Создателем, понятное дело, уже наверняка не получится. Но как преподнести
эту забавную новость без признаков сумасбродства, Чапаев не представлял.
Поэтому Василий Иванович рассудил отложить все разборки до вечера, с
надеждой, что после визита злополучных гостей, многое должно разрешиться
самим собой.
На подходе к центральному пеньку, Чапая приветствовала вертлявая
собачонка, которая, радостно подвизгивая, так и норовила чиркнуть хвостом
по хромовому глянцу генеральских сапог. Комдив дружелюбно присел на
корточки, взял псинку на руки, погладил, пригорнул ее теплое тельце и от
всей души позавидовал собачей безмятежности. В связи с чем вспомнил
справедливое замечание Создателя, что иная болотная жаба бывает счастливее
многих, бестолково озабоченных своею персоной людей. Подойдя вплотную к
ожидавшим его в нетерпении сослуживцам, он пустил собачонку на волю и
нарочито беспечно сообщил, что с царским кольцом все в порядке, оно
действительно принадлежало венценосной дочурке, но есть еще один деликатный
момент, о котором Петька узнает лишь вечером.
Надо заметить, что намек на какой-то деликатный момент не оказался для
ординарца полным сюрпризом. Одно только необъяснимо долгое отсутствие
комдива вызывало справедливое подозрение, не говоря уже о всем услышанном
далее.
- Сегодня вечером, к нам в Разлив пожалуют на ужин необыкновенные
гости, - многозначительно поставил на вид Василий Иванович. - Наберитесь
терпения, люди прибудут очень почетные, они наверняка помогут разобраться с
Петькиным свадебным подарком, и я полагаю, что не только с ним одним. По
всему вижу, вечер обещает получиться не скучным, принесет нам немало свежих
впечатлений и неизгладимую память на будущее. В этой связи принимайте к
исполнению неотложные командирские распоряжения. Денщику приказываю
подготовить полную комплектацию для варки рыбацкой, по высшему классу ухи,
такой, что у казаков исстари "царской" зовется, и побеспокоиться на счет
доброго первача. Только не такого, каким в прошлый раз оказался, после
которого у меня двое суток башку отрывало. Если меня такой гадостью
почивают, представляю, каково рядовым красноармейцам приходится. А ты,
Петро Парамонович, уж будь добр, приведи себя в надлежащий порядок, больно
вид у тебя последнее время какой-то всегда затрапезный. Ты кто таков есть?
Ты боец Красной армии, личный мой ординарец, наконец, можно сказать
образцовое лицо всей дивизии. Сходил бы на озеро, что ли, побрился, помылся
как следует, на нюх не переношу от бойца кобылячьего запаха. Пора, знаешь,
становиться благороднее что ли, мы же за светлую, красивую жизнь ведем
борьбу в огне революции.
"Интересная канитель получается, - подумал про себя ординарец, - у
командира совсем чердак прохудился. Сколько мы этих благородных за штабом к
стенке поставили, а теперь самим благородными сделаться сдуру советует,
чтобы и нас следом, под стенкой, как кур перехлопали. Если так дальше дело
покатит, наши с Чапаем дорожки и впрямь разойдутся".
- Так ведь были же в России господа благородные, Василий Иванович, -
напомнил на хитром глазу отнюдь не растерявшийся ординарец, доставая из
кармана галифе такой же как и у Чапая, расшитый бисером кисет. - Много
было, может зря мы усердствовали, может, следовало оставить белую кость на
развод хоть маленько? Хороший хозяин завсегда оставит пару холеных свиней
для приплоду.
После Петькиных заявлений, за версту смердящих белогвардейщиной, глаза
комдива без бинокля округлились до габаритов оптических стекол. "Час от часу
не легче, - подумал про себя Чапай, - вот идиот, тянет же дуралея в большую
политику, и минуты не живется спокойно, таки угодит на гачек в
контрразведку".
- Ты поболтай у меня, башка бестолковая, - не замедлил осадить
пустобреха Чапай, -благородные разные бывают. Мы из пролетарской и
крестьянской бедноты таких защитников революции воспитаем, что царским
гвардиям и не мечталось. Белые офицеришки к нашим новым лихим командирам и в
денщики не сгодятся. Разве что Кашкету в подручные, самовары или сапоги
начищать, - слегка юморнул, похлопывая по плечу денщика, Василий Иванович. -
Вот бы возглавить тебе ансамбль балалаечников из белого офицерства, было бы
где в полную мощь развернуть пролетарское дарование.
Петька, мастерски заворачивая из газетной осьмушки заготовку под "козью
ногу", философски заметил:
- Трудновато будет из пролетарской бедноты по настоящему благородных
командиров для революции наколбасить.
Потом, распалив не торопясь самокрутку и сделав пару глубоких затяжек,
продолжил мечтательно:
- Это же каждому суконные портки подавай, рысаков дорогих, да золоченых
сабель с эполетами понавешивай. Еще к французскому языку пристрасти, научи
шикарно с бокалов шампанское пить, да с бабами по-кавалерскому обходиться.
Денег на все это уйма потребуется, заморишься даже считать сколько. В нашем
полку на кадровых сборах поручик благородный служил, так у него один только
золотой портсигар дюжину тельных коров стоил. Представляете, если в
Чапаевской дивизии за каждым бойцом по дюжине буренок выстроится, перед
таким македонским нашествием любой противник дрогнет, без боя падет.
Не понятно, то ли в шутку, то ли всерьез вывалил на всеобщее обозрение
свои отнюдь не ординарные соображения посоловевший от крепкого самосада
стратег.
Василий Иванович, озадачено почухав затылок, с нескрываемым удивлением
посмотрел на забалдевшего мечтателя, даже не предполагая в своем ординарце
таких
фундаментальных знаний о военном искусстве.
- Может ты еще фалангу из озерных жаб выстроишь, шалопай
македонский, - приструнил ординарца Чапай. - Прекрати балаган, нечего
дурачком представляться, немедленно отправляйся в расположение, выполнишь
боевое задание. Найдешь в пулеметной роте кашевара Арсения, закажешь от
моего имени добрых харчей для вечернего застолья. Обязательно добудь свежий
икорки и балычка осетрового, впрочем, не мне тебя учить, сам разберешься. А
вечерком, в полной выправке, приходи вместе с Анкой в Разлив. Ихнее
благородие, которое на ужин пожалует, без прислуги жрать не приучено. Пущай
пособит у стола, поухаживает, повыписывает гладкой задницей перед белой
дворянской костью. И это все, принимай к исполнению, как боевой
командирский наказ.
Петька с готовностью вихрем поднялся из-за стола, сделал под козырек и
строевым шагом поспешил к коновязи, исполнять боевое задание. В одно
касание метнул свое крепкое тело на жующего сочную зелень коня, дал ему
шпору и тот, сплюнув зеленую пену, галопом помчал седока.
Между тем, отсутствие золотого перстенька и сомнительные намеки на
каких-то необычайных гостей, не очень веселили ординарцу душу. Подозревать
комдива в крохоборстве до сегодняшнего дня не было веских причин, но ведь
люди меняются, разные наступают порой времена. Тем более, что в последний
месяц с Чапаем творится что-то явно неладное. Часто бывает задумчив,
зачем-то уединяется и все больше ехидненько улыбается, как будто таит в
себе что-то. В любом случае, если зажилит колечко, ни за что не спущу,
обязательно поквитаюсь. То ли коня, то ли шашку упру среди ночи. Я ему не
Кашкет, не привык в дураках оставаться.
Вот в таком боевом настроении, Чапаевский любимец проследовал в
расположение победоносной дивизии.
Глава третья
Читателю, дабы свободно ориентироваться в оперативной обстановке,
полагается знать, что легендарная Чапаевска дивизия, в которой выпала
редкая удача нести почетную службу красноармейцу Чаплыгину, являлась не
совсем обычным армейским формированием. Дивизия, разумеется, была ударной
революционной группировкой и принимала активнейшее участие во всех
фронтовых баталиях, но она еще была и особого рода учебно-тренировочной
базой, на которой верховное командование отрабатывало самые перспективные
заделы пытливой стратегической мысли. В полках без устали отрабатывались
прогрессивные новшества, помогавшие поднимать боевой дух и
военно-патриотическую выучку всего личного состава. И это наряду с
настойчивым освоением секретных образцов военного оружия, небывалой
поражающей мощности. В самом штабе дивизии ни на минуту не затихал широкий
поиск свежих идей, способных отвечать задачам революции. Любой штабной
писарь пребывал в постоянной готовности выдавать на гора фантастические
проекты, в сравнении с которыми все старые военные доктрины отступали на
задний план, выглядели убого и беспомощно.
Чего стоила одна только грандиозная программа, развернутая на базе
второй экспериментальной конюшни, под руководством известнейшего
селекционера-новатора Розенблада Моисея Христофоровича. Исследователи, что
называется, со дня на день ожидали появления на свет уникального потомства
из- под каурой красавицы Насти, которое должно будет положить начало
элитной породы длиннотуловищных боевых рысаков с багряными хвостами и
гривами. На хребтинах этих знатных чудо-коней свободно сможет размещаться
от четырех до семи хорошо вооруженных красных всадников. Предполагалось на
крупах несокрушимых богатырей закреплять по станковому пулемету, в
результате чего практически возникал безрельсовый бронепоезд, способный в
глубоких тылах крушить и деморализовать любого противника. Уже композиторы
написали, а духовые оркестры на память разучили специальный гимн
победителей, для приветствия ожеребившейся Насти и серьезно ставился вопрос
о сооружении героине при жизни бронзового изваяния.
Параллельно разрабатывались сразу две модификации ударных комплексов,
для дневного и ночного ведения боевых действий с применением никелированных
автомобильных фар. Некоторые сожаления вызывало досадное обстоятельство,
что фар пока еще импортного производства, завезенных с империалистических
фабрик до неприличия прогнившего Запада. Хотя для критических ситуаций, во
время буржуйских экономических блокад, не исключалась возможность
использования доморощенных керосиновых фонарей. Моисей Христофорович
бесконечно гордился своим уникальным стратегическим детищем и повергал в
смятение даже бывалых корифеев военного искусства. Командование в
нетерпении торопило генерального конструктора, но тот был упрям, как
египетский фараон и непоколебимо стоял на своем, дескать, дайте срок, мы
еще утрем сопли этой белогвардейской сволочи, покажем им, где даже раки не
шибко зимуют.
В непрекращающемся академическом поиске, в азарте делового
соперничества, никто не хотел уступать. Поэтому в четвертой краснознаменной
конюшне немедленно развернули свой интеллектуальный плацдарм, под
руководством корифея недремлющей ветеринарной мысли Коценбаума Александра
Соломоновича. В обстановке строжайшей секретности, огородив конюшню тремя
рядами колючей проволоки, отечественного без сомнения производства, там
приступили к выведению уникальной ахалтекинской породы недюжинных боевых
коней о семи ногах. Лазутчики со второй экспериментальной конюшни
ухитрились под покровом ночи пробраться к тусклому оконцу денника и
разглядеть под светом лампы "летучая мышь" всамделишную пятую ногу,
откровенно просматривающуюся под брюхом известного всей дивизии буланого
производителя Герострата. Справедливости ради надо сказать, что пятая нога
пока еще не была так велика, как остальные четыре, но то, что она уже
прорезалась и порой болталась, словно обрубок оглобли, видно было даже
невооруженным глазом. Сам Александр Соломонович со дня на день обещался
наведаться в штабную кузню, чтобы там заказать триумфальную подкову на
пятое копыто. Одним словом, прогрессивная жизнь в дивизии кипела, как лапша
в казанах полковых кухонь.
Для совершенствования командного и рядового состава, привлекался и
использовался весь положительный опыт накопленный человечеством,
непосредственно от времен динозавров до залпа "Авроры" включительно. В этой
связи не оказались обделенными должным вниманием даже церковные
священнодействия. Известно, что в монастырях, во время принятия пострига,
послушникам полагается выбирать себе новые имена, как поруку вступления в
целомудренную, непорочную жизнь. Этим актом принявшие постриг послушники
как бы отмежевываются от греховного прошлого и начинают жизнь, что
называется, с чистого листа. Неутомимые борцы за пролетарское дело не
просто подхватили эту красивую духовную традицию, но возвели ее на высшую
ступень совершенства. Многие революционеры принялись энергично отказываться
от наследственных родительских фамилий и присваивать себе новые,
прогрессивные имена. Не один только Лев Давыдович Бронштейн в одночасье
сделался Троцким, но уже половина дантистов дивизии гордо величали себя
непоколебимыми
Сидоровыми. Некоторые, особенно продвинутые в локтях революционеры, даже
умудрились освоить обратный обряд пришивания.
Не ведающий устали Александр Соломонович и здесь проявил небывалую
находчивость, ведь некоторым приходилось по несколько раз заменять
подгулявшую фамилию и тогда неоднократно вынуждены были отпарывать крайнюю
плоть. Понятное дело, что святыня потихоньку истончалась, не выдерживала
бесконечных перелицовок. Поэтому неутомимый
новаторблестящеразработалисконструировалпочтинезаметную молнию, для
очередного преображения. Захотел, например, сделаться Кудияровым, шморгнул
замочком - получи деревня трактор. Захотел снова объявить себя Коценбаумом,
шморгнул в другую сторону замочком - опять красота, только бы руки не
заморились. Удобно чрезвычайно, никаких лишних хлопот, и главное, всегда
находишься на самом стрежне идеологических стихий. Памятник за эту
незаурядную находчивость на родине новатора ставить пока еще не осмелились,
но возможность присвоения почетного звания "Дважды сюрприз пролетарской
революции" активно обсуждалась на закрытых партийных конференциях.
Не всеми бойцами и не сразу с энтузиазмом воспринимались и
поддерживались смелые прогрессивные начинания. Кое- кто старался продолжать
жить по старинке, трусливо открещиваясь от учения классиков марксизма.
Специально для проведения в широких массах разъяснительных работ, из центра
в дивизию был прислан полномочный нарочный с филигранно пристрелянным
маузером и большой чернильной печатью, по фамилии Фурманов, в миру -
Дмитрий Андреевич. Это был очень крупный специалист по налаживанию и
обустройству человеческого счастья среди несмышленого рядового состава и,
вообще, по организации строевого порядка в отдельно взятой дивизии. С
первых дней своего пребывания в должности, Дмитрий Андреевич исключительно
рьяно принялся за проведение глубоких экономических преобразований.
Потому что любая революция, это, прежде всего, коренная реформация
общественных экономических отношений. В полном соответствии с революционным
пылом несгибаемых большевиков, комиссар составил и приступил к реализации
генерального плана прогрессивных реформ. План этот, в самом общем виде,
сводился к затейливым конфигурациям на предмет, что у кого следует
отобрать, кого облагодетельствовать, кому пообещать пронзительно светлое
будущее, а кому предоставить будущее незамедлительно, за сараем, у
краснокирпичной стеночки.
Грандиозные преобразования начались с того, что для бурного
процветания дивизии решено было в кратчайшие сроки разбудить творческую
инициативу могучей прослойки рядового состава, так сказать, подтолкнуть
позитивные перемены снизу. Бойцам в этой связи рекомендовалось создавать
частные и кооперативные предприятия по перелицовке хомутов и седел, и даже
по пошиву ременных вожжей и уздечек. Смело предлагалось не замыкаться в
малом бизнесе, а организовывать средние и даже крупные производственные
мощности по изготовлению новейших образцов конской сбруи, по возможности, с
блестящими заклепками, с кистями и бубенцами по всему ассортименту шорных
изделий. При этом снимались любые ограничения роста, позволялось
расширяться до комплексных трестов и холдингов, национальных концернов,
вплоть до закрытых акционерных обществ под грифом "государственная тайна".
Люди, подхваченные ветром революционных перемен, в едином порыве
освоили доходные конско-экипировальные профессии и за короткий срок
настрочили горы, пахнущей свежей сыромятиной, конской сбруи. Воодушевленные
бойцы с утра до ночи, в полном составе со своими многодетными семьями,
сидели рядком под конюшнями на камушках, высматривая голодными глазами
залетного покупателя. На первых порах, особенно шустрые красноармейские
женки, на всякий случай слегка подворовывали друг у дружки ходовой товарец.
Но когда окончательно убедились, что никто в дивизии покупкой конской сбруи
не интересуется, махнули рукой и дружно потянулись на объездную дорогу, в
поисках легкого заработка. Но и там, за отсутствием модельных кондиций и
должной квалификации, фортуна показала язык мало востребованным
краснокосыночным путанам, практически как на знаменитом портрете красавца
Эйнштейна. Вездесущий Фурманов, словно баба-яга в ступе, метался по
дивизии, бил себя по орденам и убеждал стариков, сопливых детишек и
несостоявшихся жриц любовных утех, что осталось потерпеть самую малость и
реформы возьмут свое, щедро отворяя рога изобилия. В целях наглядной
агитации, Дмитрий Андреевич возил с собой на тачанке огромный бивень
мамонта, сделанный по заказу местным краснодеревцем из ствола липового
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг