седьмому году. Разумеется, первый тяжелый удар по коммунистическим идеалам
был нанесен развенчанием культа Сталина. Все ведь знали, что позади
огромные жертвы, миллионы безвинно погибших людей, но величие идеи как бы
допускало и подобную людоедскую цену. Оглашение культа произошло по той
причине, что пришедшие к власти сталинские прихвостни решили немедля
отмежеваться от своего кровавого прошлого, дескать - наша хата с краю.
Народ же понял все по-своему, и как всегда очень правильно. Никому не было
дела до того, кто лично подписывал и исполнял приговоры: Хрущев ли, Сталин
ли, Ворошилов ли. Важнее всего оказалось то, что приговоры исполнялись не
во имя великой идеи, а в результате нечеловеческой кровожадности, трусости,
подлости наших вождей. И это повергло людей в шок, народ буквально офанарел
от нечаянного откровения.
В нашей интересной стране, при наличии красивой идеи, кровь никогда
никого не останавливала. Корни этого безобразия уходят в далекие языческие
времена. Согласно языческим поверьям, человек в загробной жизни навсегда
остается тем, кем покидает этот мир. Славяне никогда не давались живьем в
плен, они скорее соглашались принимать смерть, нежели на века оставаться
рабами. Иноземцы панически боялись наших пращуров, всячески избегали прямых
стычек со славянами, ибо знали наверняка: биться придется до смерти. Так
что выбирать между идеей и жизнью - это наше излюбленное занятие, почти как
гадание на ромашках.
Второй нокдаун, с крюка, любезно преподнес народу генсек Никита. Этот
неугомонный деятель своей дремучей некомпетентностью (в сравнении со
Сталиным он был обыкновенным неандертальцем) своей взбалмошностью и
агрессивностью умудрился за считанные годы довести страну до карточной
системы. И все под звон политических бубенцов и фанфаронских обещаний. Если
бы Никиту в шестьдесят четвертом не турнули, он скорее всего развалил бы
страну. Всего-то оставалось шлепнуть пятно на лысину, пропечатать отметиной
шельму.
Я желаю быть правильно понятым. При Сталине большинство граждан страны
советов, увлеченное строительством светлого будущего, вне всякого сомнения,
жило впроголодь. На Руси перед большим праздником всегда полагалось крепко
выпоститься. Иосиф Виссарионович был настоящим государственным стратегом,
он точно выдерживал дистанцию между желаниями и возможностями подопечных
несмышленышей. Показное изобилие, оно как пучок сена на конце оглобли перед
очами запряженного мерина, постоянно манило сытым ароматом светлого
коммунистического будущего. При Никитке и любоваться оказалось нечем,
продукты напрочь исчезли с прилавков магазинов, не потому что их стали
меньше производить, просто показное гастрономическое изобилие сожрали, на
аппетитной волне, так называемой, хрущевской оттепели.
О достатке советских трудящихся в приснопамятные хрущевские времена
здорово напоминает мне приезд родной тети Лены из-под старинного Ельца.
Перед тем, как отправиться к нам на Донбасс в гости, ей довелось погулять
на свадьбе у кого- то из наших дальних родственников, и она по свежей
памяти живописала моей мамаше свадебное изобилие. На вопрос "Чем угощали
гостей?" тетя Лена с восторгом сообщила: "Веришь, Тамара, (моя мама) щи со
стола не сходили". Надо иметь ввиду, что здесь не какая-то аллегория, не
литературный пассаж, а информация прямого действия. То есть человек таки
съедал тарелку щей, и ему тотчас же подсовывали новую, это и было верхним
пределом возможностей свадебного разгуляя для очумелого строителя
коммунизма.
Но впереди, как бы там ни было, маячила символическая дата -
пятидесятилетие советской власти. В сущности, к тому времени уже никто ни
во что не верил, работала подсознательная привязка к мистической метке.
Каждый рассуждал про себя: если к пятидесяти годам торжества советской
власти ничего сверхъестественного не произойдет, то уже не произойдет ничто
и никогда. Индюку понятно, что ничего особенного не случилось. Разве только
покричали, побесились возле затянутых ситцевым кумачом трибун больше
обычного. Люди, как водится, попели, поплясали, опохмелились и дружно
сказали себе: коммунизм - это бред сивой кобылы. Вот так бесславно наши
соотечественники окончили в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году поход
в коммунизм.
Это по нынешним беспечным временам с легким сердцем можно потешаться
над недавним коммунистическим прошлым. Кто из нас не силен задним умом. В
школьные мои годы все обстояло совершенно иначе. Без тени иронии почтенные
дяденьки и тетеньки доверительно живописали детям о прелестях будущей
жизни, уготованной с подачи Владимира Ильича. Многие наставники в сердцах
завидовали подросткам, иногда с раздражением подчеркивали халявность
грядущего благополучия, обломившегося нам не весть за какие заслуги. Мы же
на переменках, в перерывах между воспитательными актами, принимались
фантазировать на тему предстоящей безденежной жизни. Чаще всего упражнялись
в находчивости по поводу бесплатных магазинов и наперебой сочиняли дармовые
приобретения из полюбившихся кондитерских изделий.
Мы-то дети - нам простительно, но ведь и серьезные люди, уважаемые
ученые, целые институты осуществляли какие- то важные пересчеты по
обеспечению коммунистических потребностей. Социологи, представители
экономнауки, выдавали в средства массовой информации оптимальные нормы по
количеству штанов, съеденных яиц, израсходованных карандашей, требующихся
для полноты коммунистического счастья. Все научно обоснованно, с ссылками
на классиков марксизма-ленинизма. Вот только не припомню, как обстояло дело
с минимальным количеством улыбок, сочувствий, добрых пожеланий, без которых
даже лошадиное существование не мыслится по-хорошему. Кремлевские отморозки
всегда видели в подопечном народе биологическую массу, высшей радостью для
которой, отводилось разве что, хоровое пение. Не случайно в диссертации
одной будущей первой леди, посвященной организации досуга советских людей,
хоровому пению отводилось исключительное, самое почетное место. А чтобы не
путали с сомнительным застольным пением после бокала доброго вина, все
виноградники распорядились выкорчевать, дабы не нарушать идиллию. Они-то
точно знали, за каждого из нас, кому что положено, а кому чего и нельзя.
Все-таки мы удивительные люди. При коммунистах запреты носили ярко
выраженный идеологический характер, они если и были неприемлемы, то хотя бы
как то понятны. В нынешние раздемократические времена все больше
проклевываются признаки националстических, читай - людоедских заборон.
Сегодня любой заведующий сельским клубом, сплошь и рядом из тех, которых
совсем недавно коммуняки майкой гоняли на водопой, может с легкостью решать
за каждого из нас, каких артистов следует привечать, а каких и нет. Этим
ребятам не терпится разруливать масштабные общенациональные проблемы,
потому им доподлинно известно, на каких языках следует петь песни, читать
стихи, в каких штанах, в каком сопровождении, порой забывая о своих
непосредственных обязанностях, в том числе и чистке сортиров.
Я вот часто задаюсь вопросом, почему именно в нашей стране
реализовалась эта импортная, ведь знаем же откуда приплывшая, симпатичная
коммунистическая идея. Авторы самой универсальной теории человеческого
счастья ведут себя как Собакевич на званном обеде. Тот, если помните, умял
со старта здоровенного осетра, а потом, целый вечер, со скучающим видом
тыкал вилкой какую-то паршивую рыбешку, изображая полное равнодушие к
гастрономическим слабостям. Чопорные европейцы ведут себя еще паскудней,
они серчают, возмущаются, строят оскорбительные физиономии, дескать: до
чего же обнаглели эти русские, затеяли у себя какую-то бестолковую
революцию и мутят воду по всему белому свету. Терпение, господа хорошие,
памятуйте библейскую мудрость: "все возвращается на круги своя".
Мне представляется, чтов делевозникновениякоммунистической идеи, так же,
как и в вопросах практической реализации этой абракадабры, решающая роль
принадлежит христианскому вероисповеданию. При этом почетные лавры
авторства теоретических основ коммунистического кошмара, несомненно,
следует отнести на счет католической церкви. В то время, как доблесть
заслуг по воплощению западных прогрессивных откровений в реальную жизнь по
праву принадлежит родной православной церкви.
Речь не идет о злоумышленном заговоре христианских первосвященников, с
конечной целью вывода человечества под коммунистические хоругви, речь о
другом, о неспособности официальной церкви вести за собой общество, быть
его нравственным знамением, его гуманитарным оправданием. Вместо того,
чтобы сделаться "хлебом жизни" по заповедям Иисуса, церковь постепенно
превратилась в параллельный мир, изощренно обставленный всевозможными табу.
Здесь, на запретной территории, неплохо устраивались и успешно делают
этодонынеловкиепарни,вольготнопаразитирующиенадуховных чаяниях и нуждах
людей. Коммунистическая абракадабра сделалась своеобразной рефлексией
общественной мысли на церковный произвол, чинимый духовенством в
христианском мире. Люди, что называется, с черного хода пытались
подобраться к вершинам Нагорной проповеди. Фактически просвещение пыталось
интеллектуальными средствами решать нравственные проблемы общества, по
существу подменяя прямое назначение церкви. Если немного углубиться в
историю развития христианства, можно с абсолютной достоверностью обозначить
критические вехи падения евангельского духа в церковном обращении и, как
следствие, популяризации коммунистических идей, своеобразного новозаветного
эрзаца. До возведения христианства в ранг государственной религии,
наследники евангельской вести представляли живой организм, состоящий из
различных течений, не во всем согласных между собой, иногда конфликтующих,
но неизменно находящихся в процессе творческого самообновления. Именно
возможность свободного поиска, перспектива нахождения новых, еще
неизведанных путей Господних, наполняли деятельность первых христиан особым
смыслом сопричастности ко Христу. Это было время жесточайших гонений,
власти всеми способами пытались препятствовать распространению христианских
идей, полностью отрицающих превосходство и владычество земных князей. Но
подвиг Спасителя, но высветленный им путь к вершинам бессмертного духа,
наперекор гонителям, завоевывали все новых последователей. Во главу своей
деятельности первые христиане ставили призыв Иисуса "Яко кто хочет, следуй
за Мной". Разумеется, яко кто не хочет, волен оставаться сам по себе. Во
все времена находились люди, честно следующие по Христу, но только первые
века остались в истории церкви полностью незапятнанными всевозможными
дельцами и прохвостами, лихо обустраивающими свою греховную жизнь под
молитвы верующих людей.
Когда Константин Великий принимал решение о провозглашении
христианства официальной государственной религией, его меньше всего
интересовала эзотерическая сущность новозаветного исповедания. Слово
"религия" проистекает от латинского глагола "связывать". Император, как
государственный деятель, руководствовался исключительно соображениями
целесообразности. Он усмотрел в христианской доктрине универсальный
инструмент, с помощью которого удобно держать подопечный народ в
повиновении, то есть связывать его в необходимом покорном положении.
Императора до глубины души устраивала в христианской догматике чудесная
возможность "отсрочки по платежам". Человек, принявший Христа, ничего не
требовал для себя в земной жизни, воздаяние предполагалось где-то там,
далеко, вне зоны ответственности царствующих особ. Ничего лучшего для
любого правителя и придумать нельзя, вот уж воистину дар небес, почти как
перспектива построения коммунизма.
Давно известно, если кто-нибудь когда-нибудь вознамерится развалить
любое живое дело, не надо выдумывать ничего сверхъестественного, достаточно
просто придать процессу правильную организацию, еще лучше - возглавить его.
И дело будет загублено на корню, бесповоротно. Потому что глупо и
безнадежно становиться поперек водяного потока, гораздо разумней направлять
его в нужное русло. Нечто подобное произошло с христианским учением. Взяв
на вооружение и возглавив христианское исповедание, император Константин
тот час же принялся формулировать неискаженную "Истину Христову", так
сказать, стерильно правильную, окончательно выверенную истину, разумеется,
в соответствии с его личными представлениями и интересами. Власти
немедленно развернули деятельность по разработке и обеспечению
интеллектуального понятийного арсенала, обслуживающего христианское
богословие. К тому времени существовало много различных версий
новозаветного повествования. Одних только евангельских текстов, отличных
друг от друга, насчитывалось более десятка. Мы знаем евангелие от Фомы, от
Павла, от Марии и так далее. Книги, которые по понятным соображениям не
устраивали авантюрную власть, не были канонизированы и остались в собрании
апокрифов. Для придания христианству приемлемого властям оформления были
организованы Вселенские соборы, постановления которых объявлялись
обязательными к исполнению для всех христиан. На этих соборах принималась
оптимальная редакция священных Новозаветных текстов. Не должно быть
никакого сомнения, что канонизированные на этих сановных собраниях тексты
были аккуратно выправлены, приспособлены под нужды текущего момента. Соборы
проходили в очень жарких дискуссиях, многие видные богословы оказывали
отчаянное сопротивление реставраторам Христова наследия, за что
подвергались жесточайшим репрессиям.
Мало кто из современных ревнителей христианства подозревает, что самый
ранний список известного нам текста священного Евангелия датируется пятым
веком. Он хранится в Британской национальной библиотеке с тех самых пор, как
был преступно продан большевиками в годы красного беспредела. Это вовсе не
означает, что до пятого века не существовало письменности и не имели
хождения более ранние редакции Благой вести. Это свидетельствует лишь о том,
что все ранние тексты священных заветов Господа нашего Иисуса Христа кого-
то по принципиальным идеологическим соображениям очень сильно не устраивали,
а потому были тщательно уничтожены.
Методы, которыми христианство насаждалось в Римской империи, сами по
себе являлись грубейшим надругательством над Евангельской вестью. Ничего
общего с христианской моралью не могли иметь варварские гонения на
язычников, которые возглавил александрийский епископ Феофил. Наверняка,
сожжение оболваненными христианами Александрийской библиотеки, крупнейшей
сокровищницы мировой культуры, или разрушение храма Сераписа, при котором
погибло уникальное собрание древних рукописей, имели своей главной целью не
столько уничтожение языческих манускриптов, сколько расправы с подлинными
раннехристианскими текстами. Как бы там ни было, но остается фактом, что в
наших руках не оказалось ни одного евангельского списка до вселенского
соборного периода. Очень может быть, что то Евангелие, которым мы ныне
пользуемся, имеет лишь отдаленное отношение к слову Божьему, возвещенному
миру Господом нашим Иисусом. И разве результаты двух прошедших тысячелетий,
прожитых во многом под знаком Новозаветных рекомендаций, не свидетельствуют
об этом же?
Так же весьма вероятно, что появление Корана, вскоре после проведения
Вселенских соборов, тотально заорганизовавших, исказивших христианскую
идею, сделалось своеобразной реакцией исконной религиозной мысли на
оголтелый произвол, чинимый "закваской фарисейской". Отнюдь не случайно
первым словом к Мухаммаду от архангела Гавриила был призыв: "Читай!". Само
название "Коран" в переводе с арабского означает "то, что читают". Видимо
читать то, что осталось после Вселенских соборов во многом утратило
боговдохновенный смысл. Мухаммад познакомился с Кораном в откровениях,
книга ниспослана была Пророку частями, источником ее он называл "Небесную
книгу". Очень здорово, что Коран начали записывать еще при жизни Пророка.
Пусть не полный сборник сур, но отдельные фрагменты переданы, что
называется, из первых уст. Можно только представить, каким счастьем было бы
для христиан всего мира прикоснуться мыслями к подлинным речам Господа
нашего Иисуса, минуя формулировки евангелистов, да еще в редакции
Вселенских соборов. Справедливости ради надо заметить, что и судьба Корана
оказалась отнюдь не безоблачной. В соответствии с арабской письменностью
краткие гласные звуки тогда не записывались, это позволяло читать одни и те
же слова по- разному, придавать им особое толкование, что неминуемо привело
к разночтениям и к возникновению семи канонических вариантов изложения
Корана.
Искусственная христианизация римского общества, носила, несомненно,
формальный характер. Граждане, крестясь по воле императора, лукаво
пренебрегали духовной стороной принятого исповедания. Император щедро
одаривал церковную кассу, тем самым провоцировал многих принимать крещение
из корыстных побуждений. То, что раньше существовало как
"христианство-мученичество", в одно мгновение превратилось в
"христианство-процветание", поскольку открывало дорогу к почестям,
богатству, власти. Таким образом, христианская идея, которая дарована была
миру чтобы преобразить его, заразившись мирским духом, оказалась союзником
зла, рабом правящего класса. В конечном итоге церковь сделалась ареной
политической борьбы и расколола христианский мир на два противоборствующих
лагеря - на Западное и Восточное исповедание. В самом общем виде на Востоке
церковь сделалась необходимым придатком, инструментом светской власти, а на
Западе - государство стало играть роль инструмента, обслуживающего интересы
церковной власти.
В данном случае нет никакой необходимости анализировать сложные
теологические противоречия, разделяющие два магистральные христианские
направления, а они есть, и весьма существенные. Попытаемся разобраться
лишь: каким образом в общественном сознании римского исповедания созрела
коммунистическая идея? И почему эта идея реализовалась именно в обществе
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг