падения стала желтоватой и
мутной, вокруг белого пузыря побежали расширяющиеся круги.
- И аах!.. - пронеслось над водной гладью.
Чудо не состоялось. Гипноз рассеялся. Все забегали, загомонили.
Толкались бестолково и суматошно. В воду полетел спасательный круг, пояс,
еще пояс, еще и еще. Раздался свисток.
- Человек за бортом!
Что-то кричали на капитанском мостике. Тренькал судовой телеграф.
Останавливались машины. Спускали на скрипящих талях шлюпку, в которой сидели
матросы и добровольцы-спасатели.
Дик плюнул в воду и отошел от борта. Он не видел, как вылавливали
возомнившего о себе доктора. Не видел он и того, как сквернословящего и
размахивающего кулаками проповедника унесли на носилках в больничный отсек,
где его переодели и привязали к койке. Операция эта проводилась под
руководством и при участии его ученика и последователя мистера Оссолопа.
Не знал Дик и о том, что через полчаса после учиненного Трири чуда в
Майами полетела радиограмма:
"...праздничную встречу проповедника Трири с его последователями
отменить. Готовьте психиатра, трех санитаров и закрытую машину".
45
Ничего этого Дик не знал, ему было не до проповедника Трири, едва он
увидел, что дорога к цели расчищена и внимание всего лайнера обращено на
неудачную попытку апологета наслаждения сотворить чудо.
"Теперь только и работать", - сказал себе кладоискатель, входя в бар и
снимая очки и шляпу.
В баре были только двое: Хуанито, который нетерпеливо топтался за
стойкой, и пожилой усатый человек, лениво и мечтательно воззрившийся на
рюмку с коньяком.
- Здравствуй, Хуан!
- Привет, Дик, я слышал, что ты едешь с нами, но тебя совсем не видно.
Миму говорила, будто ты болен.
- Так оно и есть, я немного прихворнул, а сейчас все в порядке... Есть
дело, Хуан, только говори потише, оно не для чужих ушей.
- Ладно, Дик, давай выкладывай, но прежде скажи, что ты думаешь обо
всем этом?
- О чем?
- Да о проповеднике, который сиганул с корабля?
- Ах, этот! Мало ли сумасшедших проповедников в мире, я на них
насмотрелся и знаю, что в жару, когда у них мозги совсем плавятся, ничего
хорошего не жди.
- А меня он удивил!
- Нечего удивляться, Хуанито, я знал одного такого, который каждую
неделю вешался перед толпой, и ничего не получалось - рвалась веревка, но
все ходили слушать проповеди, пока его не разоблачили: веревка у него
оказалась специального изготовления.
- Нет, Дик, то был шарлатан, а это человек серьезный; перед тем как
свихнуться, он заходил ко мне. Чинно так посидел, выпил свой кофе и вот,
видишь, неожиданно свихнулся; а возможно, ты прав, что это жара на него так
подействовала: у людей умных да образованных мозги - самое слабое место, так
и тают на солнце.
Дик внезапно насторожился:
- Он пил твой кофе, Хуанито?
- Конечно. Чей же еще?
- Эту банку ты принес снизу, из холодильного отделения?
- Дик! Ты все знаешь!
- Вот тебе деньги за десять таких банок, мальчик, я ее забираю.
Хуанито спрятал деньги в карман, пожал плечами и улыбнулся.
- По-моему, вас с Миму тоже хватил удар. Это четвертая банка, которую
вы сегодня у меня покупаете. Я не знаю, зачем вам оно нужно, но раз берете,
стало быть, нужно. Я-то не остаюсь в накладе... Сеньор, ваш кофе готов, вы,
кажется, просили по-турецки?.. А теперь, Дик, скажи, что за дело у тебя ко
мне и почему бы...
Но Дик не слушал буфетчика. Как кот в засаде, следил он за тем, как
посетитель медленно подносил чашечку к своим тщательно подстриженным и
расчесанным усам.
Глухо заурчав, Дик выпрыгнул из-за стойки и, подлетев к усачу, вышиб
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг