что виноват больше все-таки железный пузырь, и с криком торжества запустил
в него камнем, который, славу богу, никого не задел. Толпа принялась кидать
в робота чем попало, но быстро озарилась, что стрекоза, висевшая над ними,
во-первых, неуязвима, во-вторых, получает явное преимущество, когда часть
воинства отвлечена на поиски тяжелых предметов. Мне причудилось, что
автомат живой и тоже наливается злым азартом: тянул он веревку расчетливо,
с подергиванием, воины скатывались и падали наземь, как зрелые плоды.
Шум свалки привлек женщин - они появлялись из недр деревни,
выстраивались в ряд, из-под руки смотрели на робота, потом без призыва и
команды бросались на помощь мужчинам, но тоже падали, скользя руками по
шнуру и отступались, убеждаясь в тщетности борьбы. Робот тем временем
открыл крышку на круглом брюшке и начал с легким посвистом всасывать
веревку, он поглощал ее, как лапшу, ненасытно, ввергая мужчин в натуральное
бешенство. Червяк Нгу вцепился за шнур намертво и толчками поднимался вверх
до тех пор, пока не ударился затылком о брюхо автомата. Ударился сперва он
нешибко, но машина дала слабину и резко дернула. Нгу на этот раз стукнулся
с гулом, будто о пустую бочку, и, ускоряясь, покатился с перекошенным
лицом, с маху сел на чье-то задранное лицо и опять был крепко трепан. Я
вздохнул уже было с облегчением, радуясь тому, что спектакль близится к
завершению, но тут с непонятным еще беспокойством стал вглядываться в небо,
усеянное черными точками. В небе маячила вроде бы горсть песка, брошенная
кучно.
- Голова, по-моему, стрекотухи летят?
- Да.
- Деревня в опасности, Голова!
- Не уверен.
- Что-то надо делать!?
- Поздно.
- Ты в своем уме, Голова! - Я встал с кресла и приник лицом к
обзорному экрану. Мозг был прав: мы ничего не сможем предпринять, потому
как серая каша уже кипела над деревней - она расширялась, росла и
горбилась, как волна под ветром. Стенка экрана была холодна, и холод этот я
чувствовал лбом, руками, щекой. Я закрыл глаза от страха, но и сквозь
крепко сжатые веки я, кажется, видел, как корчатся в предсмертной судороге
тела и поднимаются головы к небу, чтобы просить пощады.
- Как же так, Голова? Почему ты их не заметил раньше?
- Я их не воспринимаю, Ло!
- Почему?
- Пока не знаю.
- Ты же все должен знать, Голова!
- Возможности мои не беспредельны, Ло.
- В школе меня учили, что мы, земляне, можем все! Это я виноват,
Голова!
- Никто не виноват.
"Сейчас я открою глаза. Я обязан открыть глаза и запомнить картину,
которая останется жить во мне вечным и непроходящим укором. Это я виноват в
их гибели; они - дети и я, самонадеянный и сытый, хотел стать их добрым
гением, болван!"
- Что там, Голова?
- Пока ничего особенного.
Действительно, ничего особенного: стрекотухи качались над деревней,
облако меняло форму - то слипалось в комок, то рассыпалось, составляя
идеальный круг. Никто из деревенских не успел убежать или спрятаться.
Многие попадали на колени и лежали, закрыв головы руками, переваливались на
вытоптанной площадке, будто она была горячая. Робот тем моментом, заглотив
злополучную веревку, тихо поплыл прочь, но стрекотухи уйти ему не дали,.
они облепили плотно поверхность шара, и круглый живой" ком взмыл высоко.
Мозг сказал:
- Он потерял управление.
- Кто?
- Робот.
- Как же он движется?
- Непонятно.
Это все было теперь неважным и второстепенным. Я вытер пот со лба:
опасность: кажется, миновала. Деревня запоздало и поспешно укрывалась от
нашествия, она опять напоминала мне ржавый шлем, упавший когда-то на поле
брани.
- Еще поживем! - сказал я.
- Они летят к нам, - ответил Мозг бесстрастно.
- Они настроены агрессивно?
- Вопрос сложный. Вряд ли.
- А конкретней? - Не уверен.
- В чем не уверен?
- В агрессивности.
- Ты поглупел, Мозг!
- Я не поглупел, мне недостает информации, Ло.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
Робот, красный, как помидор, упал, закатился в речку и подпрыгнул над
водой со страшным грохотом. Вверх туго ударила струя пара. Несколько раз
раскаленный шар ложился на воду и выскакивал из нее. Наконец, он закачался,
крутясь, и прибился к берегу, волна откатила его назад, и мертвый автомат
поплыл неспешно вниз по течению. Речка же долго еще качалась-выплескивалась
на береги опадала, обнажая замутненное дно. В пене переваливались
оглушенные рыбки, напоминающие по форме ущербную луну. Волны выбрасывали
растерзанную траву и гальку.
- Робот из тугоплавкого материала, - сказал Мозг. - Расплавить его
может лишь специальная печь.
- Да, дела!
На купол гондолы с различимым стуком посыпались стрекотухи, они
падали, будто слепой дождь на жестяную крышу. Я часто слышал такой стук,
когда жил со старым казахом в степи и пас коней. Слитой шелест дождя, капли
на окне, прокладывающие ломкие дорожки, аромат мокрого поля... Все это
вызывало во мне острую любовь к сущему, и я начинал думать о том, что
предназначение человека гораздо выше, чем просто дышать, роднясь с Землей,
что мы перед кем-то виноваты и кому-то или чему-то очень обязаны своим
благополучием. Это были грустные мысли. Похоже, о том же думал и мой казах:
взгляд, его застывал, глаза меркло блестели в сумерках. В дождь мне всегда
хотелось спать. Вот и сейчас голову мою начал кутать туман, и почудилось,
будто бегу рядом с лошадью, окунаясь лицом в ее жесткую гриву. Под копытами
содрогается земля, в ушах гудит ветерок... Я, кажется, и взаправду прилег
на тахту в холле, и разбудил меня громовой голос. Представьте, Мозг орал
песню, которой я научил его на досуге:
... Из-за острова на стрежень, На простор речной волны Выплывают
расписные Стеньки Разина челны...
- Эй, Голова, что с тобой?
Мозг старательно выводил слова, и от его железного голоса лопались
перепонки.
- Прошу прекратить, слышишь!
Никакого впечатления.
Купол гондолы сплошь застилали теперь стрекотухи Это неопасно, пусть
себе ползают. Однако тут же безмятежность моя улетучилась я заметил, что по
куполу стекает зеленая слизь, выделяемая незваными гостями. "К чему бы
такое?"
- Голова!
Песня кончилась, и наступила тишина - нестойкая и тревожная, в холле
вспыхнули светильники, потому что крылатые разбойники совсем застили
солнце.
- Голова, ты слышишь меня?
- Плохо.
- Как это - плохо?
- ...Есть письмо, Ло. По программе я должен был передать тебе его
позже, но я добрый, могу и сей минут прочитать, если ты выслушаешь меня со
вниманием и благосклонно. Если ты в подходящем настроении. И вообще...
- Что значит "вообще"?
- Ничего не значит.
- Голова, у тебя разладилась система?
- Ничуть не бывало - у меня полный порядок, я весел и великодушен,
петь хочу, а песням ты меня не научил. Я весел и добр, в отличие от тебя.
Железная башка верно подметила: я был невесел и недобр - в душу мою
заползала, разливалась во мне черная тоска. По-прежнему клонило в сон.
Некоторое время я еще боролся с дремой, потом плашмя упал на тахту и с
мучительным усилием подтянул под голову подушку. Я спал и не спал. Это было
странное состояние. Глухо, но и отчетливо, как сквозь воду, слышал я голос.
Мозг читал письмо:
"Логвину-младшему от Логвина-старшего.
Мальчик мой!
Расстались мы сухо, но я буду вспоминать о тебе часто и до конца дней
своих. Я виноват перед тобой - у меня всегда недоставало времени, чтобы
просто посидеть рядом с тобой и помолчать. А если уж честно, то я избегал
тебя, чтобы не читать наставлений, потому как боялся увидеть в итоге своего
племянника, которым втайне гордился и горжусь, таким, как все, - в меру
вежливым, в меру любопытным, в меру любящим..."
...Я спал и не спал. Я по-прежнему слышал Голову, но отдаленно, глухо
и уже не воспринимал слов. Откуда-то, из клубящейся глубины, кто-то
стучался ко мне:
- Открой! Открой и впусти!
Без удивления и без радости стало понятно: в гондолу просится
королева Марго - заглавная стрекотуха. Не могу утверждать и теперь, вставал
ли я, открывал ли шлюз гондолы, держал ли на ладони опять холодную и
тяжелую королеву. Не могу утверждать также, состоялся ли между нами диалог.
Королева:
- Ты сможешь ответить, кто мы?
- Разве вы сами не можете ответить на этот вопрос? Королева:
- Нет. Мы ищем того, кто создал нас. Мы бессмертны.
- Зачем вы ищите? Королева:
- Тот, кто создал нас, может и ответить.
- Логично. Но зачем тратить столько энергии и времени? Может быть,
просто пользоваться тем, что дано? Королева.
- Мы разрушаем и не создаем. Мне дан интеллект, но я не всегда могу
удержать свою семью от разрушения. Так не должно быть.
- Опять логично, но коли есть интеллект, должна быть и Добрая воля.
Королева:
- Инстинкт или программа часто выше моей воли. А творящий зло не
должен знать, что он творит. Тогда есть равновесие. У нас равновесия нет.
Мы уходим.
- Куда же? Королева:
- Искать. Покоя и равновесия. Искать свою цель.
- Что ж, ищи, и да обрящешь! Королева:
- Мы уходим еще и потому, что есть ты. Мы не можем сосуществовать.
- Очень жаль, что мы не можем сосуществовать! Прощай. Королева:
- Когда будешь там, где море, найдешь то, что мы оставили тебе.
- А как я найду то, что вы мне оставили? Королева:
- Найдешь.
- Вы вернетесь, когда познаете свое назначение? Королева:
- Нет. Прощай.
- Жалко с тобой расставаться! Откуда вы?
Королева:
- Издалека. Ты найдешь то, что мы оставили тебе.
Прощай. Прощай... прощай... прощай... "Грустно это - расставаться"...
Очнулся я с ощущением гнетущей пустоты, разбитый.
- Голова.
- Слушаю, Ло.
- У тебя все в порядке?
- Да, все в порядке.
- А что было?
- Анализирую.
- Та-ак... Хочешь, научу еще одной старинной песне?
- Это необходимо?
- Но ты же сетовал давеча, что научен только одной песне!?
- Разве я сетовал?
- Ну, хорошо, оставим все это. Песня начинается так:
"Люди добрые, поверьте - расставание хуже смерти". "Однако постой,
Голова, погоди!" - мне надо было что-то вспомнить, срочно Вспомнить, иначе
будет поздно. Я зажал голову руками, согнулся, сидя на тахте, чтобы
сосредоточиться. И вот оно явилось: поплыли передо мной строки, написанные
вкось стремительным почерком. Лишь самые доверительные документы и вещи
интимного свойства пишут у нас от руки, древним способом. Для меня навсегда
осталось таинством, каким образом я увидел дядино письмо, оставленное на
видеопленке в обширном чреве автоматов. Дядя писал:
"Мальчик мой! Расстались мы холодно, но я буду вспоминать тебя часто
и до конца дней своих. Я виноват перед тобой- у меня всегда не доставало
времени, чтобы просто посидеть рядом с тобой и помолчать. А уж если совсем
честно, то я избегал тебя, чтобы не читать наставлений, потому как боялся
увидеть в итоге своего племянника, которым втайне гордился и горжусь,
таким, как все, - уравновешенным, в меру вежливым, в меру рассудительным и
в меру любящим. Равновесие, конечно же, добродетель, но не самого высокого
свойства, мальчик мой. Ты мне нравишься больше таким, какой ты есть, -
порывистым, горячим, справедливым. Ты родился с талантом редкого свойства:
ты болезненно совестлив, понимаешь настоящую красоту, составляющую самую
суть вещей, и умеешь страдать. Человечество в наши дни совершенно, мы
понимаем искусство и создаем шедевры, но разумом, не душой, и в этом
свойстве нашей цивилизации таится немалая опасность. Мы знаем прошлое, но
знания наши академичны, мы разучились жалеть и сочувствовать, мы
анализируем, легко находим ошибки и просчеты предков и многие их
заблуждения объясняем скудостью интеллекта и темнотой, мы совершенно
исключаем порыв и страсть, то есть лишаем тело души и плоти. Мне не
нравится, что мы теперь лишь любуемся сами собой и отдаляем на
неопределенное время вопрос: а что же дальше? Какова наша миссия? В древней
древности существовал миф о том, как юноша по имени Нарцисс упивался
красотой собственного отражения в воде до тех пор, пока не исчах. То же
самое ждет нас, если мы не станем глядеть на звезды и думать о том, что в
необъятной Вселенной ждут нас страждущие. Ждут, мальчик мои, и мы должны
прийти. В том и есть наше предначертание.
Мальчик мой!
Ты прости меня, но по моему настоянию ты будешь отпущен один на чужую
планету, где, по предварительным данным, есть примитивная цивилизация.
Почему ты и почему один? Отвечу: ты больше других и лучше, чем кто-либо,
способен справиться с возложенной задачей, которая не имеет четко
очерченных границ. Ты настойчив, терпелив, ты с неподдельным интересом
изучал прошлое, поднимался по ступенькам цивилизации от первых костров,
зажженных пращурами, до наших дней процветания и благоденствия. Ты, как
никто другой, уловил внутреннее движение народов и государств, ты, знаю,
плакал и смеялся над древними книгами, грезил прошлым и глубоко проник в
тайники истории, потому-то запасся добротой, терпением и
снисходительностью. В том, повторяю, твой талант особого свойства.
Мальчик мой!
Наступила пора сказать, что я о тебе самого высокого мнения и завидую
тебе, избранному. С тобой машины, с тобой наша сила, но они никогда не
заменят ЧЕЛОВЕКА, Ты - первый, за тобой, надеюсь, пойдут другие, и тогда
возродятся в нас порыв и живая душа. Предвижу: мы уже не посидим с тобой
под звездным небом в бору и не помолчим. Твой характер не позволит тебе
отступить, а в твоем положении зримых результатов можно добиться не через
годы, но через десятилетия. Мы уже, пожалуй, не свидимся больше. Живем мы
долго, но век мой отмерен, и я устал. Ты прости меня. Прости и не печалься.
Действуй - ведь с тобой целый народ, твой народ, который когда-нибудь
достигнет вершин сущего и выберется в космос, где все бесконечно - и
расстояния, и дела, и пределы.
Я пишу, и рука моя тверда. Я ни в чем не раскаиваюсь. Жалею, пожалуй,
только о том, что мало дал тебе тепла, что пожертвовал тобою ради будущего.
Но мы же мужчины, мы всегда пускались в приключения, "надев перевязь и не
боясь ни зноя, ни стужи, ни града, - как говорил поэт когда-то. - Весел и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг