перемигивались. Их держала злоба. Знали отлично, что магус так бодр и
невозмутим сейчас потому, что пьет энергию их страданий; давали себе
обещание при удобном случае отплатить учителю тем же - и уж наверное
поизмываться над новичками, младшими товарищами.
Стронувшись с места, на своих восьми колесах покатился первый паролет,
за ним поспешили другие. Грохот перешел в многоголосое басовое завывание,
подобное реву бури. Сплошная стена дыма и пара не давала толком рассмотреть
отрыв от поля. Лишь темные, взбирающиеся в синеву реки указывали путь
армады.
VIII
Будто уколовшись о ядовитый шип, отбросила Агна от себя ларец;
рассыпались по полу бутылочки, выточенные из самоцветов, малые шкатулочки.
Иные разбились. Густой сладкий запах наполнил горницу. Она выбежала в сени.
Почему-то именно сегодня утром, в отсутствие мужа, захотелось
попробовать женских снадобий, подаренных чужаком. К собственному удивлению,
она довольно быстро разобралась, что в наборе к чему, и стала вовсю
обрабатывать свое лицо: румянить, пудрить, подводить ресницы и брови,
накладывать ярко-розовый блеск для губ. Не совсем похожая на себя, но
какая-то по-новому яркая и соблазнительная, гляделась в зеркало Агна. Хорошо
бы увидел ее такой, вернувшись, Ваюр.
Но почему, собственно, только он один?.. Инкэри тоже посматривает на
ладную, высокую Агну, на ее крутые брови, ясные серые глаза, ржаные волны
волос; а уж он-то повидал мир и наверняка разбирается в женской красоте.
Может, и ласкать умеет так, как у суверов и не слыхивали? Нежданно она
представила себя в объятиях гостя, увидела узкие красные губы его,
сапфировые глаза. Да разве только Инкэри хорош? Припомнился Агне подручный
Питара, молотобоец Шеша; как-то застала она его за наковальней, потного, до
пояса одетого литыми мышцами. И еще нескольких градчан, мужей видных,
представила она рядом с собой, шепчущих восторженно, жарко обнимающих.
Хватило сил прийти в себя и швырнуть в угол искушение подземцев. Так
вот что за свадебный подарочек преподнес ей купец!..
Долго, тщательно смывала краски с лица, утиралась вышитым рушником.
Вдруг и Ваюр опостылел, с его разрушительным безумием. Не знала, не понимала
его до сих пор девчонка, - сегодня открылся.
Выйдя из дому, она всей грудью вдохнула свежий воздух. Да свежий ли?
Все сильнее пахло гарью. Злые дымы поднимались за крышами, в разных концах
града.
Набив угольными брикетами топку паролета, Инкэри быстро разогрел оба
котла и вернулся в кабину.
Дым от горящих усадеб уже заполнял все кругом. Кашляя и пытаясь
разглядеть дальнейший путь, альд выкатил свой корабль на улицу. Шла она,
хорошо утоптанная, между краями Ратхаевой усадьбы и почти столь же богатой -
младшего брата его, Сидхана, отца Ваюра. Ограды, как и везде у суверов, были
условны: ряды редко стоящих столбиков, вырезанных в виде птиц или смешных
лесовичков под грибными шапками, а над ними - ветви яблонь да вишен,
встречающиеся над серединой улицы. Впрочем, сейчас ветви были голы, и в
садах гуляли огненные петухи.
Вырулив на прямую, паролет затрясся от дробного стука, черные столбы
поднялись из труб, завыли воздушные винты. Инкэри разгонял машину для
подъема.
Третьего дня вечевой суд окончился побоищем. Как только перед скамьей
рухнул застреленный Ваюром кузнец, на убийцу набросились сыновья Питара.
Выстрелив еще раз, Ваюр уложил старшего из них, Пуршу; затем родичи и друзья
Ратхая, сомкнувшись, потеснили Питаровых детей. В свою очередь, подвалило
кузнечное братство, оттаскивая и молотя Ратхаевых.
Опрокинули лаву с трупами девушек; из развернутых пелен выкатились
нагие изуродованные тела. Озверелые вечевики топтались по ним, по цветам
поминальным; заодно размозжили в пыль и детские косточки.
Тщетно пытались успокоить люд священники, на сходбище закипела свалка.
Может быть, никогда не видел такого под своими ветвями тысячелетний дуб.
Женщины бросались на помощь мужьям; некоторые уже сбегали домой, чтобы
вооружиться ухватами, кухонными секачами и всем иным, пригодным для боя.
Настоящего оружия в домах суверов не было, разве что охотничьи луки да
рогатины; их жены приносили мужьям.
Еще несколько раз полыхнула с громом огнебойная трубка Ваюра, затем ее
владельцу сломали руку. Агне едва удалось вытащить мужа из потасовки и
довести его домой.
Но день был короток; не успели оглянуться, как навалилась тьма. Складки
радужной завесы отрешенно заколыхались в небе. На сходбище - верх не взял
никто. Унося избитых, искалеченных товарищей, отступили обе стороны. Сам
ганапат, забрызганный своей и чужой кровью, уходил в защитном кольце
родичей, грозя колуном и выкрикивая проклятия.
В новом своем, о двух жильях, доме, в горнице с наглухо закрытыми
ставнями, при свете каганца Агна поила мужа целебным отваром трав. Лежа на
постели, с кровавой запекшейся коркой на пол-лица и рукой в лубке, - Ваюр
мало напоминал того веселого, гордого силача, что еще так недавно,
подбоченясь, восседал верхом на громадном индрике. Однако глаза гончара
плохо отвечали облику поверженного, разбитого бойца. Жар неутоленной
ненависти горел в них. И когда Агна вновь поднесла корец с лекарством,
раненый резко, гневно отвернулся.
- Что ты, милый? Это надо все до дна выпить, так велит видан-целитель.
- Не до лечения ныне, жена, - хрипло ответил Ваюр. - Когда из
Приречного конца людишки хотят извести весь наш род, град захватить. Вот,
напраслину сплели на дядю Ратхая... надо мне встать!
- Помирились бы вы, право слово! - Глаза женщины полнились влагой. -
Ведь мы же все суверы, одних богов дети... никогда раньше не ратились,
войной друг на друга не шли! Ну, пусть даже и виноват дядя Ратхай... прижил
младенца с дочкой Питаровой... кровь горячая, и ты такой же! Кто в жизни не
ошибался? А убитых не воскресишь! Бросьте оружие, обнимитесь да поцелуйтесь.
Сурин всех простит!
Заметавшись на постели, муж так и взвыл:
- Не бывать нам под кузнецовыми, под кончанскими! Где топор мой, где
трубка огнебойная?! Ничего, я и одной рукой накладу их, как поленья,
большего на меньшего!..
Страшной была эта долгая, вчетверо длиннее дня, ночь. Оба почти не
спали. А утром, с топором на плече и подарком Инкэри за поясом, ушел Ваюр. И
тогда, не зная, куда себя девать, в конце концов, взялась Агна за
лакированный ларец.
Увидев град чужим и горящим - вернулась она в дом, но лишь затем, чтобы
замотать платом голову и вновь выбежать на улицу. Пусть Ваюр сам ищет ее,
если излечится от наваждения подземцев, если захочет вернуться к любви.
Теперь заботило одно: добраться до родительского дома, стоявшего на краю
Гопалова конца, увидеть отца с матерью. Побежала каменными вымостками,
проложенными по улицам вдоль границ усадеб.
Да, град был чужой, иного слова она не смогла бы подобрать. Тишины,
красоты и благолепия, коими был славен Гопалар, - как не бывало. Из
Приречного конца тянуло копотью, горели усадьбы и в Суриновом. Напротив дома
Сидхана, отца Ваюра, посреди улицы вниз лицом лежал мужчина, полголовы у
него было снесено; лишь по стоячему расшитому воротнику рубахи да по
ярко-желтым сапогам Агна узнала красавца-щеголя Вишту из родни Ратхая. (Она
и его к себе примеряла, давеча красуясь перед зеркалом.) Впереди, в дымной
глубине прохода между нагими корявыми садами, слышались женские крики,
перебегали тени.
Ошалев поначалу, напуганная и сбитая с толку увиденным, - выскочила на
вечевую площадь. Но там ждал новый, пущий страх, какого Агна даже не могла
вообразить: огнем был объят священный дуб. И хотя лишь с одной стороны по
кроне его, по охряной листве вились, ползя к верхушке, пламенные змеи, хотя
суетились вокруг древа люди, с плачем выплескивая на него воду из ведер, -
по силе огня, по жадному и требовательному его реву было ясно, что дуб не
спасти.
Опомнившись, Агна свернула в сторону Суриновой околицы, - но тут
навстречу ей выскакал всадник. Она узнала Парвана, одного из близких родичей
Питара. Волосы сапожника были всклокочены, лицо в саже; у седла Парван
держал окровавленную кочергу.
Сперва не узнав закутанную Агну, он хотел было прорысить мимо; однако,
придержав гнедого, вернулся и сказал:
- А-а, это ты, Ваюрова сука?! Ну, держись!..
Светлые бешеные глаза на закопченном лице почему-то испугали ее больше,
чем занесенная кочерга. Вдруг бич хлестнул по земле, сверкнула длинная
искра, и Парван, с багровой дырой во лбу, стал валиться назад, пока не
рухнул с коня.
"Ваюр?!" Но это был не муж, стреляло не его колдовское оружие.
Из продымленного сада вышли знакомые мужи, все - вооруженные так, как
во граде никогда не водилось: мечами, секирами с блестящим лезвием. Один,
малорослый бородач, портной Будха, для малышки Агны некогда делавший из
обрезков чудесные куклы, утер бороду рукою с зажатой в ней огнебойной
трубкой.
Откуда было знать женщине, что мужчины из обоих воевавших концов нашли
сегодня оставленные кем-то на перекрестках и в усадьбах, завернутые в
мешковину охапки смертоносных орудий? Лишь из легенд, сложенных в
незапамятные века, суверы узнавали о таковых да порой глубоко под землей
находили ржавый клинок либо закаленное жало для копья. А тут было все
новенькое, зловеще сверкавшее; древка и рукояти пришлись по рукам, и любо
было взмахивать разящей сталью.
Нашлись там же и огнестрелы, каждый из которых мог выбросить с десяток
дырявящих молний. Боги ведают почему, но обретшие их мужи сразу соображали,
как надо пользоваться страшными трубками.
- А вот сидела бы ты дома, девонька, - наставительно сказал Будха - и,
дунув в горячий ствол, засунул трубку за кушак.
- Я к родителям иду, дяденька. Вон что во граде творится, как бы их дом
не подпалили.
- Ну, ну! - Портной расплылся в усмешке. - Тогда, ясное дело, тебя и
силой не удержишь. Иди, девонька, да сама остерегайся! Может, нож хороший
тебе дать? Позаботилась какая-то добрая душа, снабдила Суринов конец чем
надо.
"Черная душа, - молча откликнулась Агна. - И я точно знаю чья!.." Не
взяв ножа, побежала она дальше.
Шум и крики нарастали. Двое чернолицых всадников промчались с факелами;
один на скаку жутко улыбнулся женщине, так, что она чуть не лишилась
сознания.
Треща и почти человеческие издавая стоны, покосилось, оползло, рухнуло
большое строение, взметнулся высокий столб искр. С другой стороны, ломая
деревья, выбежал перепуганный индрик, на левом боку у него горела шерсть.
Агна едва успела отбежать с пути великана; стало слышно, как, идя по прямой,
он обрушивает усадебные хлева и амбары.
Наконец, она достигла околицы. Здесь, в небольшом доме, девятнадцать
весен назад родилась единственная дочь у немолодых уже Амиты с Якшей;
незачем было старикам возводить хоромы, так и остались в малой усадьбе с
огородиком и посадкой малины, из которой летом не вылезала Агна.
Она так и не узнала, что случилось с отцом и матерью. Может, ушли
куда-то, когда с большой соседней усадьбы, принадлежавшей родичам жены
Ратхая, а стало быть, с особой яростью разгромленной питаровцами, - пламя
перекинулось на их скромное хозяйство. Возможно даже, хотели старики
добраться до ее, Агны, нового дома, да сбились с пути в воюющем (сам с
собою!) граде; сидят сейчас где-нибудь под уцелевшей крышей... прячутся в
саду или того хуже. Слышится частая пальба огнестрелов; с топотом носятся
покрытые копотью всадники, швыряют факелы в еще уцелевшие усадьбы. А как
бежал напролом, все снося, пылающий индрик!
Стоя над угольями, оставшимися от родного гнезда, Агна старалась не
думать о худшем. Губы кусала, чтобы не зареветь в голос, не рухнуть прямо на
эту груду догорающих, подернутых седым пеплом брусьев и стропил. А потом
подняла взгляд к затянутому облачной кисеей небу. На фоне его, хорошо
видимая отсюда, с околицы, чернела девятилучевая звезда - голова Гопалы.
Глядя на нее, женщина приняла решение.
IX
Поднявшись на пологий холм, Агна оглянулась на родной Гопалар - и
замерла, ошеломленная. Чуть ли не весь град был накрыт дымным куполом; лишь
самые высокие башенки, навершия с солнцами и петухами выставлялись из него.
Разве что гавань речная не была еще затянута этим маревом да сама река: на
Ардве, против обыкновения, виднелось множество цветных парусов. Она
догадалась: кто может, спасается на ладьях, плывет, куда глаза глядят, от
пожирающего себя града.
Присмотревшись, поняла Агна: купол-то не простой! Клубы серые, бурые и
угольно-черные, рдяным и оранжевым подсвеченные изнутри, почему-то не
растекались за околицы, висели единой плотной шапкой. И шапка эта разбухала,
становилась все гуще, тяжелее. Казалось, кошмарный груз сейчас раздавит
оставшиеся дома. Представилось Агне, что не дым перед ней от усадеб,
подожженных воюющими родами и концами, но ставшие видимыми худшие чувства
градчан: ярость, жестокосердие, бешенство мести. Вот они-то и душат, и
лишают жизни дедовский град, нависнув над ним непроницаемым колпаком.
Отвернувшись, она побежала дальше, туда, где за пожелтевшим лугом
рисовалась, в полнеба, скальная гряда, а посреди нее, в выемке,
звездоголовый силуэт бога. Не может быть - неужто всего лишь треть месяца
назад, столь полная счастьем, что боялась его расплескать, этой же дорогой
шла Агна, и вел ее за руку любимый, и плясали вокруг нарядные, беспечные
градчане, и пара серых медведей хранила жениха с невестой от подземной
нечисти?! Ах, не уберегли медведи ее любовь.
Вот и Сувой, спиральная тропа, огороженная гранитными голышами. Некогда
кружить по ней, - скорее к храму, к храму!..
- А ну-ка, постой, девонька.
Кто это остановил бег Агны? Сам столетний Йемо, первый из гопаланов.
Стоит на другой стороне Сувоя, в своих белых одеждах, и строго опущены белые
всклокоченные брови на сухом темном лице.
- Обойди-ка, милая, тропу. Так оно лучше будет.
Поколебавшись - все же не посмела ослушаться. Пошла Сувоем, стараясь не
задеть ни одного камня: плохая была бы примета. А когда одолела тропу, -
куда и страх ушел, и тоска вместе с ним! Даже сердце стало биться ровнее.
Тут только, впервые в жизни, поняла Агна: вот для чего выложена спираль на
пути к святилищу! Покуда обойдешь, утишишься, со спокойной душой
приблизишься к храму.
По прямой тропке вышла она из центра Сувоя. Но кто это успел подойти,
встать рядом со священником? Кривоног, приземист, одет в волчью шкуру;
густые темно-медные, точно у индрика, волосы до лопаток, такая же борода на
всю грудь. Видан-зверун Аранья! Голосом гулким и хриплым, словно из лесной
берлоги исходящим, сказал:
- Вот и дождались мы тебя, родная!..
Хотела Агна ответить что-то, поклониться обоим старцам, - но тут над
головами раздался, нарастая, громовый треск. Похож он был на кудахтанье
огромной железной курицы.
Все трое подняли взгляды. Прямо к лику Солнцебога в синеве проползал
двухтрубный летучий корабль. Хмурый, грязный след оставлял он за собой,
словно удушливый купол над градом выпустил длинное щупальце с паролетом на
конце.
X
- А не наделает он там дел?.. - первое, что пришло в голову, спросила
Агна.
Помолчав немного, Йемо показал рукой на храм: войдем, мол. Но вошли они
не через крыльцо, не в молельню со статуей Сурина, а через другой вход. И
оказались в малой горенке, где на топчане тесная, будто детская постель была
закрыта простым беленым полотном с узорной каймою, а рядом, на дубовом
столе, стоял кувшин и лежали на глиняном блюде краснобокие яблоки. Крошечный
алтарь на стене вмещал куклу Гопалы, высотой в две ладони, убранную сухими
цветами душицы, тысячелистника, клевера и зверобоя. То было жилище первого
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг