дерева. Наглядное пособие действовало безотказно успокоительно, каждый
примерял на себя, как долго сможет жить припеваючи, в компании с таким
исполинским кладезем изобилия.
Натурально и прославленные корифеи трудовых будней, Моисей
Христофорович с Александром Соломоновичем, не щелкали почем зря ушами. Они,
посовещавшись, тихонечко приватизировали напополам все четыре дивизионные
конюшни и положили называть их пролетарским научно-производственным
комплексом. Здесь каждый сознательный боец, независимо от вероисповедания и
партийной принадлежности, мог спокойно, за умеренную плату, получить перед
боем в аренду приглянувшегося рысака. Специально, для удовольствия
красноармейцев, был разработан душевный ритуал передачи во временное
пользование боевого коня, под гитарный перезвон и мужественно-слезоточивое
пение жеребячьего доктора Коценбаума. Ритуал был настолько сердечным и
трогательным, что некоторые, не в меру сентиментальные лошади, не совладав
с собой, падали со всех четырех копыт от переживания в обморок.
Вырученные от научно-производственной деятельности деньги, все до
единой копеечки, целевым образом направлялись на развитие глобальной
теоретической базы пролетарского предприятия, для успешного завершения
новаторских изыскательных работ. С этой же целью, неутомимые энтузиасты, не
щадя ни здоровья, ни сил, без устали посещали заморские страны, участвовали
на международных лошадиных аукционах и выставках. Выступали с научными
докладами на ветеринарных коллоквиумах, одним словом, делали все возможное,
чтобы качество поголовья их пролетарского комплекса ни в чем не уступало
лучшим мировым стандартам.
Сам Дмитрий Андреевич, как непосредственный разработчик и вдохновитель
небывалых реформ, в бурном потоке экономических новаций незаметненько
соорудил закрытое акционерное общество с застенчивым наименованием
"Промнавоз". Так себе, ничем особенно не выделяющееся компактное
предприятие по изготовлению и реализации печного топлива. Работа на
производстве была организована следующим незамысловатым образом. Регулярно,
из всех полковых конюшен, а так же общественных и частных скотных дворов,
по утвержденному партийным активом списку, дежурившими бойцами свозился на
центральную усадьбу свежих кондиций еще тепленький навоз и складировался в
гигантскую дубовую бочку. В емкости все это счастье заливалось чистейшей
родниковой водой и, при помощи специальных удобных лопат, тщательно
вымешивалось работниками до состояния необходимой технологической кондиции.
Пару часов подготовленная горючая смесь выдерживалась по рецептам старинных
шампанских вин и затем, по стальным трубам, проложенным глубоко под землей,
готовое печное топливо прокачивалось мощными турбонасосами в соседние
дивизии, где неизменно пользовалось коммерческим спросом.
Иные Чапаевцы, в простоте душевной наивно полагали, что кроме основных
держателей промнавозовских акций, имена которых вспоминать и произносить
вслух считалось очень дурным тоном, частью дивидендов смогут
воспользоваться и рядовые красноармейцы, особенно из тех, кто круглыми
сутками ворочали деревянными лопатами в дубовой бочке. Однако доходы
каким-то фантастическим образом прокачивались вместе с предметом торговли
по тем же подземным трубам в соседние формирования и оседали на безымянных
казначейских счетах. Комиссар только беспомощно разводил руками и клятвенно
обещал на партийном собрании возвести стометровую каланчу, чтобы смотрящие
дозорные тщательно отслеживали каждую пролетарскую копейку, не упуская из
виду ни одного, окропленного трудовым потом революционного рубля.
Последнее время, хранящиеся в строгой секретности сведения о
наличности промнавозовских финансов, не от праздного любопытства тревожили
Петьку Чаплыгина. Впереди предстояли немалые свадебные расходы и он, как
законный держатель акций, с надеждой рассчитывал на справедливую
материальную поддержку. Женитьбу отгулять мечталось такую, чтобы капелевцы
остервенели от зависти и даже подумали, что это еще один штурм Зимнего
предприняли озверевшие красноармейцы.
Для полноты биографии колоритной персоны Чапаевского фаворита,
необходимо отметить, что Петька Чаплыгин пользовался у однополчан
заслуженным почетом и уважением. Его любили за легкий нрав, за безупречное
мужество и, конечно, за тесную близость к легендарному комдиву. Многие
красноармейцы свои личные просьбы адресовали Василию Ивановичу
непосредственно через ординарца и, как правило, Петьке удавалось добиваться
положительного их разрешения. При всем этом личные отношения между
Чапаевским фаворитом и забранным в кожаную тужурку комиссаром, не
складывались фатальным образом. Их обоюдная неприязнь возникла немедленно,
сразу же после первого знакомства, что, вообще говоря, было вполне
закономерно. Слишком прямолинейно и нахраписто вел себя ординарец, при
крайне деликатной и трепетной формации большевистской души товарища
Фурманова. Это был тот самый классический случай, когда гусь свинье не
товарищ.
Дмитрий Андреевич нюхом чуял, что ординарец сомнителен на счет
верности идеалам революции и потому возмутительна была его причастность к
когорте счастливых обладателей промнавозовских акций. Подобное положение, с
точки зрения мировой революции, являлось вопиющей несправедливостью. Однако
близость лихого рубаки к легендарному комдиву не позволяла до поры навести
в этом щепетильном вопросе надлежащий пролетарский порядок. При любой
возможности, по ходу дележа доходной части промнавозовских акций, Фурманов
всячески урезал Петькину долю, однако денег, которые с легкостью
отваливались ординарцу, все одно с лихвой хватало на безбедную жизнь.
Комиссар загодя ожидал, что жених припрется просить денег на объявленную
свадьбу и внутренне наслаждался предстоящей возможностью поиздеваться над
хамоватым засранцем, продемонстрировать ему несокрушимую силу ленинских
идей.
Петька Чаплыгин в чудесном душевном расположении, после выпитых пары
кружечек жигулевского пива, шествовал по центральной улице уездного города
Лбищева, густо увешанной красными стягами и агитационными транспарантами,
отчаянно голосящими о надвигающемся коммунистическом изобилии. По всему
видно было, что Фурманов понапрасну времени не терял и на мелкие подачки от
матушки природы не рассчитывал. Почти на каждом кривом заборе красовались
гигантские плакаты с изображением восходящего солнца, над головами
подпрыгивающей от счастья детворы, и революционным призывом: "Ты, лично,
помог Отечеству с заготовкой стратегического сырья?" или "Каждое ведро
стратегического топлива приближает нас к коммунизму". По улицам
революционного Лбищева несли караул специальные наряды снайперов, которые
шныряли с дробовиками наперевес и ссаживали с катушек залетных дворняг,
норовивших, задрав заднюю ногу, бесстыже осквернить священную классику
марксизма-ленинизма. Истреблению подвергались не только четвероногие
диверсанты, нельзя было забывать и про всяких летающих вредителей, готовых
в любую минуту подвергнуть агитационный арсенал внезапным картечным атакам.
Уже на дальних подступах к комиссарской резиденции, Петька с
любопытством стал отмечать разительные перемены, произошедшие во внешнем
оформлении главного фасада большевистской цитадели. Радикальной этой
реконструкции предшествовали громкие идеологические баталии. Дело было в
том, что сразу же по прибытии в дивизию, Дмитрий Андреевич распорядился
вывесить на фронтоне парадного крыльца большевистского форпоста
внушительных размеров портрет Карла Маркса. Не все красноармейцы сразу
признали в бородатом дядьке вождя мирового пролетариата. Кое- кто решил по
старинке, что это образ Николая Угодника освящает высокое присутственное
место и на всякий случай украдкой благословлялся крестным знамением.
Иконописное изображение Мирликийского Чудотворца издавна почиталось на
Руси, поэтому справедливо на равных соперничало с портретами пролетарских
вождей. Почитание вывешенного Фурмановым образа дошло до того, что самые
отчаянные богоносцы, под покровом глубокой ночи, забрались на фронтон и
обрамили портрет Карла Маркса в старинный церковный киот.
Фурманов, разумеется, не смог равнодушно снести подобное
издевательство над гением всего прогрессивного человечества, он таки принял
волевое решение и вывесил на подмогу Карлу Марксу еще и портрет Фридриха
Энгельса. Разместил их аккуратненько рядышком, пришпандорил гвоздями для
ковки коней и распорядился забрать пространство вокруг нарядным красным
сатином. Много раз отходил на почтительное расстояние, придирчиво изучал
общую панораму и результатом остался вполне удовлетворенным.
Удивительное дело, но по дивизии поползли издевательские слухи, будто
покончивший с атеизмом комиссар вывесил на фронтоне крыльца своей
резиденции сразу два священных образа - апостола Петра и апостола Павла.
Еще больше объявилось охотников, уже не таясь осенять себя крестным
знамением, проходя мимо грандиозного храма политического просвещения. В
завершение нашлись как всегда доброхоты, которые глухой ночью, под праздник
Воздвижения Животворного Креста, обрамили таки оба портрета в старинные
церковные киоты, с блестящей шумихой из медной фольги.
Тогда Дмитрий Андреевич, со своей стороны, пошел на радикальные меры и
вывесил над крыльцом, посреди Маркса и Энгельса, портрет улыбающегося
Владимира Ильича. А чтобы ни у кого в голове не возникло соблазна косить на
церковную троицу, комиссар нарочито подобрал знаменитый портрет Ильича в
залихватской кепке. И вот эта роскошная ленинская фурага явила собою
апофеоз торжества научного атеизма. В самом деле, нельзя же было
предположить, что церковные иерархи вконец побесились и приобщили к лику
святых улыбающегося подвижника в шаромыжной кепке. Мужики, которые раньше
благоговейно крестились на образа, стали с проклятием плеваться в сторону
большевистского крыльца, чем доставляли немало душевных удовольствий
непобедимому Фурманову.
Тягомотина с портретами коммунистических вождей, к несчастью, на этом
не окончилась. Вот уж воистину - пришла беда, отворяй ворота. Какой-то
мерзавец подрисовал среди ночи КарлуМарксу
иФридрихуЭнгельсуточнотакиежешаромыжные кепки, как у Владимира Ильича. Но
самое возмутительное, что с козырьками, смотрящими в разные стороны. Может
быть, в самих фурагах и не было ничего оскорбительного, все-таки ленинский
стандарт, но вот то, что козырьки у всех трех вождей были развернуты в
противоположные стороны, сразило наповал кожаную тужурку. Трясущийся от
гнева комиссар, лично вскарабкался по приставной лестнице на фронтон, и
записал плакатной гуашью издевательские головные уборы.
Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что меньшевики не оставят
дивизию в покое и будут продолжать идеологические диверсии. Но, чтобы ни
одна контра не имела возможности подобраться к фронтону, комиссар
распорядился намотать вокруг портретов вождей побольше колючей проволоки, в
качестве ажурного декоративного орнамента. Опять несколько раз отходил от
крыльца на различные расстояния, придирчиво изучал общую панораму. И был
окончательно удовлетворен своей незаурядной находчивостью, потому что
публично, фактически на глазах всей дивизии одержал блестящую викторию, в
беспощадной идеологической борьбе с врагами мировой революции.
Петька непроизвольно замедлил ход перед крыльцом большевистской
цитадели, до самых ушей разинул от удивления рот, обнаружив в просветах
колючей проволоки новоявленную троицу. Он, для страховки, даже огляделся по
сторонам, чтобы окончательно сориентироваться на местности, ведь чего не
бывает с похмелья, можно и маршрут с бодуна перепутать. Но, ни выпитое
накануне, ни сегодняшняя пара жигулевского, не нарушили маршрутный расчет
ординарца, он стоял в аккурат перед крыльцом Фурмановской резиденции.
Проволока на фронтоне была намотана так искусно, что сразу трудно
получалось сообразить, кто именно находится за колючкой, коммунистические
вожди или смотрящие на них ротозеи, и с какой стороны, собственно говоря,
находится настоящая воля. Особенно настораживал молодцеватый Владимир
Ильич. Была в его азиатском прищуре надежная вертухайская хватка,
говорящая, что шаг в сторону или прыжок вверх, считается наглой попыткой к
побегу, со всеми без промаха вытекающими последствиями. Видавший не слабые
виды, отчаянный конник даже немного замешкался у дверей, ноги сами
противились заворачивать в эту экзотическую контору. Деваться, однако, было
некуда и ординарец все-таки переступил порог большевистского святилища.
В приемной у комиссара, с забранным в решетку окном, за покрытым
кумачом двухтумбовым канцелярским столом, правила бал краснокосыночная
большевичка Фуксина Люся. Незлобно именуемая среди личного состава, большей
частью от скуки и зависти, "красноподстилочной лярвой". Если к общему
колориту революционного кабинетного устройства присовокупить беспощадно
красные Люськины щеки и губы, может вполне показаться, что посетителям
идеологической цитадели какой-то волшебник напяливает солнцезащитные с
красными стеклами очки. Все здесь было тотально окрашено цветом алой зари,
практически, как у негра в прихожей. Петька вальсирующей походкой подкатил
к улыбающейся секретарше, изобразил неполный реверанс и вручил из-за спины
предусмотрительно заготовленный букет полевых цветов.
- О любви не говорю, Люсьена, знающие люди вчера мне на ушко шепнули,
что о ней все давно уже сказано, - артистически кривляясь, юморнул
ординарец. - У вас здесь все настолько художественно, такие декоративные
узорчики на фронтоне заплетены, что клянусь Парижской коммуной, расставаться
не захочется. Проволочка очень трогательно применена и, главное, отменного
качества. Самое время подавать по инстанциям рапорт о переходе к вам на
почетную службу. На большие чины не замахиваюсь, но хотя бы ночным сторожем,
караульную вахту нести, счел бы для себя за великую честь. И уже без иронии,
кивая в сторону плотно затворенных дверей таинственного Фурмановского
кабинета, лихой ординарец поинтересовался, - у себя?
- У себя, - утвердительно ответила Люся, шаловливо прикрывая лисью
мордочку полевыми цветами. И положив указательный пальчик на сладкие губы,
тихонько добавила, - но очень занят.
- Знаем, как и чем они занимают себя. Хорошо если очередное нашествие
на недораскулаченных мужиков затевают, хлебушек промышляют для голодных
бойцов, а то ведь наверняка в домино с каким-нибудь придурком режутся.
- Ну почему Вы такой грубиян, уважаемый Петр Парамонович? Присядьте,
пожалуйста, на свободное место, скрасьте своим присутствием печаль моего
одиночество, - игриво скокетничала секретарша. - Я непременно доложу о Вас,
а Вы пока сердечно поведайте несчастной женщине, что в большом мире творится
и каково оно нести лавры счастливого жениха. Это же представить без слез ну
никак невозможно, какую невосполнимую потерю несет женская половина личного
состава дивизии.
Петька вальяжно, по-домашнему развалился на предложенном стуле и, с
нескрываемым удовольствием протянул свои ладные атлетические ноги, обутые в
щегольские хромовые сапоги. Они хотя и были днями экспроприированы с
пристреленного белогвардейского есаула, зато имели блестящие гравированные
шпоры, стальные подковки и сделались предметом зависти многих штабных
удальцов. Чего только не предлагали ординарцу в обмен за этот знатный,
несравненный трофей.
- Не думаю, что Вы так безнадежно одиноки, мадам, такие сладкие
женщины не должны и не могут оказаться в забвении, - рассыпался в
комплиментах Петруха. - И давайте серьезно. Я понимаю, что существуют
недоступные для среднего состава военные тайны, но все-таки поведайте, с
кем так душевно воркует за закрытыми дверями Ваш драгоценный патрон и
почему они до сих пор еще не обтянуты красненькой драпировочкой. Специально
разработаю в тылах у противника войсковую операцию, раздобуду багряного
софьянчика, постараюсь, чтобы лучшей, непременно козлиной кожицы и лично
устраню непорядок.
- Какие могут быть в дивизии секреты от искусителя и разрушителя
дамских сердец, и какой же Вы на самом деле ехидненький, Петр Парамонович,
а еще первым кавалером на селе называетесь, - вторя ординарцу, ответила
смышленая барышня.
И уже доверительно, являясь ближайшей подружкой пулеметчицы Анки,
по-приятельски сообщила жениху, что к Фурманову третий день кряду
наведывается благочинный протоиерей Наум.
На то были уважительные государственные причины. К предстоящей
годовщине великого Октября, кровь из носу, требовалось закрыть две из пяти
действующих в приходах благочинного церквей. Дмитрий Андреевич давненько
присмотрел хозяйским оком каменный трехпрестольный храм в соседней деревне
Матвеевке, с точки зрения расширяющихся производственных мощностей
"Промнавоза". Неуклонно нарастающие объемы поставок жидкого топлива, остро
нуждались в просторном сухом помещении, для приема и складирования
стратегических сырьевых ресурсов. К тому же комиссару приятно согревала
душу трогательная перспектива хранения деликатного продукта непосредственно
под покровительством целителя и великомученика Пантелимона, в светлую
память которого был освящен центральный престол соборного алтаря.
Незадача проистекала вот по какой причине. В Матвеевке правил службу
добрейший свояк благочинного и отец Наум под всякими предлогами старался
переложить попечительное внимание Фурманова на большую, тоже каменную
церковь в селе Ракитном. Там, между прочим, настоятельствовал заклятый
недруг и соперник протоиерея, некто целибатник Никодим. Еще при старом
режиме, на епархиальных собраниях, принципиальный Никодим бесцеремонно
обличал Наума в непомерном возлиянии горячительного и всячески
препятствовал получению наградного, с самоцветными каменьями креста. Теперь
подворачивался удобный повод продемонстрировать супостату библейскую
мудрость: "мне в отмщение - аз воздам".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг