Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
длительной командировке. И вот, вдруг...
   Электричка тихо остановилась. Бесшумно открылись пневматические двери.
   Пассажиры, теснясь и спеша, стали выходить на перрон. Горели
электрические фонари. Влажный воздух раздувался вокруг них, как шар,
тускло очерченный радугой.
   Женщина шла впереди меня. Блестели складки прозрачного плаща,
перехваченного в талии пояском. Длинные и стройные ноги уверенно стучали
по асфальту модными каблучками-гвоздиками. Я шел за ней, не решаясь
догнать и не отставая. На локте у нее висела большая сумка. Там лежал
Паустовский с письмом Положенцева. Я вспомнил роман Джека Лондона, которым
бредил в далеком детстве. Он назывался "Межзвездный скиталец". Сегодня я
сам был межзвездным скитальцем в бескрайней Вселенной, не ограниченной ни
временем, ни пространством. Эта Вселенная уместилась в голове тяжело
больного человека. Этому человеку нужно было помочь. Для этого необходимо
было разузнать о нем все. Впереди меня шла женщина, у нее в сумке лежало
письмо с адресом Положенцева. Положенцев знал что-то, на известное нам. С
ним во что бы то ни стало нужно было связаться.
   Я догнал женщину у самого входа в метро.
 
   Артур Викентьевич Положенцев, профессор биохимии 
   Вновь я встречаю осень среди пурпурных полей и зеленых озер
Сордонгнохского плато. Со мною друзья - Валерий и Ромка. Птицы улетают на
юг. Резко похолодало. Я сижу у костра. В закопченном котелке клокочет уха.
   На озере трещат моторы. Сордонгнох никогда еще не видел столько людей
сразу. Он теперь стал знаменит, наш Сордонгнох. Это объект номер один в
плане отделения биологических наук Академии.
   Здесь, среди умирающей природы я как-то успокоился, многое понял, кое
на что взглянул иначе. Желтеют и высыхают растения, умирают бабочки - все
готовится встретить зиму, чтобы весной вновь возродиться и во веки веков
вершить свой цикл расцвета, смерти и обновления. Жизнь бессмертна. И люди
тоже бессмертны бессмертием коллектива. Эстафета поколений, переходящие от
отца к сыну, законсервированные генетические шифры.
   Я натворил много глупостей. Но не жалею об этом. Они сделали меня
богаче и чуточку мудрее.
   Как только исчезла ампула с препаратом - я назвал его препарат
виталонга, вечная жизнь - я совершенно растерялся. И, ничего не соображая,
ринулся сюда, на Сордонгнох. Воображаю, какую чепуху я намолол директору
института. Старик, наверно, решил, что я не в себе. Только здесь, под
колючими льдистыми звездами, я сообразил, что виталонга уже живет в крови
подопытных животных и незачем мне для этого вновь искать скрывающегося в
глубинах далекого озера дракона. Мы ищем его для иных целей. Этот дракон
действительно неоценимый дар нам, людям. Я впрыснул виталонгу кроликам с
привитыми опухолями. Папилломы рассосались через семнадцать дней; саркома
Брампера исчезла через сорок суток, даже рак семенных желез вынужден был
отступить. Недаром писали провидцы, что проблема рака завязана в один узел
с проблемой жизни... Нужно много, очень много работать, чтобы отделить
антиканцерогенные и гиперрегенерационные свойства виталонги от
патологического бессмертия. Когда организм замыкается в себе - это
патология. Кто знает, может быть, нам удастся найти иные пути
предохранения нуклеиновых кислот от накопления митогенетических ошибок.
   Возможно, тогда мы уже с иных позиций станем подходить к бессмертию.
   Оценки меняются со временем. Нельзя закрыть путь будущим поколениям
шлагбаумом наших представлений. Может быть, человечество научится
управлять временем. Здесь можно лишь фантазировать. Ясно одно, что наши
внуки уйдут дальше, намного дальше. Поэтому не будем так категорично
ставить вопрос: нужно или не нужно бессмертие?
   Со вчерашней авиапочтой мы получили три письма, и они вызвали целую
бурю в нашем доселе спокойном лагере. Мы здорово поспорили и даже
чуть-чуть поругались между собой. Особенно горячился и наскакивал на меля
Валерий.
   Ромка занимал свою особую, по-моему, для него самого до конца не ясную,
позицию, но тоже время от времени выкрикивал общефилософские положения.
   Первое письмо было от матери Курилина. Она писала, что месяца два тому
назад Борис Ревин попал в больницу в очень тяжелом состоянии. Врачи не
могли определить характер его заболевания. Все было очень странно и
необычно. Что-то вроде сильного летаргического сна. И в то же время это
была не летаргия. От больного уже почти отказались, как вдруг за дело
взялся аспирант Мироян. Такой симпатичный маленький армянин, писала
Курилина. Он попросил написать Валерию, чтобы тот сообщил все известные
ему подробности о Борисе.
   Два других письма были адресованы мне. Я сразу проникся симпатией к их
авторам. Один из них, Мироян, о котором уже упоминала мать Курилина,
подробно описывал характер заболевания Бориса и просил меня помочь в
трудном деле. Все, касающееся Бориса, его очень интересует.
   В третьем письме ассистент университета Флоровский рассказывал, как
выглядел и что делал Борис перед заболеванием. Флоровскому с большим
трудом удалось раздобыть мой адрес, и каково же было его удивление, когда
этот адрес полностью совпал с адресом Валерия Курилина, который дала Марья
Ивановна, мать молодого геолога. Он и Мироян считают, что мы больше, чем
кто-либо, осведомлены о действительной причине заболевания Бориса.
   И они не ошибаются. Я сразу понял, что Борис, верный своей цели, взял
ампулу и впрыснул себе виталонгу. Я припомнил наш последний разговор, и
мне многое стало ясно. Странные вопросы и поступки Бориса выглядят теперь
совсем в ином свете.
   - Это первая жертва вашего препарата, - мрачно сказал Валерий.
   Мы сидели возле палатки Оржанского. Отсюда хорошо видна спокойная гладь
Сордонгнохского озера.
   - Я только одного не понимаю,- продолжал Валерий,- почему все, что ни
сделает наука, приносит столько же зла, сколько и добра. Порой кажется,
что лучше бы некоторых великих открытий и вовсе не было. Вот, например,
ваше бессмертное вещество. Я раньше думал, что от него хоть какая-нибудь
будет польза людям, а теперь вижу, что вреда и глупостей здесь не
оберешься. Вы же понимаете, какую проблему вы ставите перед людьми. Быть
бессмертным! Да за это уцепятся все фанатики, эгоисты, дураки и прочая и
прочая! Какие могут быть странные неожиданности, какие злоупотребления!
   Этот случай с Борисом меня сильно настораживает.
   - Развитие человечества,- прервал его Роман,- идет с помощью метода
проб и ошибок. Без ошибок нет движения, а ты хочешь, чтобы все шло гладко,
без сучка, без задоринки.
   - Я не хочу этого, но нужно же предусматривать, куда поведет то или
иное изобретение. Ученые должны прекратить игру с огнем. Человечество уже
вышло из детского возраста.
   - Я должен поддержать Романа,- начал я,- он объективно прав. Развитие
мысли, науки не может остановиться из-за того, что возможна ошибка. Если
данное открытие не сделаем мы, его сделают другие...
   Пока я это говорил, из головы у меня не выходила фраза, которую я
мельком видел в письме Курилиной. "...Как он был неудачником, так и
посейчас остался. Лежит, бедолага, ни жив, ни мертв, только Мироянчик круг
него суетится..."
   - Мы сделаем все, чтобы поставить Бориса на ноги,- неожиданно для
самого себя говорю я. Голос у меня глухой и напряженный. Ребята с
удивлением смотрят на меня. Верю ли я в свои слова? Верю. Но мне страшно,
а вдруг...
   Как-то Борис сказал мне, что ему очень хотелось бы, кроме всего
прочего, разгадать одну тайну, с которой связаны близкие ему люди. Глаза
его были прозрачны и стеклянны. Он будто всматривался внутрь себя. Тогда
это не произвело на меня особого впечатления, но сейчас все приобретало
таинственный смысл: и неподвижный взгляд, и неистовое устремление любой
ценой, даже ценой жизни, к видениям прошлого. В этом парне причудливо
смешались любопытство ученого, страсть охотника, боль человека. Такой
коктейль чувств легко бросает людей па подвиг.
   Мысль о Борисе тяжелая, теперь она будет все время во мне. Но пока
нужно думать только о науке. С ее чистой высоты всегда увидишь
какую-нибудь лазейку, по которой придет спасение.
   - Мы поставим его на ноги,- повторяю я упрямо, словно убеждаю кого-то.
   Меня радуют все факты, которые сообщили мне Мироян и Флоровский. Это
последнее недостающее звено в моей гипотезе о внутриклеточной информации.
   Я оказался прав. Мозг способен черпать информацию только из организма,
не вступая в контакт с внешней средой. Эта информация запасена в клетках,
в тридцати триллионах совершеннейших машин памяти.
   Блестящие эксперименты с двухголовым червем планарией, которые провел
англичанин Мак Конелл, доказали существование наследования приобретенных
признаков. Флоровский и Мироян были первыми свидетелями, воочию увидевшими
те картины, которые нередко запечатлялись в веществе наших клеток.
   Копии нуклеиновых кислот, которые постоянно рождаются и рушатся внутри
нас, несут в себе следы памяти и опыта, приобретенного бесчисленными
поколениями наших предков. Эти приобретенные черты находят свое
непосредственное отражение в мозге и нервной системе. Со смертью предков
приобретенный опыт не пропадает, он идет дальше, из поколения в поколение,
становясь богаче и полнее.
   Но не вся жизнь организма находит отражение в структуре нуклеиновых
кислот. Лишь крупные, поворотные события физической и духовной жизни могут
вызвать мутации. Мутации - это буквы в летописи революций. Триллионы
разбуженных виталонгой клеток непрерывно посылают в мозг Бориса всю
накопленную ими информацию.
   Все это происходит хаотично, без всякой последовательности и зачастую
одновременно. Только такой сложный и совершенный прибор, как церебротрон,
мог разобраться в этом хаосе и разложить его по своим ферритовым полочкам.
   Состояние Бориса вполне объяснимо. Никакой здоровый мозг не в состоянии
вместить такой напор обильной и яркой информации.
   Нужно искать пути приглушить эту информацию, подавить внезапный бунт
клеток. Только так можно вернуть Бориса к активной жизни. Все, что я вам
рассказал, я напишу Мирояну и Флоровскому. Для них многое прояснится.
   Думаю, что здесь нам во многом помогут наблюдения над сордонгнохским
ящером. Эта загадка должна быть во что бы то ни стало раскрыта. Мы обшарим
все озеро сетями, пока не поймаем ящера и не поместим его в аквариум. У
нас достаточно теперь для этого и сил и средств. Думаю, что поимка ящера
откроет нам и другую тайну, которая так потрясла ваше воображение, Роман,
Мы возьмем пробы воды и грунта, поймаем других обитателей озера,
произведем радиометрические измерения. Может быть, мы и сумеем раскрыть
удивительную загадку бессмертного ящера, узнать его историю. Я не согласен
с вашей пылкой гипотезой, Роман. Почему обязательно космонавты из других
миров? С равным правом все можно объяснить обычными земными причинами...
   Объяснений можно придумать много. В этом-то вся беда. Нелегко из десяти
расплывчатых и шатких гипотез выбрать одну, верную. Вполне допустимо, что
бессмертный ящер - это фокус все той же матушки-эволюции, возможности
которой еще далеко не исчерпаны. В конце концов одно другому не мешает.
   Можно гадать и искать. Я обычно больше надежд возлагаю на второй
вариант.
   Поэтому будем ждать фактов.
   - Нам, конечно, остается только поблагодарить лектора за высоконаучный
доклад,- насмешливо сказал Валерий после того, как я закончил,- Но если
говорить откровенно. Артур Викентьевич, мне плевать на виталонгу,
наследственность, мутации и все прочее. А вот Бориса мне жаль, хотя он
сам, дурак, виноват. Я не испытываю никакого преклонения перед
изобретением, которое способно отшибить у человека память и превратить его
в живого мертвеца...
   - Вы не правы, Валерий! - закричал я, раздосадованный упрямством
молодого геолога. - То, что мозг отклонился от внешнего мира, явилось
всего лишь спасительным рефлексом! Так предохранители отключают установку,
спасая ее от скачков напряжения в цепи. Я не думаю, чтобы в мозгу Бориса
могли произойти какие-нибудь необратимые изменения. Мы обязательно вернем
его к жизни. Борис совершил подвиг во имя науки. Я уверен, что все
физические и психические переживания Бориса отразятся на его генах,
которые принесут в далекие поколения рассказ об этом великом подвиге.
   - Борис станет великим и бессмертным в веках! Аминь!- торжественно
провозгласил Роман, вставая.- О чем спорить? Давайте работать, и труд нам
покажет, кто был прав. Добудем ящера из кладовой Сордонгноха, посмотрим,
как он управляется со своим бессмертием. Меня лично интересует вопрос,
почему этот ящер не спит все время, как Борис, а периодически хватает то
собак, то уток. Как вы думаете, Артур Викентьевич?
   - Мне кажется, что именно в этом и состоит секрет, с помощью которого
можно спасти Бориса,- сказал я. - Ну что ж, будем работать,- сказал
Валерий. И, помолчав, добавил:- Я вот что думаю, не слетать ли мне в
Москву, посмотреть, как там дела, а?
   Мы согласились, что, пожалуй, он прав.
   Вечером я долго думал о нашем разговоре, о проблеме виталонги.
Почему-то я верю, что все будет хорошо. Люди найдут свое бессмертие. Как
все-таки мудра природа. Не прозябание, не сонное и сытое
времяпрепровождение, а борьба и труд во имя человечества - вот что движет
историю. И память об этом навеки остается в святая святых жизни, в вечных
скрижалях, хранящихся в наших клетках. Как глубоко бывают правы поэты! Это
правда озарения и провидения:
   Лишь тот достоин счастья и свободы, Кто каждый день за них идет на бой!
   Или вызов, брошенный Горьким сытым и самодовольным, паразитам и трусам:
   А вы на земле проживете, Как черви слепые живут:
   Ни сказок про вас не расскажут, Ни песен про вас не споют!
   Нет приговора суровее. Нет страшнее участи, чем бесследно исчезнуть в
непрерывной эстафете поколений бессмертного и гордого человечества.
 
   Записка аспиранта Г. Мирояна ассистенту университета В. Н. Флоровскому 
   Владимир Николаевич, ты сегодня меня не застанешь, так как меня
вызывают в Москву. Очень прошу, посмотри мои сегодняшние записи
церебротронных видений Ревина-Михайлова. Я сразу по биотокам определил,
что с ним что-то происходит. Мое предположение подтвердилось. Впрочем, сам
увидишь. Можешь делать замечания на полях. Мне интересно, что ты обо всем
этом думаешь.
 
   Запись Мирояна 
   Этот сеанс был не похож на другие. Раньше я все время чувствовал
собственное присутствие в тех картинах, что разворачивались перед моими
глазами. Сейчас все было иначе. Впечатления были настолько сильными и
непосредственными, что порой я совершенно забывал о Галусте Мирояне,
обклеенном электродатчиками и лежавшем в темной церебротронной.
   Первым и главным ощущением была усталость. Она тяжелым цементным тестом
схватила мышцы и суставы. Когда я поднимал ногу, мне казалось, что я
слышу, как рвутся и дробятся мои одеревеневшие мускулы. Огромным усилием
воли посылал я вперед Свое измученное тело. Еще шаг, еще... Иногда я
останавливался и оглядывался назад. Там двигался он. Высокий рыжебородый
мужчина в резиновых сапогах и брезентовой накидке шел тяжело и медленно.
   Когда я смотрел, как он, пошатываясь, старательно обходит
свинцово-серые лужи, во мне на миг разливалась теплота сочувствия и
понимания. Я кивал ему головой, поднять руку я уже был не в силах. А он
только смотрел в ответ. Голубые глаза на сером лице были нечеловечески
прозрачны. Они ничего не выражали, ни боли, ни тоски, ни надежды. Я
поворачивался и шел вперед.
   Я знал, что мы идем уже много дней. Нас по-прежнему окружала мокрая
осенняя тайга. Черные осклизлые стволы исполинских сосен сверкали, словно
облитые глазурью. По ним скользили жирные капли дождя. Низкое темное небо
лежало на раскачивающихся верхушках деревьев. Оно непрерывно источало
влагу и холод. Под ногами плескалась студеная грязная жижа из веток, мха и
воды. Воды здесь было сколько угодно. Она струйками выпрыскивала из-под
ног, сочилась из рваной коры старых елей, внезапно преграждала путь,
разлившись маслянистым неподвижным озером. Вода висела в воздухе,
превращая его в холодный вязкий кисель. Иногда мне казалось, что, кроме
воды, вокруг нас ничего нет. Лес был из воды, воздух из воды, мы сами из
воды, весь мир был сделан из воды.
   Мокрые брюки и белье сильно натирали колени, и кожа там горела, словно
от ожога. По вечерам, когда мы забивались в нашу крохотную изъеденную
дождем палатку, я снимал разорванные в нескольких местах резиновые сапоги
и рассматривал свои ступни. Они были белые и набрякшие, как у мертвеца.
   Казалось, влага пропитала живую ткань тела и, если нажать пальцем, то
из-под пористой кожи выступят желтоватые молочные капли. Я не нажимал,
боялся.
   Мой рыжебородый друг доставал из рюкзака, где хранились образцы и еда,
маленький сверток. Первой из свертка извлекалась грязная помятая бумажка,

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг