- Не знаю никакого Феди! Гляди, поймал Никитка-то. Гальяна, кажись,
выволок. А что, гальян - тоже добыча.
Ольшанский торопливо закурил, из-за плеча Суходолова тоже вперился в
экран телевизора, произведенного той же, наверно, фирмой, которая путем
неисповедимым наградила Покровский магазин товарами культурно-бытового
назначения из расчета по единице на живую душу.
Никита Лямкин сидел возле коряжины под старой ивой, вдали была
деревня, отчетливо виднелась крайняя изба, сложенная из бруса, новая, из
печной трубы над шиферной крышей клубами валил дым и рассеивался. За спиной
Лямкина рядком сидели собаки и зевали. Рыбак был хмур и сосредоточен,
несколько кривых удилищ,, вырубленных второпях, были воткнуты в черный ил у
самой воды. Лицо Лямкина приблизилось, приблизились серые глаза, печальные.
Бухгалтер покрутил головой и вздернул плечи, собираясь сказать что-то
значительное, но не сказал, оторопев: изображение вдруг закачалось,
выгнулось пузырем, будто оконная занавеска под ветром, вроде бы задымилось
и стерлось. Некий голос четко сказал:
- Система ээ-э... отрабатывается. Ждите продолжения. - Я усек, -
ответил Гриша Суходолов. - Будем ээ-э... ждать. Спасибо за внимание.
Следователь Ольшанский загасил сигарету и, не скрывая своей
решительности, приступил к допросу по всей форме:
- Где взял?
- Чего где взял? - Суходолова ничуть не насторожил официальный тон.
следователя, не встревожил пронзительный его взгляд и сведенные к переносью
брови. Ольшанский даже сощурился на один глаз, он будто смотрел на мушку
пистолета, наметив жертву. - Чего где взял?
- Это.
- Телевизор что ли? Нигде не брал, пришел с работы - лежит себе на
столе, вчера футбол показывал, "Динамо" (Киев) - "Арарат" (Ереван).
Четкость, ну прямо удивительная: каждый волосок видать.
- Какой еще волосок?
- На голове волосы, товарищ юрист. Не все футболисты лысые. Кипиани
лысый был, да еще Старухин из донецкого "Шахтера". Голы он забивает.
Иногда. Старухин. Нигде не брал, пришел - лежит, притронулся - показывать
начал. Там ни кнопок, ни переключателей. Фирма не наша, конечно, хотя сзади
Знак качества стоит. И город есть, адрес, значит, завода-изготовителя. -
Гриша Суходолов почесал подбородок, губы его поползли вкось в лукавой
улыбке. - Атлантида.
- Какая еще Атлантида? - Ольшанский начал подниматься, рука его,
которой он оперся о землю, подвернулась, он ткнулся в мох лицом, съехал с
тропы, лежа на животе, встал на карачки, опять съехал, красный
мотоциклетный шлем, пристроенный в нишке под скалой, был сдернут с места и
покатился вниз. Шлем, подпрыгивая, гремел, как несмазанная телега, пока не
задержался в кустах.
- А все кабинетная жизнь? - назидательно сказал главбух. - Сырой ты.
И - глупый.
- Не сырой я и не глупый? - "Ольшанский сдернул пальцем с лица мусор,
прилипший к твердой щетине (побриться не удалось?) и подступил к Суходолову
ближе, готовый, кажется, в случае чего и подраться. На некоторое время оба
забыли про телевизор и про Атлантиду.
- А я говорю: глупый и сырой!
- Ты мне Ваньку не валяй, крыса канцелярская, ты мне на вопросы
отвечай!
- Ты как со мной разговариваешь, сыщик недоделанный? Думаешь, не
слышал и не замечал, что ты за мной едешь, из-за кустов зенки пялишь, тоже
мне - Шерлок! Мы и не таких видели. Я не преступник, чтобы тут перед тобой
распинаться. Зарядкой утром занимайся - брюхо хоть растрясешь, байбак!
Ольшанский перед такой неистовостью и словесным напором даже слегка
растерялся и стал часто дышать носом, вздымая и опуская черные свои брови.
- Ты потише, Суходолов, ты поаккуратней!
- И ты поаккуратней!
- И не заправляй тут мне всякое.
- И не заправляю - говорю, как оно есть.
- Мне истина нужна.
- Мне тоже истина нужна не меньше, чем тебе.
- Вот ответь мне, - следователь воздел указательный палец и прищурил
один глаз, - почему ты здесь?
- Как это - почему? Где хочу, значит, там и сижу. Тут моя Родина,
если хочешь. Я родился во-он в том доме, где сейчас путевой обходчик живет,
ему дом-то отец мой в свое время задешево продал. Хороший дом! Я тут
детство вспоминаю. - Гриша рукой спрятал под кепку свой рыжеватый чуб,
напоминающий виноградную лозу, и нацелил палец, тоже указательный, в
сторону хуторка, огни которого высматривал следователь по особо важным
делам из вагонного окна скучными командировочными ночами. - Понял? А гора,
вот эта гора, где мы теперь сидим с тобой, называется Монашкой. Есть еще
вопросы? Я тут детство свое вспоминаю, понял!
- Не совсем.. Детство можно, например, в кровати вспоминать, за
столом, на скамейке. И так далее. Детство - оно всегда с нами.
- На работе; за своим, значит, столом я сальдо-бульдо свожу. Это ты
за столом воспоминаниям предаешься, потому и живот наел, я же добросовестно
исполняю свои обязанности, я - патриот колхоза.
- Ты мне лапшу на - уши не вешай, Суходолов, ты же не хуже мен"
понимаешь; что события, последних недель в вашем селе выходят из ряда вон.
Если то мистификация, то гениальная, а на гениальную мистификацию ты,
например, не способен.
- Так уж и не способен?
- Фантазии, у тебя. не хватит на такие шутки. Это - первое.
- А второе?
- Второе? Возможностей у тебя нет. Технических возможностей. Ты же не
изготовишь в срочном порядке полторы тысячи штук транзисторов и телевизоров
новейшей конструкции. Кстати, дай-ка я поглажу, кто и как Лямкина
демонстрировал. - Ольшанский без разрешения взял черный аппарат в виде
картона, прислоненный к смородиновому кусту. Суходоловский аппарат на
поверку оказался нелегким и совсем не плоским. - Ты, говоришь, про
Атлантиду написано?
- Смотри, увидишь там.
На верхнем правом углу было и впрямь написано: "г. Атлантида, 1983
г., май." Рядом и чуть ниже этой строчки стоял пятиугольник - Знак
качества. Ольшанский закрыл глаза и покачал черный телевизор на руках,
прикидывая, сколько же он весит? Килограмма, наверно, четыре он весил, не
меньше.
- Наверняка безламповый, а?
- Наверно, - ответил Гриша Суходолов и равнодушно кинул вниз
камешек. - Японцы делают без ламп, мы - отстаем.
- Мы отстаем. Но не японская же это штука, как ты думаешь?
- С чего, поди, японская-то? Разве что ради рекламы подбросили
коварным способом, так зачем там Атлантида?
- Действительно, зачем? Вроде бы как собаке пятая нога, а?
- Пятая или шестая, при чем тут все это? Пришел домой - я у бабки
одной пол-избы снимаю - пришел, лежит на столе. Вертел, крутил... Ни
кнопок, ни обозначений никаких. Ни рожна. Потом заработал.
- А как же им тогда управлять?
- Голосом. Скажешь: "Покажи, пожалуйста, первую программу". И -
начинает.
- А Лямкин тут при чем?
- Ни при чем вроде, а кажет и про Лямкина. Я давеча смотрел, так он
чай пил у молодухи одной. Ничего себе молодуха. Мужик заморенный, алкоголем
придавленный, а туда же - чай пьет. Вообще-то женщин не поймешь, они и
таких любят.
- Голова у меня, Суходолов, кружится от ваших чудес.
- У меня, представь, тоже кружится. Ну и Что с того?
- Чутье мое подсказывает, интуиция подсказывает: ты, Суходолов,
многое знаешь.
- Я вообще, товарищ следователь, человек начитанный. Разносторонний
я.
- Давай серьезно!
- Давай серьезно.
- Помоги ты мне разобраться, где тут собака зарыта? Войди ты в мое
положение, прошу! - Ольшанский прижал руку к сердцу и даже слегка
поклонился бухгалтеру. - Сделай такое одолжение!
- Рад бы помочь, милай, да ведь сам не в курсе, ей-богу! - Гриша
вздохнул с неподдельной горечью, безусловно сочувствуя государственному
человеку, и тоже приложил ладонь к сердцу: не обессудь, дескать, но мы тут
ни при чем.
3
На дворе смеркалось, и председатель Сидор Иванович Ненашев включил
настольную лампу. Он сидел на кухне за столиком и в красной записной книжке
мягким карандашом писал себе планы на завтра. По пунктам писал: первое,
второе, третье, четвертое и так далее.
Над лампой вилась летающая рать, мелкая и покрупнее, эта рать, если
вслушаться, издавала тихий стон, будто струна на исходе ноты. "Тоже ведь
говорят! - сделал открытие председатель. - Тоже, значит, пересуды ведут про
то, как жить дальше. Да, еще надобно побеседовать с дояркой Варей
Бровкиной, с лямкинской женой. Какая она ему взаправду жена, и какой он ей
муж! Сожители. Умотал мужичок с котомкой невесть куда, а эта извелась вся:
на работе стенает, дома стенает. Присохла, выходит. Найти бы Варе-то
доброго человека, да где его найдешь: добрые-то загодя порасхватаны, а
шалоболы всякие никому не нужны. Итак, вызвать доярку Бровкину и
побеседовать с ней по-отечески, чтобы не убивалась понапрасну и всякое
такое: пусть развеет грусть-тоску по ветру: Лямкин-странник домой явится -
куда ему деваться-то!
Сидор Иванович отодвинул в сторону записную книжку, встал, чтобы
включить чайник, заглянул в окно, протяжно сказал "оо-ой!" и закусил губу.
"Не было гостей, да вдруг нагрянули!" Вдоль штакетника, как баржа по
тиховодью, плыла Вера Ивановна Клинова, и плыла она прямехонько к
председателю домой. "Что люди думать станут, калина-малина!" - произнес
вслух Ненашев и застонал. Последнюю неделю Вера Ивановна чуть ли не до слез
опечалилась тем, что Сидор Иванович не имеет трехразового питания и по той
причине может до срока сгореть на работе. "Здоровые мы всем нужны, -
повторяла Вера Ивановна бессчетно, - а больные, поверьте мне, они всем в
обузу." Упрямая эта женщина каждый вечер, начиная с понедельника, приносила
в судках полный ужин: суп, второе и компот. Ненашева эта ее забота мучила
несказанно: ведь кроме всего прочего у Клиновой был живой муж, колхозный
механик, и ему каждодневные вечерние отлучки половины своей вряд ли
придутся по сердцу. И люди еще. В деревне все как на ладони, - тут от
дурного глаза не укроешься! Что делать? Прятаться уже поздно, тем более на
кухне горит свет. Беда!
У порога, в темной прихожей, Вера Ивановна интимным шепотом объявила,
клонясь к самому уху председателя:
- Пельмени сегодня!
Пахло от женщины горьковатыми духами и теплой домашностью, у живота
обеими руками она держала большую супницу, прикрытую вафельным полотенцем,
и томно улыбалась, крашеные ее ресницы часто подрагивали. Председатель
подхватил супницу, коснувшись нечаянно мягких пальцев гостьи.
- Поставьте это на стол, Сидор Иванович.
- Что поставить?
- Пельменя.
- А, да! Конечно. Напрасно вы. Вера Ивановна, дорогая, опекаете меня,
неловко ведь, поймите. И люди, опять же...
- Что люди, Сидор Иванович?
- Ну это. Всякое могут придумать; злые языки, как давно сказано,
страшнее пистолета.
В глазах женщины, больших и влажных по причине умиления,
испытываемого от собственной доброты, мелькнул огонь сукой и дерзкий,
подбородок ее двинулся вперед с неукротимостью:
- Плевать я хотела на всякие там пересуды! "Да! - подумал Ненашев,
вжимая голову в плечи. С ней шутки плохи: любому сдачи даст по скуле с
оттягом, весьма, понимаешь, решительная особа!"
- А муж? - с печалью в голосе поинтересовался хозяин, теребя седую
шевелюру. - Ваш муж.? Вы бы с ним приходили, что ли...
- Мой муж не ревнив, Сидор Иванович.
- Ага, ясна. - Нечего Сидору Ивановичу ясно не было, он стоял
поникший и вяло перетаптывался.
Гостья взяла инициативу на себя:
- Я не ужинала, так поужинаем вместе, тем более сегодня - суббота.
- Ага, суббота. Да ради бога, прошу!
- На кухне будем или в зале?
- Как будет угодно, распоряжайтесь, у вас, знаете, ловко все
получается, я ведь неловкий.
- Все вы, мужики, одинаковые. И по рюмке наждется?
- Есть и по рюмке, это добро у меня всегда имеется - на всякий
случай.
- В одиночестве не пьете? А то ведь когда человек в одиночестве
наливается, пропащее дело.
- Нет, что вы! Избави бог. Я и в компании не особый мастак по этой
части - организм не принимает, насиловать себя приходится, нет, знаете,
такого таланту.
- Будь он проклят, талант этот!
- Оно верно. Так вы, пожалуйста, уж займитесь столом-то, я пока
кое-какие консервы распечатаю. А Василия вашего нельзя позвать, втроем-то
оно и веселее бы?
- Мой Вася занят - поросятам пойло варит. И нечего ему тут сшиваться.
У него как раз талант, которого у вас нету - на водку талант.
- А, понимаю. Вроде бы не замечал такого за ним.
- Где вам заметить: на работу выходит - и ладно.
"Я к нему, конечно, не принюхиваюсь, нет у меня такого навыка!" -
подумал Ненашев и вслух сказал:
- Вы тут, значит, распоряжайтесь, а я - на подхват. Ага, еще кто-то,
по-моему, к нам идет? - Сидор Иванович пальцем отодвинул занавеску и увидел
возле калитки мужчину, который нашаривал запор, слепо уставясь в небо. Вера
Ивановна скривила губы, дебелое ее лицо выражало разочарование.
- Вы без гостей ну прям не можете?
- Я никого не звал, Вера Ивановна, уж поверьте! ("Еще и оправдываюсь
перед ней. Чего это оправдываюсь-то?")
Супница с пельменями, стоявшая на столе, распускала дух теплый и
манящий, навевала неодолимое желание сесть за ужин я кругу
единомышленников, выпить маленько для поднятия настроения, а после
обязательным порядком вполголоса, этак раздумчиво и душевно, исполнить
народную песню. Хозяин повеселел, потому что третий, кем бы он ни был,
разряжал обстановку. Третьим оказался следователь по особо важным делам из
области товарищ Ольшанский. Он ступил через порог, вежливо поклонился и
поставил черный портфель в уголочек.
- Я не помешаю?
- Не помещаете? - Ненашев радушно повел рукой. - У нас тут как раз
пельмени.
Вера Ивановна издала свой вдох-выдох, села на диван (встречали
Ольшанского в горнице) и целомудренно оправила платье на коленях. Одета она
была празднично, губы ее были ярко накрашены.
- А у нас как раз пельмени!
- На троих не хватит! - отрезала Вера Ивановна и пристально поглядела
на шелковый абажур в виде корзины. Следователь поспешил успокоить женщину:
- Должен заметить, что я сыт. И вообще я на минутку. Вижу, не ко
времени явился.
- Да вы без церемония, пожалуйста! - всполошился Ненашев ("уйдет ведь
парень!"). Вера Ивановна тут вот шефство взяла надо мной, беспокойство от
доброты своей природной проявляет: вы, говорит, холостой и плохо питаетесь.
Да. Так вот, сегодня у нас пельмени. Проходите, располагайтесь. Компанию
составите. И о делах поговорим.
Ольшанский коротко, с пониманием, улыбнулся, осторожно поглядел на
женщину и сел.
- У меня к вам несколько вопросов, Сидор Иванович.
- Сперва поужинаем, вопросы - потом.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг