1
Сидор Иванович надел по случаю торжества, правда, неизвестно какого,
белую сорочку и даже повязал галстук - для антуража. Он собирался с
мыслями, чтобы произнести тост такого, в общем, порядка: вот мы собрались
здесь без причины, просто так. И это хорошо - собираться просто так и
доставлять друг другу радость общения. Мы - уже коллектив. А коллектив,
если он к тому же и дружный, большая, знаете ли, сила. Ну, и дальше в том
же духе.
Председатель Ненашев встал, отодвинул рукой стул, поднял рюмку,
однако тост свой произнести не смог: в дом без стука ввалился бухгалтер
Гриша Суходолов, встал перед празднично убранным столом и паралично
вытаращился, под мышкой Гриша Суходолов держал черный картон, в руке у него
был спекшийся кусок то ли металлический, то ли из пемзы, то ли из белого
камня, похожего на известку. Особо, видимо, бухгалтер был удивлен
присутствием на данный момент в холостяцкой квартире Сидора Ивановича своей
заместительницы - Веры Ивановны Клиновой, которая, кстати, и не Повела
бровью, когда появился здесь ее непосредственный начальник.
Председатель Ненашев поставил рюмку перед собой, огорченно поднял
брови: Гришка нарушал гармонию и портил аппетит.
- Садись! - приказал Сидор Иванович со строгостью.
- На четверых и вовсе пельменей не хватит! - отрезала опять Вера
Ивановна и выдернула из рукава нежно-розовой мохеровой кофты куриное
перышко, попавшее туда, вероятней всего, из подушки. - Я на четверых не
рассчитывала.
- Я не пельмени есть пришел, - ответил Гриша с достоинством и глянул
на свою заместительницу коротко, но весьма сразительно. - Я - по делу сюда.
Следователь Ольшанский, не поднимая головы, крутил за тонкую ножку
фужер (ему налили шампанского) и улыбался неизвестно чему.
- Ты садись, Григорий, пельмени вон стынут. Бухгалтер послушно сел к
столу, плеснул себе в стакан малость вина и поставил между колен свой
картон-телевизор, как вы успели догадаться, изготовленный в городе
Атлантиде и со Знаком качества.
- Так можно начинать! - обратился Ненашев к собравшимся, пристально
вглядываясь в хрустальную рюмочку, игравшую на свету сухим белым огнем. -
Так вот. Собрались мы сегодня и случайно и, могу подчеркнуть, не
случайно, - в этот момент Сидор Иванович заметил, что голова следователя
Ольшанского так гладко прикатана, что блестит, будто черный камень, омытый
водой. "Чем это он волосы мажет? - подумал хозяин дома. - Надо спросить, у
меня вечно шевелюра врастык". Так вот. Случайно и совсем не случайно: нас
собрала здесь душевность. Да. Так давайте выпьем за душевность. - Ненашев
поднес уже рюмку ко рту, но замер, часто помаргивая. Он смотрел вверх.
Присутствующие разом подняли головы и тоже забыли обо всем. Круглая
шелковая люстра начала вроде бы обрастать сосулинами, плоскими и
морщинистыми, как смятая фольга. Эти диковинные образования росли на
глазах. Было такое впечатление, что шелк на люстре тает и сейчас, буквально
через секунду, начнет падать, раскаленный, на головы собравшихся.
Следователь Ольшанский бывал в переделках, поэтому, не теряя ни мгновения,
выплеснул из своего фужера шампанское на люстру. Ни пара, ни шипения.
Тишина. Вера Ивановна, всхлипывая, утирала лицо полотенцем: весь фужер без
остатка достался ей. Следователь даже не взглянул на Веру Ивановну, даже не
заметил, что она уже плачет. Председатель все-таки выпил свою рюмку,
автоматически выпил, и закашлялся. Гриша Суходолов не погрузился в ужас,
как прочие, он жевал пельмень и наблюдал благодушно за чудом, посетившим
этот дом. Гриша объяснил гостям:
- Он новую технологию осваивает, - имелся в виду, само собой,
пришелец.. Однако этой реплики никто не услышал.
Следователь Ольшанский спешно шарил по карманам, искал пистолет,
чтобы в случае агрессии достойно защититься. Он знал: пистолета у него нет
в наличии, но тем не менее он искал его - для острастки и на всякий случай.
Вера Ивановна очень принципиально сжала губы, поднялась, полная
достоинства, и неловко, чисто по-бабьи, выплеснула содержимое своего фужера
в направлении Ольшанского. Замах был неточен, и лохматая струя,
иззелена-желтая, почти без остатка вылилась на грудь Ненашева, на его белую
сорочку. Вера Ивановна охнула, прижала кулак к носу, упала на стул. Тем
временем люстра вздулась шаром, напузырилась, приняла грушевидную форму,
она сорвалась с места и поплыла, качаясь, в темный угол комнаты. С потолка
теперь свисал куцый провод с обгоревшими концами, в горнице, несмотря на
то, что свет нарушился, было по-прежнему все видать: пузырь, путешествуя у
потолка, источал сияние, меняющее окраску, словно был надут из мыльной
пены.
Гриша подцепил вилкой следующий пельмень и объяснил еще:
- Вы не суетитесь, счас пролупится, он мужик невредный.
Совет этот тоже никто не услышал.
Шар тем моментом вырос порядочно, он все плавал, касаясь стен, и
медленна опускался. Председатель Ненашев, кажется, наконец понял, где ответ
на загадку, ОН вспомнил о пришельце, облегченно вздохнул, сел и, по примеру
Гриши Суходолова, принялся жевать пельмени, которые уже остывали.
Председатель показал пальцем на обгоревшие провода и посетовал, шумно
забирая носом воздух:
- Пробки, поди, начисто выбило? - Счас наладим. - Успокоил хозяина
бухгалтер и осуждающе поглядел на свою заместительницу, продолжавшую
стенать.
Следователь Ольшанский не мог - сладить со страхом, он наблюдал за
шаром с - выражением хищника, готового к решительному прыжку.
- Ты не топырься, - присоветовал бухгалтер следователю. - Сядь и жди,
он счас пролупится.
Шар легкими прыжками, источая радужное сияние, приблизился к дивану,
колыхнул скатерть с кистями на праздничном столе, подпрыгнул в последний
раз и сел, коснувшись плеча женщины. Следом раздался визг такой истошной
силы, что у всех, кто был в комнате, завибрировали ушные перепонки. Ненашев
показал знаками Грише: ты, мол, прикрой фонтан. .Но что мог сделать .Гриша?
Он в ответ на знак лишь пожал плечами. Впопыхах по первости никто не
заметил, что рядом с истошно орущей женщиной возник пришелец в огромных
своих очках и тяжелых ботинках.
Сияние в комнате потеряло сочность, стало темно. Гриша Суходолов
пошел налаживать пробки. Вера Ивановна вдруг оборвала свой крик на самой
вершине, встала, лунатически ощупывая воздух, и покинула квартиру, она не
задержалась на крыльце и проследовала вдоль штакетника, наверно, к себе
домой.
- Ваша фамилия? - задал по форме вопрос Ольшанский и начальственно
кашлянул. Он обращался так к вновь прибывшему. Незнакомец, однако, смолчал,
он сидел в позе, весьма усталой, отвалясь на спинку дивана. Ольшанскому во
всяком случае так представилось, что незнакомец устал, - темнота мешала
рассмотреть подробности. Гриша уронил в прихожей табуретку.
- Сидор Иванович, фонарь-то у тебя хотя бы есть?
- Хотя бы есть. На вешалке, сверху лежит. Пошарь там. Нашел?"
- Нашел. Тут запеклось все, жучки ставить буду.
- Ставь жучки. Может, сто грамм с дороги, а? - Ненашев стукнул ногтем
по фужеру. - Я говорю, сто грамм, а?
- Это Вы мне? - встрепенулся Ольшанский и громко ударился локтем о
стол. - Мне, что ли?
- Нет, не тебе.
- Так кому же? Как его фамилия, кстати?
- Тебе для протокола?
- Мажет, и для протокола!
- Ты сиди себе, посиживай, парень!
Слышно было, как председатель налил себе в рюмку, выпил и закусил
огурцом, как переступил ногами, потом обратился к незнакомцу, сидевшему на
диване:
- Что-то не заладилось у тебя, Федор Федорович: люстру вон,
понимаешь, измахратил! Сам-то ничего, здоровье-то как? Молчишь. Ну,
передохни малость, докучать тебе я пока не буду, а вот вопросы к тебе есть.
Много вопросов есть к тебе.
2
Гриша Суходолов наладил жучки и дал свет. Трое, исключая незнакомца,
перебрались на кухню. Ненашев поставил чайник на плитку и предложил -
доедать холодные уже пельмени. Бухгалтер стаскал со стола кое-какую
закуску. Однако ни есть, ни пить не хотелось. Председатель крикнул в
горницу, подмигнув присутствующим заговорщицки (вы, дескать, помалкивайте):
- Просим к нашему шалашу хлебать лапшу. Пришелец довольно
продолжительное время анализировал председательскую реплику, коробка на его
голове поскрипывала и пощелкивала, потом он наконец отозвался:
- Я здесь посижу.
- Мы тебя отсюда и не услышим как следует.
- Услышите.
- Ну хорошо. Нелишне было бы и посмотреть на тебя. Как здоровье-то?
Наш климат не всякому в масть.
- Резко континентальный климат, - пояснил с готовностью Гриша
Суходолов. - Перепады давления у нас большие, да влажность еще. Перепады
температур тоже имеются
- У меня тесть мучается, - сказал Ольшанский совсем ни к месту. -
Врачи велят ему в степную зону перебраться. Председатель сказал шепотом,
клоня голову к плечу:
- Не в форме он сегодня. Вы ешьте.
- Ваш тесть, - раздельно произнес неизвестный, - алкогольными
напитками злоупотребляет, климат тут ни при чем.
Гриша Суходолов после этих слов засмеялся и для пущей убедительности
повертел у виска пальцем: вот так, товарищи дорогие, глупых-то учат!
- Я бы на вашем месте избегал такой категоричности: мой тесть
довольно культурен и интеллигентен, если хотите знать.
- Под одеялом, поди, хлещет, - Гриша махнул рукой в сторону
следователя - ты безнадежен! - и опять засмеялся дробным злым смехом.
Наступило молчание, оно нервировало и томило. Следователь Ольшанский
жевал спичку, не решаясь почему-то закурить. Ненашев смотрел в темный
дверной проем горницы и хмурился, лишь бухгалтер размеренно, как машина,
жевал холодные пельмени.
- Иваныч! Кто это тебе рубаху испортил так? Хорошая была рубаха.
Ненашев осмотрел себя, прижимая подбородок к груди, хотел было
удивиться новому обстоятельству, но не успел: пришелец Федя задал вопрос,
ради которого, наверно, и явился:
- Что есть бог?
Следователь Ольшанский вздрогнул и уронил вилку на пол, но
сориентировался, как давеча, раньше всех:
- Если бога нет, то его надо было выдумать. - Фраза была школьная,
она лежала в памяти где-то совсем близко и возникла по надобности вроде бы
сама собой. На первый случай здесь и кончались познания Ольшанского в этой
области. Он добавил следующее: - Религия - опиум для народа.
Сидору Ивановичу Ненашеву не понравилось, что пришелец вновь забирает
инициативу, а свои действия оставляет опять, так сказать, вне контроля
общественности. По идее-то, он должен сперва ответить на ряд вопросов,
имеющих особую остроту и актуальность. Зачем он, например, завалил склад
Клавки Царевой дефицитом? Ему что, его, понимаешь, никто не видит и никто
не слышит, а у магазина до сих пор, даже ночью, лютует толпа. Людям
неважно, как попали товары на склад, им отдай товары и - никаких гвоздей.
Полковник из области губы в кровь покусал, соображая, каким способом
усыпить бдительность потребителя и вывезти с неба упавшее добро на
экспертизу. Эта его задача, пожалуй что и неразрешима. Так надобно
полагать. Зачем, опять же, сперва был поднят за облака, а потом возвращен в
голом виде на землю геолог Витька Ковшов. Витька-то, рассказывают, малость
стронулся умом - вчера, что ли, аванс целиком на сберкнижку положил: буду,
сказал копить деньги на возведение памятника Лошади, потому как Лошадь того
заслуживает - она для цивилизации сделала никак не меньше, чем вся
современная промышленность, вместе взятая. Лошадь к тому же добрей
человека. Витькин жест получил в народе некоторый резонанс, и идея насчет
памятника многим пришлась по душе. Бывший председатель сельского Совета
Иван Васильевич Протасов ратовал за создание комитета по сбору средств на
это благородное дело, а в качестве натуры предлагал использовать своего
жеребца по кличке Маршал, который при новом седле будет глядеться весьма
товаристо и браво.
- Ты бы шел к нам Федор Федорович, - предложил Ненашев теплым
голосом, - садись рядком, поговорим ладком, а?
- Что есть бог?
- У него, видать, какие-то неполадки в системе, - объяснил опять
присутствующим Гриша Суходолов. - Он встать не может. Я так мозгую: он
новый способ материализации в заданной точке пространства осваивает. Я про
это читал в одной английской книжке.
- Коньячку не пригубишь, Федор Федорович? - вежливо спросил
Ненашев. - Есть у меня коньячок, пять звездочек, понимаешь?
В горнице послышалось шевеление, раздались шаги, тяжелые, заскрипели
половицы. Было такое впечатление, что по квартире передвигается слон или,
скажем, монумент, какие стоят в городских парках. Эта поступь особо
насторожила следователя Ольшанского, и он прекратил всякое движение, глаза
его, широко раскрытые, обильно слезились.
Федор Федорович, высокий и тонкий, в курточке серебряного цвета, с
черной камилавкой на голове, передвигался, не сгибая ног, он сел, устало
надломившись, на предложенный стул возле окна и принял из рук председателя
рюмочку в форме бочки, выпил не торопясь, со смаком даже, очки его отразили
на стены черно-фиолетовый блик. Федор Федорович устало вытянул ноги в
странных ботинках с толстенными подошвами и погладил бледной рукой живот,
сказал коротко:
- Гре-ет!
- Коньяк, он греет! - весело отозвался Ненашев. - И бодрит еще. Вот
ты спрашиваешь: что есть бог? Мне нравится, что ты в корень глядишь. А у
вас не было бога, вы разве не верили?
- Не знаю.
- Верили. Наверняка верили! А наше общество по линии бога на данном
историческом этапе сильно шатается. У вас, наверно, нет общества в нашем
понимании этого слова. Всякий у вас обладает возможностью иметь все.
Значит, наука достигла больших вершин. Значит, блага берутся просто и без
усилий. Это интересно: отпала нужда в государстве, как форме единения. Так
я мыслю, Федор Федорович? - Председатель налил коньяку по малой себе и
пришельцу. - Ты следишь за ходом моих рассуждений?
- Слежу. Но я мало что знаю, это вам может показаться ложью, но это
так.
Следователь Ольшанский еще не растормозился, пребывал еще в
свежезамороженном состоянии.
- Вот ты интересуешься, что есть бог? Попробую растолковать суть в
том виде, как я ее понимаю. Не обессудь, теоретик я слабый и образование
мое негуманитарное, но с богом у меня старые счеты. Итак, приступаю,
Слово о боге, сказанное председателем колхоза "Промысловик"
специально для пришельца.
Против бога я восстал будучи сопляком, и восстал неосознанно. В нашей
избе бог присутствовал в переднем углу, как ему и полагается
присутствовать. Иконка была небольшая и смутная, а под иконкой, значит,
горела лампадка. Я против бога-то сперва, если честно, ничего не имел, мне
не нравился запах лампадки - он был гнилой и горький. Я задувал огонь
систематически, бабушка моя Аксинья его зажигала, а поскольку спички
(серянки по-старому) считались предметом обихода недешевым, мне перепадали
тумаки: бабушка моя Аксинья была по натуре невоздержанная и дралась
голиком, полотенцем, ухватом, поленом, мокрой тряпкой, словом, тем" что
подвертывалось под руку. Синяков я сносил несчетно, а лампадку все одно
задувал, - у меня от религиозного дыма болела голова. Учинив надо мной
расправу, старуха с маху падала перед иконой на колени, крестилась щепотью,
торопясь по домашности, и говорила:
- Прости ты его, лиходея, Христос наш сладчайший! Винилась она перед
богом без трепета, формально, можно подчеркнуть. Бог у нас, конечно,
присутствовал каждодневно, днем и ночью, но не правил, на него, по
современным понятиям, была мода: у других-то он есть, значит, и у нас
должен быть, иначе ведь осудят. Ну, это все между прочим. Ты, Федор.
Федорович, вижу, собираешься вопрос задать? Вопросы лотом, в письменном,
так сказать, жиде, ты на ус наматывай, а я порассуждаю, пока мысль
торопится. Да. Как же бог на Земле нашей постоянную прописку получил?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг