- Насчет прописки ты это зря, Иваныч, не поймет он, - встрял в
разговор главбух Суходолов. - Засоряешь ты речь свою, а ему - думать.
- Ладно, поймет, если захочет. Итак, как же бог утвердился? Я себе
этот исторический момент представляю так. Ночь темная и тревожная. У костра
наши бесштанные предки мясо впросырь жуют (пельмень как таковой был
изобретен много позже), и тут, представляете, молния кровавого цвета, да
через все небо, понимаешь, да гром потом оглашенный. Беда! Самый старый и
самый, значит, уважаемый в небо рукой тычет и молвит что-то вроде такого:
"Зачем второго мамонта убили, разве одного мало? ОН ТАМ сердится." "Что же
нам свершить, отец!? - шепчет народ. - Как ЕГО ублажить, как ЕГО добрым
сделать?" "Мяса ему дайте, все одно протухнет; при тугом брюхе про врагов
забывают". "Ты велик, отец, ты мудр - дадим ему мяса, пусть ест!"
Бога, этаким образом, породил страх, его породило еще и невежество. У
бога и человека сразу возникли меркантильные отношения: я тебе, допустим,
мясца, ты мне - удачу. И с самого начала человек обманывал бога -
подбрасывал на жертвенный алтарь товар второго, а то и третьего сорта,
потому что бог в своих милостях был весьма непостоянен. Так расцвела пышным
светом ВЕЛИКАЯ ВСЕЛЕНСКАЯ ЛОЖЬ.
И что же дальше?
Бог стал в устах лукавых универсальным инструментом: богом пугали, во
имя божье отнимали хлеб насущный, с богом на устах резали невинных, жгли
города, у бога требовали справедливости с одинаковой страстью и преступник,
и простак и святой, и ханжа. Есть, однако, здесь Федор Федорович, и
положительный момент: бог - это ведь и мораль - не убий, не укради, не
солги и так далее, и так далее. Мораль всегда чиста по сути своей, нечисты
поступки.
Я беру явление огулом. Были праведники, которые следовали заповедям
слепо и неистово, но таких всегда было мало, большинство же держалось
правила: на бога надейся, но сам не плошай.
Еще один аспект проблемы. Я в молодости лекции читал о том, что бога
нет. Кто их тогда не читал, такие лекции! Грамотешки у нас было маловато,
зато дерзости - предостаточно. Но я отвлекся. Еще, значит, один аспект:
религия - догма, а всякая догма не терпит инакомыслия, церковь преследовала
еретиков с неослабной жестокостью, и кто теперь подсчитает, на сколько лет,
десятилетий, а может и веков, затормозилось развитие цивилизации? Вот так,
если коротко.
Я еще застал времена, когда церкви рушили. Напрасно мы их рушили, в
церквях-то жила душа народного ремесла, да разве мы тогда про то думали!
Случай помню. Мы, комсомольцы, к храму-то с топорами да лопатами, а нам
мужики говорят: "Погодите зверствовать, тамака, на маковке самой,
Варфоломей Лыткин стоит, руки крыльями вытянул. Вознестись хочет в
назидание вам, он неделю постился да поклоны земные бил - привилегию себе
испрашивал. "Какая-такая еще привилегия?" Отвечают: "Варфоломей, он
престарелый и в жертву себя предназначил. Если бог есть, Варфоломей с
маковки взденется и своим ходом пролетит до самого гумна, за поскотиной
которое, если, значит, нет бога, то он свалится камнем. Тама высоко - шею
обязательно сломает. Он ить как рассудил: с богом-то девяносто лет
промахал, без бога и дня жить нечего".
Мы стоим, рты поразинули: что делать - ведь рухнет дед, смерть
примет, а в итоге мы виноватые. Ребята за веревкой побежали, за лестницами
и такое прочее. Двери в церкви кованые, замок на них величиной с гуся
доброго, пока бьем, да ломаем, этот фанатик унылый нам как раз на головы и
упадет. А он стоит, язви его, в проеме звонницы, борода белая на ветру
веет, руки крестом держит, красная рубаха на нем, плисовая. "Дед! -
кричим. - Ты маленько погоди возноситься-то, пусть ветер уймется, не то
сдует тебя в реку прямиком - замочишься и простынешь". Молчит, выпучился.
Бабы, конечно, стенают на разные голоса, мужики на ведро самогонки
поспорили: решится на подвиг, ай нет? Нам повезло - ключ нашли у бывшего
псаломщика, подкрались сзади, захомутали дедка, стащили кое-как на
землю-то, мужики, которые ведро самогонки проспорили, с претензией к
великомученику нашему: что же не сигнул-то, просвистел, дурак старый, на
всю степь, а козу драную одну и пригнал только? Варфоломей-то аж в слезы:
вознесен бы, вот совсем было вознесен, да кила помешала, кила к земле
тянет, гараждане! Так и пошло, в поговорку, можно сказать оборотилось:
вознесся бы, да кила к земле тянет. Из жизни самой факт. Богом ты
заинтересовался - это хорошо, Федор Федорович. Выходит, в самый корень
смотришь. У меня - все.
Федор Федорович речь председателя выслушал молча, только коробка на
его голове тарахтела слышно и часто. Гриша Суходолов вертелся, будто сидел
на еже, однако и успел дожевать холодные пельмени. Следователь Ольшанский
наконец малость растормозился, ожил и тоже завертелся, пытаясь вставить
слово, на попытки его не увенчались успехом.
- И мы ведь, Федор Федорович, имеем к тебе вопросы, - сказал
председатель Ненашев. - Ты располагаешь временем?
- Не располагаю, - ответил пришелец своим размеренным железным
голосом. - Что такое кила?
- Кила? Я не медик, но килу, конечно, видел. Это - опухоль в паху.
Она вырастает, как правило, от надсады и достигает больших размеров, так
что к земле действительно тянет. Раньше килу не оперировали, кто ее в
глухой деревне резать станет? Да.
- Я тоже имею вопросы! - Гриша Суходолов поставил на стол локоть,
будто прилежный школьник на уроках, вытянул ладошку.
- Некогда, - ответил пришелец, и очки его сердито блеснули.. -
Энергии мало. Я еще приду.
Председатель Ненашев резко придвинул ближе к пришельцу банку шпрот в
масле:
- Ты бы покушал. Ты библию-то читал?
- Читал.
- Ешь шпроты, питательная штука. Вот ты, Федя, у нас беспрестанно
спрашиваешь, а нам не отвечаешь, ведь за тобой - сплошная тайна, сплошной
интерес: ты же из других миров явился, ты просвещенней нас, выше на
нескончаемое количество голов, а эгоист. Мы имеем к тебе великое,
понимаешь, любопытство, а ты глух и нем. Почему же так? - Слова свои,
полные укоризны и обиды, Ненашев прервал на середине, потому что пришелец
Федя сперва окутался красным облаком, потом, как давеча, одетый пузырем,
взмыл к потолку и сошел на нет.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
- Кто это такой? - следователь Ольшанский воздел палец к потолку,
потом, отдуваясь, вытер запотевшую шею рукавом рубахи.
Председатель Ненашев смотрел в темное окно, чуть осветленное дальним
фонарем. На дворе прошел дождь-косохлест, и с крыш капало, вода падала,
ударяясь о лужи. вода смеялась и шептала. Председатель думал уже о том, что
дождь - это хорошо, однако еще лучше будет, если за ночь распогодится и
земля в поле подсохнет, если люди будут работать на севе без помех, будут
кончать весеннюю кампанию.
- Так я спрашиваю, кто такой?
Гриша Суходолов посмотрел на Ольшанского с неудовольствием, сказал:
- Это - пришелец.
- С других планет который, что ли?
- С других галактик.
- Ты мне лапшу на уши не вешай, я не маленький! - ~ осерчал
капитан. - Я при исполнении служебных обязанностей, учти!
- Учитываю. Ты ж сам все видел, я не намного больше твоего знаю.
- А он? - Ольшанский кивнул в сторону председателя.
- Он и того меньше знает, у него - сев. Слушай, Иваныч, я в райцентре
люстры видел, ничего такие.
Завтра поеду, так привезти могу, рублей сорок вроде стоят. Привезти?
- Так чего мы сидим, надо же действовать! - загомонился следователь и
даже привстал, чтобы бежать и оповестить кого надо про все как есть.
Намерение Ольшанского на поверку-то было не савсем бескорыстным: с него
ведь автоматически снималось дело необычайной запутанности. Это - первое.
Потом ведь запросто можно попасть в историю в связи с таким, можно сказать,
событием - мирового значения. Это - второе.
- Федя не даст.
- Чего это он не даст?
- А раззванивать по белу свету, что он явился. Не велел.
- Он нам не указ!
- Дурак ты, прости еще раз. Видел, как моя заместительница ушлепала
отсюда? Видел? Он ее отключил начисто, она про все забыла. И - навсегда.
Спит, наверно, теперь и сны приятные видит. Понял? И тебя отключит, остаток
твоего мыслительного аппарата порушит еще по неосторожности, куда ты тогда?
Ночным сторожем, и то не возьмут по причине неустойчивой психики. Ты
шариками-то своими научись шевелить хоть маленько! И потом другое. Кто тебе
поверит в натуре, что ты - общался с инопланетянами, какие ты
доказательства приведешь в свою пользу? Скажут: напился - и несет
несусветицу. Чего доброго, и - в дурдом загребут - для полного выяснения
картины. Ты юрист, не известку ворованную на базаре продаешь, ты - на виду,
про тебя, поди, в газетах иногда мелким шрифтом пишут - "Следствие ведут
знатоки". Соображай в этом свете, какие последствия вызовет твое
легкомыслие;
В напористой отповеди! Гриши - Суходолова присутствен вала некоторая
доля сермяжной правды, это Ольшанский уловил сразу, но сыщик боялся не
огласки, нет, его приводила в легкое содрогание сама мысль о том, что он
засмеялся пойти против волк пришельца Феди, обладающего гигантскими
возможностями. Следователь почувствовал себя муравьем, дерзнувшим
переступить дорогу, например, слону. Что же касается Гришки Суходолова, то
речистость его тоже имела корни: он ревновал чужака к Тайне и вообще ко
всему, что связано с гостем - из других миров. Если - рассуждать
непредвзято, то именно ведь Суходолов, и не кто другой, расшевелил вулкан,
дремавши" в недрах горы Монашки, Суходолов, и не кто другой, заимел общение
с инопланетным интеллектом. Гриша прятал в самые сокровенные уголки души
мечту обзнакомиться накоротке С Фединым экипажем, особо трепетно он
дожидался часа воскрешения женщин с Монашки (они там наверняка есть!) и
проводить вечера с одной из них, пусть не самой красивой, в беседах тонкого
свойства. В душе бухгалтера вызвонилась святая любовь к той, неизвестной.
Любовь духовная и родниковой чистоты.
- Пора, однако, расходиться, товарищи: завтра чуть свет вставать, -
сказал Ненашев и зевнул в кулак. Добавил после короткой паузы: - Черт
знает, что творится. Вы молчите оба, закусите языки - дальше видно будет.
- Я ему то же и говорю! - оживился Суходолов. - Молчание - оно
золото, особо в данный момент.
- А как же я? - Ольшанский капризно оттопырил губу и потер глаза
рукой. - У меня же спросят, какие результаты дало расследование?
- А ты ври. Складно ври! - присоветовал бухгалтер. - Врать, что ли,
не научился? Когда отчет писать будешь?
- Да хоть завтра.
- Я приду с утра, помогу - моя голова покрепче твоей будет. И читаю я
больше твоего.
- Трепло ты, ей-богу!
- По рукам: завтра часиков в восемь и жди. Следователь ничего не
ответил бухгалтеру, он поднялся, взял портфель и вышел, не попрощавшись, он
хотел остаться наедине, чтобы обмозговать нерядовую ситуацию. Шел он по
улице пьяной походкой и не выбирал дороги.
2
На следующее утро Олег Степанович Ольшанский имел к самому себе в
первую очередь, ну и к Грише Суходолову, если он явится, как обещал, такие
вопросы:
Первое. С помощью какой силы геолог гражданин Ковшов вознесся на
глазах изумленной публики, растворился в небе, и не было его на работе без
малого двое суток, а вернулся он назад в непотребном виде?
Второе. Отчего помер в бане и потом воскрес во время похорон,
которые, как известно, сопровождал самодеятельный духовой оркестр, поэт и
скотник Никина Лямкин?
Третье. Откуда взялись разнообразные дефицитные товары на складах
сельмага? Почему на товарах, даже на седле, стоял Знак качества, стоял
также и адрес завода-изготовителя: Атлантида?
На эти вопросы Ольшанский мог бы, конечно, теперь ответить, но от
него требовался не ответ, а преднамеренное сокрытие тайны. И скрыть ее было
трудно, почти невозможно, это следователь уяснил для себя с полной
очевидностью.
Гриша Суходолов внимательно прочитал вопросы, сформулированные
довольно лаконично в записной книжке синего цвета, и с легкостью заявил:
- Вывернемся! Самый трудный вопрос насчет Витьки Ковшова. Тут у меня
вариант на ходу явился. Внимай. Значит, так. Витька похаживает к разведенке
Клавке Царевой, к завмагу. Ну, вот. А Клавка варит бражку, заметь себе, на
вишне (у Клавки родня есть, присылает вишню-то), а ее косточки выделяют
синильную кислоту. Синильную вроде? А та кислота, синильная вроде, в свою
очередь, навевает кошмарные видения. Витька нахлебался этого самодельного
питья, ну и накатилось на него. Вот в таком разрезе и наяривай свою
объяснительную:
- Это не объяснительная!
- Ну, какая разница. Акт, допустим, какая разница. Или у вас версия в
ходу. Ну, неважно.
- Но люди. ж видели?
- Многие у Клавки вишню берут и тоже брагу варят, у нее цвет хороший,
и пьянит она. Вывод напрашивается сам собой: и зритель, очевидец, был тоже
в нетрезвом состоянии. Это, конечно, клевета на моих земляков, но что
поделаешь - так надо. Так надо!
- А участковый Голощапов как же?
- Голощапов смолчит - в интересах вашей фирмы хотя бы. Потом, ведь он
мог поддаться коллективному гипнозу. Наука такие случаи в активе имеет, я
читал.
Капитан Ольшанский, округлив щеки, долго выпускал из себя воздух и
подвел итог:
- Балабол ты и есть балабол! За такое, с позволенья сказать,
расследование с меня штаны спустят и отправят голым в Африку.
- При чем тут Африка? А правду писать нельзя, сам понимаешь:
Федор-то, он все слышит и все видит, отстранит тебя от дела, и - точка.
- Как это - отстранит?
- Уничтожать тебя он не станет, ясно: цивилизация ихняя, судя по
некоторым фактам, весьма гуманная, он в твое подсознание вмешается, сам же
наблюдал.
- Наблюдал...
- Вот в таком разрезе и валяй. Насчет товаров в магазине свое
начальство озадачено не меньше тебя, пусть сами ответ ищут, с этой стороны
мы подстрахованы крепко. Ну, удачи тебе, я тороплюсь, некогда сегодня,
честное благородное слово, а так я бы тебе помог - от чистого сердца.
- Сгинь с глаз моих, помощничек!
Когда Гриша ушел, следователь заложил руки за спину и стал
прохаживаться по веранде - на ходу думалось как-то легче. Ему льстило то
обстоятельство, что пришелец его вчера не отключил и доверил тайну.
Конечно, иметь в виду карьеру и деловой престиж какого-то там следователя
Федору Федоровичу невдомек (почему, кстати, его так зовут, забыл
спросить?), но как скрыть существо дела и не поколебать одновременно, свою
репутацию? Остается одно: сочинить сказку. Сказкам никто не верит, но
другого выхода не маячит, а там - будь что будет.
Мы не станем здесь цитировать и тем более излагать в подробностях
донесение, вымученное следователем Ольшанским и представленное в качестве
отчета о проделанной работе вышестоящим инстанциям. Хороший сыщик не всегда
хороший сочинитель. Начальство свое капитан потешил вдоволь: сказку о
происшествиях в колхозе "Промысловик" читали полковники и даже два
генерала. Последний генерал, самый главный, суровый и седой, весь рабочий
день рыдал от смеха в своем кабинете, холодном и большом. За семь лет
пребывания в приемной: у телефонного пульта секретарша не видела ни разу
даже скупой улыбки на устах своего шефа, нагруженного сверх всякой меры
заботами государственного порядка. Когда самый главный просмеяло я (дело
было к вечеру), то вызвал начальника следственной части посоветоваться о
том, гнать автора рапорта из органов. немедленно или же немного, спустя?
Если автор рапорта не только слаб умом, но еще и морально неустойчив, то и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг