- Затмение, Ло.
-- И надолго затмение?
- Максимум на полчаса.
- Терпимо.
В джунглях пронзительно и тонко закричал не то зверь, не то птица. В
крике том была печаль. По спине у меня пробежал морозец. Сын Скалы упал
рядом и, похоже, смаху. Под ним слегка содрогнулся пляжик.
- Это нестрашно, брат мой, - сказал я. - Скоро все кончится и опять
засветит непрыткое ваше солнышко.
"Лингвист" перевел мои слова, но воин не ответил. Я поднял глаза. Над
головой, и во все стороны сверкали звезды, крупные, будто яблоки -
темно-красные, рдяные, желтые, платиновые и совсем белые с перламутровым
отливом. Синяя бегает на космическом большаке, она родилась в доме на
главной улице, где всегда оживленно. Космос здесь густой и веселый. У нас,
на закраине галактики, иллюминация поскромнее. Я, Сдерживая дыхание,
смотрел и смотрел вверх, я знал, что никогда не смогу насытиться красотой
этой дикой ночи, наступившей посреди Ясного утра. В самом зените
различалось созвездие в форме идеального равнобедренного треугольника,
висевшего острием вниз. Три звезды густого киноварного цвета составляли
этот треугольник, и нижняя была выпукла, она напоминала каплю кедровой
смолы, готовой упасть от собственной зрелой тяжести. Чудеса однако не
кончились: киноварное пятнышко (с него я не сводил глаз) вдруг
запульсировало, - наливаясь темным жаром остывающего металла, и в созвездии
вспыхнул пожар - огонь сперва заполнил купол неба, потом охватил всю
видимость, вытянулся косой и распался. Размазанное пламя сочилось, падало
теперь на Синюю нескончаемо и густо. Так густо и тяжело падают на нашей
старой доброй Земле ноябрьские снега. Небесное пламя достало до нас: на
песке с легким шипением рвались, подпрыгивая, огненные мячики, они
катались, сталкиваясь, взмывали и падали, будто шары на биллиардном столе;
мячики слипались на макушке гондолы и текли оттуда ручьями с игольчатой
поверхностью, причем на каждой иголке, на конце ее, играл радужный калачик.
Меня поражал этот пьяный разгул стихий.
- Ты бы лег, Ло, - сказал Голова.
- Что, опасно?
- Не очень, но все-таки...
Голова, как всегда, был прав: в щеку мне толкнулось что-то мягкое,
потом в глаза ударил белый всплеск и следом накатила нешуточная боль. Я
повалился лицом в песок, подумав: "Обожгло?" Я лежал, загородив голову
руками, и умудрялся глядеть сквозь пальцы на гондолу. Виден был также
краешек джунглей, темнеющих справа. Над деревьями тоже полыхало и щелкало,
там тоже кипело и клокотало чертово варево. Я встал во весь рост, и,
расталкивая шары руками (они сердито лопались), закричал:
- Гори! Гори шибче!
- Ты бы лег, - сказал Голова.
- Молчи, холодный разум! - Я пошел в пляс, наткнулся на воина и упал,
а когда поднялся, с осадком горечи заметил, что планета принимает обыденный
вид; солнце уже наполовину вытолкалось из темноты, закрывающей его, звезды
гаснут, отдаляясь и холодея, и не прыгают уже по песку сумасшедшие мячики.
Я сел рядом со Скалой, прижал ладонь к обожженной щеке и малость
пригорюнился; чудеса все-таки случаются нечасто. Может, такое было впервые
и никогда не повторится? Может быть...
2
Сын Скалы пришел в себя не скоро. Я спросил у него:
- Ты впервые видел звездопад?
- Впервые.
- А слышал о чем-нибудь подобном?
- Да, Пришелец. Слышал.
Скала отвечал скупо и все поглядывал вверх, где теперь в синеве
висело худосочное светило. Мой отважный воин трясся как осиновый лист, в
его кудрявую голову втемяшилось, что Вездесущий карает нас за ложь. Парень
сразу уловил разницу между устной речью и письменной, что написано пером,
не вырубишь топором, как говаривали наши уважаемые предки. Наболтать можно
все, что угодно,
Вездесущий, он в годах, кое-что запомнит, кое-что и мимо ушей
пропустит, а вот когда документ на руках и перед глазами, совсем другой
оборот, совсем другие козыри выплясывают! Так примерно рассуждал Скала и
показывал на меня пальцем; сверху, мол, прилетел, а тоже не шибко умный.
Брат мой стонал и бил себя не жалеючи кулаком по лбу с такой силой, что
голова гудела колоколом. Особо же он жалел о том, что мы написали
Неизмеримому, что у женщин от любви к знаменитому воину выпадают волосы и
крошатся зубы: это, дескать, чистое бахвальство.
- Ты же придумал про волосы и зубы, брат!
- Разве я?
- Забыл?
- Ты придумал! - Скала показал на меня пальцем.
- Ты успокойся, пожалуйста.
Воин неохотно сел,, качая головой, он встряхивал плечами, и тонкие
его руки болтались вдоль тела как чужие. Скорбь его была искренней и
безмерной.
- Хочешь, верну письмо назад, оно ведь еще не долетело до
Вездесущего?
-Ты можешь его вернуть, Пришелец?
- Могу.
- Значит, Вездесущий гневался по другому поводу, а? Не письмо его
рассердило. Пришелец?
- Нет, конечно.
Скала взял из рук у меня прутик и стал чертить на песке круги. Он
задумчиво морщил лоб, вздымал брови, потом заговорил речитативом:
- Живут наверху три брата. Один брат только ест и спит. Это-брат
средний. Другой брат мало есть, мало спит и все сердится. Это-брат старший.
У третьего брата есть сердце, и он складывает песни. Это-брат младший, и
зовут его Цок. - Скала нарисовал три кружочка, составляющие, как я понял,
созвездие-треугольник, которое так четко светилось давеча. - А еще выше,
там, где уже нет ничего и только тьма, есть женщина, и зовут ее Огонь.
Она умеет летать. И когда она летит мимо братьев, она зовет младшего,
которого зовут Цок. Женщина Огонь кричит ему: "Берись за мою косу, и мы
полетим вместе. Ты будешь меня любить. И я буду тебя любить. Ты выпьешь
меня до дна, и я напьюсь тобою. Берись же за мою косу", - "Твоя коса меня
обожжет?" - "А ты потерпи и привыкнешь". - "Я потерплю!"-говорит Цок и
берется за косу; чтобы лететь, но старший брат не пускает младшего, женщина
Огонь проносится мимо, и рассыпаются окрест ее волосы, падают к нам. Цок -
спрашивает у старшего брата своего: "Почему ты меня не пускаешь?" "Потому
не пускаю, - отвечает старший, - что некому мне будет завидовать и не на
кого будет сердиться. Ты же рядом"...
- Кто тебе рассказывал эту историю?
- Я сон видел и голос слышал,
- Когда?
- Сейчас.
- Но ты же не спал?
- А сон видел. И голос слышал.
- Как же так - не спал и сон видел? И голос слышал?
- Так бывает. - Воин рассеянно пожал плечами.
- А ночь почему была средь бела дня? И огонь почему .был?
- Младший брат Цок опять схватил женщину, а старший не пустил лететь.
Огонь - это волосы, они остались в руке Цока.
- Он так ей прическу подпортит. Старший брат, значит, нехороший?
- Нехороший, Пришелец. Он всегда был нехороший.
- Печально,
- Младший брат теперь плачет.
- Драться надо, не плакать! Мужчине не пристало плакать.
- Старший брат сильный, а у младшего есть сердце, потому он и плачет.
Ты разве никогда не плакал, Пришелец?
- Никогда! В детстве если... Не помню.
- Легко живешь. Легко? - Воин смотрел на меня пристально, в глазах
его, больших, как у коровы, и бездонно черных, была печаль-тоже бездонно
черная. И меня волной вдруг окатила боль, я жалел этого парня, в сущности,
беззащитного перед смутным ликом Непознанного. Он дышит потому, что я спас
его. Ему повезло. Он еще не верит до конца, что имеет право вести новый
отсчет дням под этим непрытким солнышком. Он имеет одно великое
преимущество передо мной, потому что в самой глубине существа своего каждый
час и каждую минуту чувствует бесценность дара, ниспосланного нам только
однажды, дара жить. Этот невежественный абориген, в отличие от меня, знает
холод и потому ценит тепло, пищу добывает в поте лица, он ведает настоящий
страх и испепеляющую душу ненависть, он зверь, но и человек-он не боится
крови, но научился видеть красоту и отделяет добро от зла. В нем--мое
прошлое; далекое, скупое, безликое. Мое прошлое застыло на желтых страницах
книг и воспринимается как набор весьма любопытных сведений, лишенных пульса
и красок. Я возвращен силой обстоятельств к истоку вечной реки. Мне,
рожденному возле самого ее устья, суждено теперь брести против течения, и
каждый мой шаг будет измеряться тысячелетиями.
- Ты жил легко? - повторил Скала, не отводя от меня глаз.
- Да, легко, - ответил я,
- У вас много еды, Пришелец?
- Много.
- У нас мало. А дети просят еды...
- Понимаю.
- И воинов мало у нас. Мне пора.
- Куда это пора?
- Домой.
- А как тебя примут?
- Они не поверят, что я это я, а не дух мой, возвращенный
Неизмеримым. Они не пустят меня в деревню- испугаются. - Скала хитро
сощурился и протянул к моему лицу раскрытую ладонь. - Ты им скажешь:
"Вездесущий не захотел взять воина, великого воина, добывшего сок Белого
Цветка. Вездесущий и Неизмеримый уважает храбрых и дарит им волю. Ты им
прочитаешь письмо и прочитаешь ответ".
- Ответа же нет еще?
- Мы его напишем.
И мы сварганили хвастливое, я бы сказал, нагловатое послание,
адресованное племени Изгнанных. Вездесущий излагал следующее соображение;
взятое нами за основу: дескать, Сын Скалы - непревзойденный воитель, таких
воителей на Синей еще не рождалось, и вряд ли родятся. В гвардии
Вездесущего таких, как Скала, можно смело утверждать, единицы. Однако юноша
совершил еще не все подвиги, так пусть он их совершает во благо и
процветание племени и пусть изгнанные вернутся в свою плодородную долину у
Большой Воды, пусть найдут там Камень, где записаны Истины. Молодой и
отважный воин поведет свой народ к Большой Воде. И когда Сын Скалы совершит
все эти подвиги, тогда он будет Великим не только на Синей, но и в гвардии
Вездесущего, Неизмеримого и Вечного. И лишь тогда воин будет вознесен на
небо, чтобы жить среди звезд. Такова отныне судьба Сына Скалы
Непревзойденного, предопределенная свыше раз и навсегда.
В древности на подобных бумагах ставили печать: с подлинным, мол,
верно. Жаль, что у меня нет такой печати!
- Ты ведь не бросишь меня, Пришелец? - Скала сгорбился, сидя на
песке, и поглядел на меня исподлобья, как побитая собака. Настоящей
искренности между нами еще не было - абориген не до конца доверился мне, он
готов был, чувствовалось, встретить любой подвох, исходящий от меня, с
обреченной покорностью; он знал, что я почти" бог, а боги не имеют прочных
уз с людьми, и воля богов капризна.
- Я не брошу тебя, мы будем вместе совершать подвиги, предписанные
Вездесущим.
Воин поклонился мне, коснувшись лбом травы. Уши его просвечивали и
подрагивали, словно крылья бабочки,
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
...Я стою посреди холла. На мне фуфайка особого свойства - она дает
прохладу, когда жарко, и греет, когда холодно. На мне мягкие брюки серого
цвета и тяжелые ботинки, не имеющие сноса, вечные. На мне пояс с ножом,
подаренным казахом, через плечо на мягкой цепочке - "лингвист". Вот и все.
- Пойдем, воин!
- Пойдем, брат мой.
2
Здесь, на Синей, настала короткая благодать: небо было чистое,
высокое, и края облаков выделялись над чертой горизонта, там они лежали в
несколько слоев и смотрелись на срезе, в самом низу - угольно-черные,
выше - фиолетовые и вдруг сразу, без полутонов, оранжевые, лимонные и
пурпурные. Эти краски были до того веселые, до того милые сердцу, что я
вновь испытал чувство неизбывной симпатии к этой планете с непокладистым
норовом. Я обнял Скалу за плечи. От моего отважного воина шибко пахло
мылом. Ему нравился этот запах, мне- не очень. Но мне нравятся облака над
чертой горизонта. Он манит, горизонт; а что там, дальше и дальше? Какие там
живут народы, и какие они думают думы?
- Скала, как вы называете эту речку? - Я ткнул пальцем на воду,
текущую перед нами. Там, в глубокой и спокойной воде, опять плавали рыбы со
старушечьими лицами и выпученными, словно от натуги, глазами.
Скала ответил, что речка эта без названия, потому как воины его
племени сюда не забираются - нечего здесь делать.
- А джунгли? - Я показал рукой за спину. - Разве там нет охоты?
Деревья, нестройные в стволах и невысокие, ветвились во все стороны,
сплетались стеной, и через ту живую стену пробиться было невозможно. За
стеной царит сырой полумрак, здесь, наверно, место обитания всякой нечисти
летающей и ползающей. Над джунглями вздрагивал воздух, выше и дальше
перспектива смотрелась как через выпуклую линзу.
- В лесу трудная охота, Пришелец, - ответил Скала. - Опасная охота.
Гиблая.
- Итак, вперед?
Скала молча кивнул и перепрыгнул через речку. За нами двинулась
танкетка.
- Голова, оставь машину при себе - в сопровождении не нуждаюсь. - Не
могу оставить машину при себе.
- Отчего же?
- Устройство автономно и выполняет Космический Устав. Пункт первый
Устава гласит: роботы охраняют человека.
- Выходит, от этой каракатицы не избавиться?
- Она автономна, Ло.
- Ну, бог с ней!
Я снял ботинки. Трава покалывала ноги, но идти было приятно. В лицо
бежал ветерок, дышалось легко. Впереди тянулись песчаные холмы, попадались
кустарниковые рощи с мелкими и твердыми листьями. И ничего примечательного:
скучные холмы, трава и песок. Я внушал Скале, идущему рядом, что хочу стать
таким, как он, и добывать пищу так, как добывает он. Скала по первости эти
слов" принимал за шутку, но, поняв наконец, что намерения мои вполне
серьезны, сказал:
- Там, где ты обитаешь, много таких глупых?
- Мало таких глупых, брат.
- И я думаю - мало.
Воин явно забеспокоился, он поднимался на носки, из-под ладони
оглядывал места, по которым мы проходили, пока не нашел, что искал: мы
остановились перед деревом с черным искореженным стволом. Это дерево свело
судорогой, не иначе. Свело и не отпустило. Листьев на этом чуде природы
почти не было, на ветвях висел мох, ниспадая будто с головы ведьмы. Тем не
менее Скала торжествовал - для начала он пустился в пляс, причмокивая
губами, потом нагнулся и стал копать руками яму. Песок струёй хлестал между
ног воина и падал за его спиной с шелестом. Я присел неподалеку и надел
ботинки-ступни горели, я их с Непривычки натер о жесткую траву. По плоской
спине воина уже катился пот, но струя песка не тоньшала и не прерывалась.
Скала вырыл окопчик и погрузился в него, наружу торчала лишь голова. Я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг