Сидор Иванович видел, что в кабинет зашел. Гриша Суходолов и сел на
стул у двери.
- Слово мое твердое, Виктор. Я не отступлю. Акт составлен, и дело
будет передано, как положено, в народный суд. У меня все. Ступай себе с
богом, видишь, люди у меня.
- Гришка-то? Он свой парень, - Витя показал кепкой, зажатой в руке,
на бухгалтера, и в этот момент, заметил председатель, глаза бурового
мастера начали сперва круглеть, потом они даже вроде бы побелели и рука,
протянутая в сторону Суходолова, замерла. Витя испытал нечто вроде
короткого обморока, руку он с трудом согнул, опустил плетью, охнул, рыхло
поднялся со стула и опрометью рванул из кабинета, пробухал тяжелыми
ботинками в приемной, пробухал по крыльцу и ударился шибким бегом вдоль
улицы, сноровисто перепрыгнул через свинью, которая все нежилась, и пропал
из вида. Свинья всколыхнулась, будто волна, и тоже побежала, всплескивая
ушами. У Ненашева было настроение посмеяться,. но он почувствовал, что не
может повернуть голову, что затылок его омертвел и по спине ползут мурашки.
Бухгалтер Суходолов привстал, робко улыбнулся и кивнул, приветствуя
кого-то. Председатель Ненашев вдруг испытал непоборимое желание говорить.
Говорил он для кого-то, но смотрел исключительно на Суходолова, который
двигался мелким шагом вдоль ряда стульев в глубину кабинета.
- Видишь ли, Гриша., Я уже вскользь упоминал о том, что все могу
простить, почти все, но жестокость - никогда. Они что делают, геологи, они
лошадей наших, во-первых, запрягают без спросу, во-вторых, катаются верхами
на них. Трех уже, считай, загнали. Напьются и давай, значит, кататься.
Откудова такая мода у молодежи завелась - лошадей мучить, - убей, не пойму.
Вот я участкового нашего и подключил, тот и поймал их на" месте
преступления. Акт составлен, с понятыми, конечно. Пусть за лошадей деньги
платят и позору пусть нахлебаются полной ложкой. Да!
Гриша все двигался сбивчивым шагом вдоль стульев, выстроенных
шеренгой у стены, рот его был слегка приоткрыт, и руки он прижимал возле
сердца с выражением, слегка испуганным, но больше, пожалуй, удивленным.
- А то, понимаешь, совсем распоясались! - последние слова Ненашев
произнес тоном чуть ли не радостным, потому что по его закаменелой шее и
вверх по затылку пошли теплые токи, в ушах нежно зазвенело, стало слышно,
как в приемной у Гали играет радио. Ненашев уже знал: слева, в самом углу
кабинета, кто-то сидит и что надо в ту сторону повернуть голову, он ее
повернул - с затаенным дыханием. В углу действительно сидел товарищ в серой
спортивной курточке и серых же штанах, чуть заметно блестевших. Было такое
впечатление, будто костюм незнакомца слегка занялся инеем.
- Вы ко мне? - привычно осведомился председатель и закашлялся,
озадаченный: чуть ли не все лицо гостя, мертвенно бледное, закрывали черные
очки, которые пугали: за ними, казалось, была пустота - холодная и злая. На
голове неизвестного - Ненашев как-то еще не верил, что это и есть
пришелец - была шапочка, тоже черная. "В Индонезии президенты такие
носят, - подумал Сидор Иванович. - По телевизору показывали".
- По какому вопросу, извините? Я как-то не видел, когда вы вошли, с
Витькой тут схлестнулся, понимаешь. Непутевый парень, Витька-то.
Гриша Суходолов наконец обрел дар речи, он присел на стул и сказал с
веселостью:
- Так это ж с Монашки представитель!
- С какой еще Монашки?
- Так с горы ж!
- Аа-а... Здравствуйте тогда! Добро, значит, пожаловать.
- Здравствуйте, - каким-то машинным голосом ответил незнакомец и не
пошевелился, в очках его, больших, как фары, отражались окна, улица и
редкие прохожие на ней: там опять шла старуха с тазом, в тазу было
прополосканное белье. "Неразговорчивый! - отметил про себя председатель. -
И важности полон".
- Требуется время для адаптации, - добавил спустя некоторое время
высокомерный инопланетянин.
- Понятно! - с оживлением ответил Сидор Иванович и увидел на очках
пришельца следующее: вдоль улицы на телеге везли гроб.
- Я забыл тебе сказать, Григорий, у нас ведь беда:
Никита Лямкин приказал долго жить!
- Чего это он!?
- Вы пока адаптируйтесь, товарищ, а мы тут про свое потолкуем. -
Ненашев вежливо кивнул инопланетянину (извините, мол, но тема неотложная!)
и поворотил лицо к бухгалтеру. - Жил никчемно и помер смешно. В бане они
мылись с Витькой Ковшовым, с буровым мастером. Последнее время задружили
что-то. Да. Сидел будто это Никита Лямкин на полке и говорит будто
Витьке-то: "Хошь, помру сейчас?" Тот в ответ: "Ну, и помри - для
разнообразия". Лямкин ведро воды на себя будто вылил и покатился вниз, уже
бездыханный. Витька почти голяком (ошалел парень!) ударился по селу людей
кричать, фельдшер Сарафанов подоспел, пульс пощупал - действительно,
окачурился. Жена Варя (хорошая женщина, и что она в нем нашла, в
Никите-то;) - в слезы, уколами только и держится. Жалко ее - работящая,
добрая, понимаешь, а вот дураку досталась. Так ведь всегда бывает, -
Ненашев с печалью покачал головой и уставил палец в окошко: - Вон хоронят.
Передавали Варину просьбу: пусть, мол, председатель придет, речь скажет у
могилы. Уважить бы человека не мешало, так что я скажу? Нет у меня про
Никиту Лямкина хороших слов!
- Сердечный приступ, наверно? - сказал бухгалтер Гриша Суходолов. - В
бане нельзя водку пить, я где-то читал. - У Суходолова тоже не нашлось
сочувствия к судьбе забубенного Никиты.
- Не пили вроде, не успели еще.
- Тогда совсем не понятно.
Пока бухгалтер с председателем обсуждали новость, пришелец встал,
подошел вкрадчивым шагом к окну и снял свою круглую камилавку, какие носят
в Индонезии президенты. Под чудным головным убором скрывалась белая
коробка, похожая на шкатулку, и внутри той шкатулки что-то мельтешило - и
поблескивало. "Компьютер там у него, наверно?" - подумал без удивления
Ненашев и окинул взглядом похоронную процессию. Телега, на которой
возвышался гроб, была накрыта большим ковром в желтых цветах. Ненашев
вспомнил, что год назад он достал десять талонов на эти самые ковры и один
талон на правлении решено было выделить Варваре Бровкиной, одной из лучших
доярок колхоза и сожительнице покойного. Председатель раздосадовался про
себя, что тут вот человека хоронят, неважно какого, а он про талоны
вспомнил. "Совсем зачерствел я на этой проклятой работе!" Если честно, то
председатель все-таки пожалел прекрасный ковер, края которого теперь
терлись о грязные колеса, и - отвернулся от окна. Из коробки пришельца,
пристроенной каким-то хитрым способом над самой макушкой, безволосой,
кстати, прыснул синий огонь, и на лице Гриши Суходолова сразу написалось
изумление. По первости ничего особенного не замечалось, из гроба торчала
борода Никиты, широкая и натеребренная ветром, видны были еще брови, черные
и сердито насупленные, угадывалось и бледное лицо. Все было, словом, как и
мгновение назад. Но вот борода вроде бы вытянулась, показалось из-за кромки
гроба ухо, потом Никита сел и легко выпрыгнул на поляну. Лошадь, что везла
гроб (на второй телеге была красная крышка), сперва запряла ушами, потом
ударила махом, ковер пополз косо и свалился наземь. В следующее мгновение
Никита Лямкин уже вырывал у музыкантов барабан (покойного сопровождал
духовой клубный оркестр), чтобы, видимо, врезать зорьку в честь своего
воскрешения, а народ, проявивший сочувствие вдове; рассыпался окрест с
рекордсменской скоростью.
Дед Прокудан, сторож свинофермы, колченогий и немощный в
повседневности, бросил батог, перепрыгнул через калитку и распластался в
кустах малины; завскладом Теркин, толстый человек в кожаной кепке, прободал
штакетник и залег на старой клумбе. Оркестранты разбросали инструмент,
трубы искрились на солнце, словно горели. Бывшая вдова Варя, вся в черном,
сидела у дороги на камне, подпираемая младшими сестрами, и плакала в
платочек скорее уже по обязанности, да наблюдала сквозь слезы, как ловко и
настойчиво покойный ее - сожитель стягивает барабан с Васьки Кулемина,
незлобливого парня при кошачьих усах. Та лошадь, что везла гроб,
остановилась вдалеке и дремала уже, низко опустив голову. Часть публики,
принимавшей участие в похоронах, нашла пристанище на широком крыльце
конторы и следила оттудова, как Никита Лямкин овладевал барабаном, а когда
он им овладел, ударил палкой по туго натянутой коже, звук родился угрюмый и
густой. Никита свирепо уставил бороду за черту горизонта и хриплым голосом
начал сзывать сельчан на собственные поминки. Бывшая вдова Варя вздрогнула,
освободилась от младших сестер, висевших на ней, наскоро прибрала себя и
побежала домой стряпать пироги с картошкой. Добрые люди, озираясь с опаской
(как бы Никита опять не помер!), подобрали ковер, замазанный глиной, и
потащили его к Бровкиной в дом. Три мужика стояли над гробом и чесали
затылки - гадали, куда девать ненужную теперь вещь. Никита колотил по
барабану в конце улицы.
Надобно отметить что воскрешение Никиты Лямкина не сотрясло село
Покровское и не было отнесено к случаям особо таинственного свойства;
Лямкин был гуляка и проказник, да и приятель его Витька Ковшов не имел
репутации солидного человека, хоть и носил в кармане корочки о высшем
образовании. Такие корочки теперь заиметь можно и не напрягаясь. Удивляло,
правда, одно: как это Никита, мужичок весьма порывистый, пролежал, не
сморгнувши даже ни разу, почти сутки и ради того лишь, чтобы погулять на
собственных поминках. Вытерпеть такое дано не всякому. Одно слово, артист!
3
- Это вы его оживили? - спросил у товарища с горы Монашки Ненашев.
Инопланетянин уже сидел в углу и, кажется, даже улыбался.
- Да, я.
- Из каких это соображений?
- Могли бы живого закопать. У вас ведь закапывают.
- У нас закапывают. И почему - живого?
- Он как это... в шоке пребывал. Внушаем. Нежная натура.
- Это Никита-то - нежная натура! Дурак он. И тунеядец.
- Что такое - дурак? - Пришелец слегка покачал ногой и натянул на
голову свою черную камилавку. Гриша Суходолов крутил головой, как воробей,
и стул под ним сильно скрипел.
- Вопрос вы, товарищ, задали непростой, и, чтобы ответить на него
более или менее исчерпывающе, надобно сосредоточиться. - Председатель нажал
кнопку под столешницей, и на порожке кабинета, будто по волшебству, явилась
секретарша Галя. Явилась и покраснели, испытывая неловкость: она отлучилась
на похороны, а без нее приехал гость.
- Слушаю, Сидор Иванович?
- Действуй!
Пока Галя налаживала на журнальном столике легкий завтрак, , молчал
гость, молчали и хозяева. Ненашев тер лицо ладонями и собирался с мыслями,
чтобы не ударить в грязь лицом перед полномочным представителем иных миров.
Гриша Суходолов помогал секретарше, был притом суетлив и нерасторопен.
- А как насчет бани? - поинтересовалась Галя, уходя.
- Через часик распоряжусь дополнительно." В кабинет, сама понимаешь,
никого! - Ненашев зашторил окна, чтобы события, протекающие на деревенской
улице, не мешали важной беседе. - Мы ведь так и не познакомились, кстати.
Как вас прикажете звать?
Пришелец потрогал очки длинными пальцами и долго думал, прежде чем
ответить, черная шапочка на его макушке слегка вибрировала и
приподнималась, потом в воздухе зависли красные цифры - 123, 123, 123.
Гриша Суходолов засмеялся, будто девица, которую щекочут, и сделал попытку
цифры те взять руками, но хватал пустоту.
- У нас не принято такую арифметику применять, сами понимаете...
- Фи, - сказал пришелец.
- Что фи, простите?
- Зовут так.
- Вот оно что! Будем звать Федором, не возражаете? Пришелец вроде бы
не возражал, во всяком случае он ни жестом, ни словом не выразил своего
отношения к предложению Ненашева. Гриша Суходолов пожевал губами,
размышляя, потом сказал:
- Федор - оно и ничего.
- А по отчеству, извините?
Пришелец опять смолчал, Ненашев тогда предложил, обращаясь скорее к
бухгалтеру, чем к гостю:
- Отчества, понятно, у них нет. Будем, значит, величать Федоровичем?
- Федор Федорович... Оно и ничего. Так и порешили.
- Напрасно вы, Федор Федорович, Никиту Лямкина из забвения подняли,
пусть бы лежал себе. Грешно, конечно, говорить и думать так, но от этого
суслика - одни невзгоды. Вы бы лучше вон Петра Кручилина с того света
вернули, то человек был самого первого разряда. И мастеровой, - Сидор
Иванович начал загибать пальцы. - И трезвый, и рассудительный, и семьянин
прекрасный... По тому не то, что наше село, весь район плакал, по этому же
Варя только слезу и пустила, да и то, полагаю, из приличия: жене на
мужниных похоронах страдать положено, иначе старухи осудят. Ну, да ладно, о
делах потом, прошу теперь закусить и выпить с дороги, Федор Федорович.
Коньяку пригубим, яблоки вон сладкие - и" Средней Азии, - и потом я скажу
про дураков все, что знаю.
- А знаешь ты о них немало, Сидор Иванович. - Гриша Суходолов стоял
над выпивкой и закуской, потирая руки с таким видом, будто ждал этой
заветной минуты давно и страстно.
- Знаю немало, верно, потому как жизнь, считай, прожита. Прошу, Федор
Федорович, к столу уже не побрезгуйте!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
- Мне трудно, - сказал пришелец и надкусил яблоко, пригубил также
коньяку из хрустальной рюмочки (набор на четыре персоны с подносом и
графинчиком принесла из дома как-то заместительница Суходолова Вера
Ивановна
Клинова на временное пользование: - она не любила, чтобы мужики
хлестали стаканами). - Очень трудно.
- Мы разве не понимаем! - отозвался Гриша Суходолов с вежливым
сочувствием. - Не хотел бы сейчас стать на ваше место, Федор Федорович -
столько новых впечатлений, понимаешь, и всю информацию надобно разложить по
полочкам, осмыслить, уяснить и всякое такое. Но ничего - коллективом
справимся: дружно - не грузно, так у нас принято.
. Председатель Ненашев курил папиросу, деликатно пускал дым в
сторону, чтобы не смущать пришельца, и кивал, вполне согласный с
бухгалтером. А Суходолов продолжал, хрустя яблоком: -
- Годовой отчет делаешь, кажется вот-вот голова лопнет, потом
отоспишься как следует, и - ничего. Вы тоже пообвыкнете со временем.
- Что такое, Э-ээ... годовой отчет? - спросил Федор Федорович и
понюхал яблоко. Ел он осторожно, будто прислушивался к тому, что происходит
у него внутри, от его очков, отражающих свет, на полу подрагивали робкие
блики.
- Это сложно, объяснить вам на данном этапе знакомства, потом
как-нибудь. Мы вас хотели бы послушать. Из каких вы мест?
- Оттудова, - Федор Федорович показал рукой на потолок. - Тоже долго
объяснять.
Тут дверь кабинета широко распахнулась, и секретарша Галя въехала
через порог на плечах недавно еще покойного Никиты Лямкина. Галя сквозь
слезы и уже с полной безнадежностью повторяла;
- Нельзя сюда, ну нельзя же!
- Оставь его в покое, девочка! - приказал Ненашев строгим голосом. -
Этот куда угодно прорвется, для него запретов нет.
Галя, развернувшись волчком, выбежала, незваный же гость (в правой
руке он держал барабанную палочку) не пошел к столу, сел у двери, усталый и
хмурый, борода его, продернутая местами сединой, была похожа на
растерзанный веник, новый пиджак коробился на худом теле, словно
берестяной. Лямкин сильно - подышал и тряхнул головой.
- Нам некогда! - отрезал председатель.
- Душа скрипит, как первый снег! - Лямкин потрогал рукой то место,
где у людей располагается сердце. - Радоваться бы, а не могу. .Идем на
поминки ко мне, председатель? И Гришку приглашаю. У вас - коньяк, у меня -
самогон. Зато у меня - общество. - В рысьих глазах Лямкина была тоска. -
Потом, ведь гулять на собственных поминках не всякому дано. Пойдем?
- Некогда нам.
- Ты всегда занятой, Иваныч. Нравишься ты мне порой, но шибко ты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг