проказницу.
История с крымской скрипачкой заставила посмотреть на дело
ответственно и я прекратил рискованные игрища. Несколько лет не прикасался
к инструменту, пока однажды все таки решился очистить деки от злополучных
символов рока, что для скрипичного мастера не составляет большой сложности.
Последствия вмешательства в энергетику скрипки оказались для меня примерно
такими же, как в случае с ремонтом Стрибога, разве только в более щадящем
режиме. Сейчас, насколько осведомлен, скрипка находится в Германии,
по-прежнему радует слушателей своим чарующим звуком, и, надеюсь, не
доставляет законным владельцам не чаянных хлопот.
Глава шестая
Своим чередом наступил следующий, опять-таки юбилейный, в сорок лет от
штурма Зимнего, тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год. Тщетно пытаюсь
развеять розовый флер моего пионерского детства. То ли издержки возраста,
то ли коммунистическая бесовщина какая-то, но право же, вовсе не отложились
в памяти внешние признаки проявления социальных неравенств той поры. У нас
напрочь отсутствовало восприятие друг друга с позиции имущественного
превосходства. Невозможно даже представить, чтобы кто-то из моих
одноклассников позволил себе кичиться материальным достатком. Полагаю,
такая атмосфера была повсеместно, хотя в моем случае, справедливости ради
следует заметить, что я учился в необычной школе. В луганской школе номер
два учились преимущественно дети большого начальства, проживающего в
элитарной части города. Родители моих одноклассников - это все больше
директора, партийные боссы, вплоть до первого секретаря обкома, воротилы
торговли, золотопогонники.
Нет ничего отвратительней, чем нужда в детском возрасте. Ни за что не
соглашусь, будто бедность не деформирует душу ребенка необратимым образом.
Никакими разумными доводами не возможно объяснить маленькому человеку,
почему у одного все есть в изобилии, в избытке, а у другого только жалкие
крохи на общественном пиру жизни. У ребенка неизбежно возникают чувства
зависти, обиды, озлобленности, весь комплекс самых отвратительных ощущений,
беспощадно угнетающих становление полноценной личности. Поэтому я не
очень-то доверяю людям, бравирующим своим босоногим детством. Подозреваю,
что у подъездов многих преуспевающих ныне моих соотечественников
булгаковский профессор Преображенский поостерегся бы оставить без присмотра
свои бесценные калоши.
Безмерно благодарен своим трудолюбивым родителям, что лично меня
миновала суровая чаша сия. В нашем роскошном сталинском доме, одном из
самых респектабельных в городе, папа первым приобрел новую "Победу", модели
М-20. Шикарный по тем временам автомобиль, цвета "беж". Папа первым
построил капитальный каменный гараж со смотровой ямой, он и до сей поры
благополучно стоит во дворе. Сейчас- то я хорошо понимаю, что иметь
собственную "легковуху" означало по тем временам очень многое, было ознакой
высшего благополучия и доставляло истинное наслаждение.
Чего стоили одни только летние поездки к Черному морю. Машин мало,
дороги свободны, заправки, зоны отдыха, придорожные рестораны всегда
доступны, в образцовой готовности, без суеты и хамства, готовы предоставить
свои услуги. Автомобили ездили тогда не торопясь, скорость движения
позволяла полноценно общаться с окружающим миром. Ты успевал рассмотреть в
открытое ветровое стекло каждую травинку, любую птаху. Можно было свободно,
без оглядки остановиться у приглянувшегося озера, у чистой речки,
расположиться на отдых, хотя бы и на ночь, порыбачить, разложить костер,
слушать музыку, мечтать, любоваться звездами, надеяться и верить, что ты
храним на Земле чьим то добрым радением.
Летом я всегда спал на открытом балконе, прямо над въездной аркой
нашего благополучного дома. Удивительно бойко протекала по ночам дворовая
жизнь, когда со всей области свозили к начальству подношения, дары полей и
птицефабрик. Уже по резонирующим в парадной арке двигателям мог
догадываться, к какому подъезду и какому слуге народа обломилась
гуманитарная помощь в виде бараньих туш, коробков с куриными яйцами, ящиков
с вишнями, бидонов с медом. Попаховым мусорам, дабы те избежали страданий
голодающих Поволжья, дармовой харч подвозили в новеньких "воронках",
обкомовцам на черных "волгах", хозяйственникам - на крытых брезентом
газиках. Пусть мусора - народ и не самый сентиментальный, но жратва в
"воронках", несомненно, заряжалась благородной аурой, что придавало легкую
пикантность семейному достатку.
Я категорически не приемлю, когда начинают делить коммунистов на
честняков и проходимцев, не желаю слушать байки про истинных
ленинцев-бессеребренников и обкомовских злыдней, по черному опустошавших
колхозные закрома. Потому что все коммуняки, все до единого, паразитировали
на нуждах общества, другое дело, в меру отпущенных возможностей. Страна
советов была устроена таким замысловатым образом, что если вы устраивались
работать в гараже обыкновенным водителем, то в зависимости от того, были ли
вы большевиком или беспартийцем, возникали, как говорят в Одессе, две
большие разницы. Коммунисту немедленно предоставляли лучший автомобиль,
выписывались доходные путевые листы, что очень сказывалось на заработной
плате. Беспартийцу доставалась какая-нибудь подзаборная колымага, под
колесами которой в бесконечных ремонтах и протекал трудовой процесс, с
соответствующим денежным довольствием. Так было повсюду, в любой сфере
человеческой деятельности. А ведь были еще всевозможные премиальные
выплаты, санаторные путевки, пионерлагеря, устраивание детей в институт,
распределительные продажи, и коммуняки при раздаянии всех этих совковых
милостыней, стояли в первых рядах насмерть.
В пятьдесят седьмом году произошло событие, значение которого мы все
еще до конца не осознаем. Я имею в виду запуск первого искусственного
спутника Земли. Потом будет блистательная космическая эпопея с полетом
человека по околоземной орбите, с высадкой астронавтов на Луну и много чего
еще. Но все это будут, прямые свидетельства наших технических побед, ознаки
свершений научного толка. Тогда же произошло глобальное тектоническое
потрясение нашего вселенского миропонимания. Мало кто в действительности
знал, что из себя представляет, как далеко от Земли летает таинственный
спутник, и где его можно увидеть, хоть краешком глаза. Но люди напряженно
всматривались в ночное небо и впервые, за всю историю своего существования,
искали среди сонма звезд рукотворный маячок земного происхождения. То был
колоссальный, прежде всего психологический прорыв в глубины Вселенной.
Человечество впервые реально осознало возможность распространения своего
влияния за пределами Земли, к тому же, как бы воочию убедилось, что она
действительно круглая.
Мне, если верить календарю, исполнилось одиннадцать лет. Я по-прежнему
подхожу по ночам к своему любимому окну и вижу все. Вижу площадь, увитую
красным кумачом накануне большевистского шабаша. Плещутся на ветру знамена,
волнуются портреты вождей, надуваются транспаранты, голосят революционные
призывы. Ночь, площадь пуста, но гордо реет на шпиле Дома техники, щедро
политое кровью моих соотечественников, багровое знамя Октября. Спросите,
для кого реет? А так, для себя и еще для шельмующей на лишениях своего
народа кучке прохвостов, судьба отечества которых, ее великая история
никогда не касались и не интересовали.
Завтра седьмое ноября, стало быть в нашем доме развернется большое
гуляние. Побойтесь Бога вообразить что-либо худое, праздник состоится в
связи с днем рождения моей мамы, так уж случилось. Придет много гостей,
соберутся родственники. К этому времени все Дмитриевы перебрались в Луганск
и только бабушка Ульяна осталась доживать свой век в Красном Луче. Но
приедет и она, обязательно с дорогим подарком. Строгая, все еще энергичная,
так и не разлучившаяся до конца своих дней с памятью прошлых лет.
В ней постоянно присутствовала упрямая надежда на возможность
нечаянной встречи со своим мужем. Эта надежда подпитывалась массой
невообразимых историй, которых в круговерти войны и азарте сталинских
репрессий складывалось неимоверное множество. Цена человеческой жизни, по
тем окаянным временам, опустилась до таких смехотворных значений, что любой
делопроизводитель с легкостью путал фамилии, искажал адреса, не нарочито,
по известной славянской безалаберности. Иногда люди получали фронтовую
похоронку или лагерное извещение о смерти, а спустя некоторое время, давно
оплаканный, а часто и позабытый человек, возникал перед очами ошалевших
родичей. Бабушка дожидалась мужа всегда. Я даже уверен, если бы он постучал
к ней в окошко, то встретила бы его так, как встречают супруга с работы или
с прогулки. Она ничего не желала, не смела менять в своей жизни.
В нашей большой семье все дни рождения отмечались обязательным
образом, непременно с гостями и крепким застольем. Папин день рождения
приходился на тридцатое сентября, это было серьезное семейное торжество,
как по значению, так и по размаху. Все понимали, что без папиных именин не
было бы ничего и никого. Увы, время только подтвердила это. По
удивительному стечению обстоятельств многое в моей личной жизни оказалось
связанным с этой датой.
Поздравлять маму начинали рано, сразу по завершению демонстрации. Гости
приходили возбужденные, слегка разогретые в праздничных колонах. Папа
частенько приводил с собой нечаянных, непредвиденных гостей-сослуживцев, с
которыми остограммился на параде, чем немного огорчал наших бабушек, но виду
те не подавали. Жданные гости являлись с подарками, со свежими сплетнями,
анекдотами и хохмами, неизбежно возникающими по ходу грандиозного
праздничного шухера. Удивительное дело, как только начиналось застолье, о
"коммунистической пасхе" уже не вспоминал никто. Наверное, это великая
удача, что у нас был свой семейный праздник именно седьмого ноября. Мамин
день рождения, словно оберег, заслонял домашний очаг от большевистской
проказы.
Надо сказать, что по мере моего взросления самый главный советский
праздник постепенно изрядно тускнел, он приобретал откровенно ернический
характер. Люди, приближаясь к светлому будущему, радовались октябрю все
больше без вдохновения, это дело превратилось в одну из форм совдэповской
повинности. Человек, дерзнувший проигнорировать демонстрацию, рисковал
попасть в черный список, всегда хранящийся под сукном до известного часа.
При раздаянии совковых милостыней могли прокатить на талон для приобретения
ковра, или обнести детей путевкой в пионерлагерь.
Я хорошо помню октябрьские торжества в пятидесятые годы. Праздничная
демонстрация в Луганске была организована таким образом, что сначала почти
весь город собирался на Красной площади, под нашими окнами, чтобы оттуда
выстроенными колоннами двинуться к высоким трибунам, разбитым у подножия
памятника Ленину, по одноименной улице. Между прочим, немцы, оккупировавшие
город, не стали рушить памятник вождю мирового пролетариата. Они поступили
изобретательно - одели на голову Ильичу ржавое, поганое ведро и воткнули в
руки метлу. Вот таким веселым пужалом и стоял в центре города Владимир -
красное солнышко. Не понимаю, зачем и не знаю, что испытывали люди шествуя
широкими рядами перед местными партийными придурками, но я с чистой
совестью свидетельствую: под нашими окнами разворачивалось грандиозное
гуляние.
Ни свет, ни заря, на Красную площадь лихим десантом съезжались для
торговли праздничными угощениями всевозможные конские фуры, автомобили,
передвижные палатки. Они располагались по всему пространству площади, и из
них выгружались привезенные товары. С глухими вздохами выкатывались дубовые
пивные бочки, тарахтели ящики с портвейном, коньяком, лимонадом.
Разворачивались и выставлялись балыки, колбасы, сыры, окорока, корейки.
Специальными пирамидами, на подобие елки, укладывался "Гвардейский"
шоколад, шоколад "Труд", папиросы "Дюбек". Раскрывались торты, пирожные.
Вкус, аромат, сам вид этой снеди таков, что нынешнее гастрономическое
изобилие представляется неудачной пародией. Если современного молодого
парня прикормить той французской булкой да с ломтем хоть какой угодно
колбасы, он, как пить дать, замурлыкает "смело, товарищи, в ногу".
Следом за торговлей на Красной площади появляются мужчины в военных
формах. Они проходят спешно, в глянцевых сапогах, и не обращают никакого
внимания на яркогубых продавщиц, аж до дрожи накрахмаленных кокошников,
чующих славную поживу. Сразу за военными наступает черед мельтонов. Те идут
не торопясь, по-хозяйски оглядывая изготовившуюся торговлю и заранее
предвидя прорву хлопот, веселых и не очень. В восемь часов, как шайкой по
голове, со всего замаха врубают громкоговорители и площадь вздрагивает от
запала праздничных военных маршей. Будто по мановению дирижерской палочки
на Красную площадь вываливает разухабистый люд. Идут со знаменами,
портретами, шарами, транспарантами. Идут группами, вдвоем, поодиночке.
Шагают бойко, налегке, чисто вымыты и выбриты, в лучших одеждах, с сияющими
лицами, в полной боевой готовности. Каждая организация загодя определяет
место сбора на Красной площади. Вот там-то, как бы исподволь, и начинает
завариваться настоящее гуляние.
Никто не приходит на праздник с пустыми руками, потому что только глупые
люди начинают веселье с покупного. Портвейн, коньяк - это все будет, но
только потом, когда в захмелевших головушках деньги утратят привычную,
будничную цену.
Сначала кто-то украдкой, едва ли не из рукава, извлечет чекушку и
робко полюбопытствует: "Ну, а ждем-то чего?". Кто-то, покопошившись в
потаенном кармане обнаружит раскладной стаканчик, а кто-то шустренько
развернет пирожки, котлеты, огурчики. Женщины не будут стоять в стороне,
сейчас же настелят платки, по-своему разложат котлеты, огурчики, добавят
солений, курятинки. Возникнут фляжки, бутылки, стаканы, рюмочки, и уже не
разберешь: где чья котлета, где чье соление.
Для разгона, конечно, опрокинут за революцию. Только не надо, прошу
вас, думать, что при этом кому-то привидится залп "Авроры". Пьют,
во-первых, потому что собрались все вместе, что музыка кругом, что знамена,
что можно с начальством говорить на равных за одним столом. И как же тут не
выпить? Пьют, во-вторых, потому что для этого специально пришли и к этому
серьезно готовились. И, в-третьих, пьют потому что должно же это
чем-нибудь, когда-нибудь закончиться. Этот праздник, весь обернутый в
красное, должен же в конце концов обнажиться и показать свое настоящее
нутро.
А потом загремят духовые трубы, расправятся гармони, закружит, запоет,
запляшет подобревший народ и не потому вовсе, что седьмое ноября. Просто,
вдруг все почувствуют, что жизнь - удивительно вкусная штука. Однако у
распорядителей праздника возникнет немало хлопот, чтобы к назначенному часу
организовать весь этот разгулявшийся хоровод, с разноцветными шарами и
флагами, в стройные колонны советских тружеников.
Если разобраться, то коммунистическая эйфория пятидесятых, а она была,
самая прекраснодушная из всех лет советской власти, во многом обусловлена
смертью Сталина. Так всегда бывает, когда из жизни уходит настоящий хозяин,
а оставшиеся наследники, погрустив для порядка, пускаются в проматывание
накопленного капитала. Советский народ, вкупе с Никиткой Хрущевым, по
простоте душевной решил, что это прикативший с гор злодей Иосиф
препятствовал строительству коммунизма. Хотя, в действительности, именно с
уходом Сталина и завершилось его реальное конструирование. Пусть никто не
сомневается, отпусти Господь вождю еще десяток лет и страна организованно
вступила бы в светлое настоящее, имея в виду, что хождение денежных знаков
на территории Союза было бы прекращено, за полной ненадобностью. Все как
взаправдашней зоне.
Со смертью Сталина фактически начался глубинный распад гигантской
империи. Страна, взнузданная усилиями человека- дьявола, была настолько
крепка и надежна, что понадобилось сорок долгих лет для бездарного ее
разрушения. Трагедия страны советов заключается в том, что Ленин и Сталин
лепили ее под себя, под свой злой гений. Только в случае прихода к власти
такого же человека-демона могло продолжиться ее успешное функционирование.
Однако сама система не в состоянии была репродуцировать из своих высоких
рядов настоящего предводителя и потому она была обречена. Людей, равных по
масштабу обитателям мавзолея, возносит стихия бунта. В тепличных условиях,
когда становление личности волочится по пионерским и комсомольским
дружинам, вожди не созревают.
Для того, чтобы понять, кем был Сталин или какой-нибудь там Брежнев,
достаточно взять любую вещь, сработанную в сталинские времена, - табуретку,
шифоньер, топор, ботинок, книгу, чайник и сравнить ее с подобным
экземпляром эпохи Леонида Ильича. Если в первом случае на всем лежит печать
надежности, добросовестности, то во втором - везде халтура, подтасовка.
Ключ к разгадке этого феномена очень прост. При Сталине не было двойной
морали. Можно соглашаться или нет со сталинской идеологией, но это уже
другой вопрос. При Брежневе страна действительно превратилась в империю
лжи, причем не в рейгановской, а еще в более дикой редакции, потому что эта
ложь, в первую очередь, была обращена против
собственного народа.
Я убежден, что в массовом сознании большевистский обман окончательно
оформился к полувековому юбилею Октября, к тысяча девятьсот шестьдесят
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг