Но сроду-веку не слыхивали о том, чтобы градчанин, да не простой, а
выборный вождь, в летах уже зимних, при живой жене и немалом потомстве взял
новый брак с молодой незамужней девкой. И гопаланы не признают такой
преступный союз обожением. Блуд бывал, понятно, однако доселе его удачно
прятали. А тут - встречи тайные, младенец убиенный. Словом, то ли одного
Ратхая, то ли вместе с распутной Камой суд почти наверняка обрек бы на
вечные скитания. И прощайте, дом - полная чаша, почет от людей, привычная за
два с лишним пятилетия власть! Хижина где-нибудь в лесу, жалкий при ней
огородик, добыча, все более скудная - ведь ему, как-никак, уже седьмой
десяток... еще Кама навяжется, корми ее. И после нищих, мучительных лет и
зим (многих ли?) - смерть, достойная лесного зверя, после которой никто не
проложит Ратхаю путь в блаженную обитель, спалив его тело на костре,
зажженном лучами Солнцебога.
Четко, как это умели в Альдланде, отследив мысли хозяина, Инкэри, уже с
полной уверенностью, сказал:
- Запоминай слова. Когда будешь говорить, смотри на того, кого хочешь
заклясть.
И жестко добавил:
- Лучше - смотри на обеих.
Большой, словно медведь, Ратхай вздрогнул всем телом. Махом налил себе
кружку, вытянул до дна. Поднялся - глянуть, не слушает ли кто. Но пусты были
сени третьего жилья, где, в своих личных покоях, сидел он ныне с гостем, и
по наружным лестницам никто не ходил.
Вернулся к столу. Хмель качнул ганапата, рукавом он чуть не сбил
настольный светильник.
- Запомнишь ли? - усомнился пришелец.
- Ничего, у меня память что прикус собачий... вопьется, не выпустит.
Давай!..
И вот теперь, под сотрясающий землю топот индриков, он готовился
совершить ужасное, но необходимое. Окончательно себя взбодрив, сомнения
отогнав лихостью, - "кто смел, того и гора", - Ратхай взглянул на Каму с
Сарамой. Нарядные, раскрасневшиеся, в окружении парней стояли они возле
самой ограды поприща; младшая прыскала в рукав от молодецких шуток, Кама же
отчужденно кидала в рот леденцы. И эта ее отчужденность ("таится,
готовится!") окончательно прервала колебания вождя. Отойдя на пару шагов,
будто увлеченный зрелищем гонок, чуть слышно забормотал он:
- Ахрр ахаррар уртиго бенефро забурро.
Матерый Див, с Ваюром на шее, уже отставал немного от прочих: был он
силен, но сказывались годы. В те мгновения трусил он возле хлипкой ограды. И
вот, словно некий зов услышав, осел индрик на задние ноги, хобот задрал
ввысь, поднял гигантские кривые бивни... и повернул налево, на толпу. Даром
вожатый терзал его затылок окровавленным стрекалом. Колья и ветви только
хрустнули. Не успев отбежать, под ножищи зверя упала Кама; сестра ее,
бросившись спасать, была обвита кольчатым змеем хобота.
Вопль Сарамы разнесся надо всем лугом. Высоко подняв девушку, - лишь
синий летник мелькнул васильком, - индрик ударил свою жертву оземь.
VI
Вечевой дуб, посаженный самим Солнцебогом, был, по вере гопаларцев,
намного старше их града, но до сих пор являл живость и силу необыкновенную.
Одним из первых в округе он надевал нежно-зеленую листву, последним -
сбрасывал золотисто-коричневую и каждый год ронял сотни спелых желудей. Кто
из пришлых бывал здесь, непременно их прихватывал с собой; на весь Сувер
разбежалось потомство царь-дерева, давая начало дубравам.
Утром под еще не облетевший шатер дуба, к самому стволу поставили
скамью с резной спинкой. Рельеф изображал летящих, крылья вперехлест,
лебедей, а над ними солнечный лик. То была судейская скамья, и заняли ее
самые чтимые вечевые старцы. Против обычая, не сидели в их ряду ни ганапат
Ратхай, ни старейшина кузнецов Питар. Зато, чтобы придать особый вес каждому
слову суда, приглашены были старшие служители богов. Рядом с белыми
гопаланами воссел в зеленых, украшенных золотом, одеждах славитель Матери
Сырой Земли. Одетый в сине-красное, с рубином на челе, вставленным в
головной обруч, сидел глава храма Перкуна. Серебристый плащ поверх голубого
платья отличал священника Сумы-Луны.
Перед судейской скамьей поставили низкую лаву, а на нее возложили тела
Камы и Сарамы. Жестоко изуродованные, были они с головой закутаны в белые
саваны.
Добровольными стражами суда, молодцами из подмастерьев, был приведен и
поставлен перед судьями подсудимый Ваюр. Между ним и старцами стыли тела
убитых дев.
В собиравшейся толпе иные знатоки шептались: если молодца признают
виновным, стоять ему сегодня краткий день рядом с трупами своих жертв,
терпеть проклятия, а то и побои от градчан; полную чашу позора испить долгой
ночью, возле костра, который отправит в блаженный край души умерших, - а
утром навеки покинуть град. Уйти из всех селений суверских, на жительство в
леса, в горы. Молодая жена сама решит, следовать ли ей за мужем. Пожелай
Агна остаться, и брак тем самым будет расторгнут.
Главный судья, Йемо, - никем не избранный, но признанный всеми, -
видел, что вече распадается на две части. В одной сошлись, угрюмо глядя,
мастера, их старшие сыновья и подмастерья из кузнечного братства, а с ними
мужи Приречного конца. Все они, ясное дело, держали сторону истца Питара, и
сам он стоял впереди, мрачнее грозовой тучи. Отделенные от них полосою
пустой утоптанной земли, сдвинулись плотной массой все, кто стоял за Ратхая
и его родню, мужи Суринова конца; и ганапат, одетый богаче вчерашнего, в
парчовой шапке, с золотой гривной на шее, возглавлял своих.
Впрочем, обе половины веча сходились в одном: ждали обвинения. От того,
как оно прозвучит, зависело многое. Сочтут ли судьи, что Ваюр нарочно пустил
индрика на девушек - либо просто не удержал взбесившегося зверя?..
После недолгого совещания с другими судьями, поднявшись и рукой
успокоив говор, повел свою речь Йемо. Тихий надтреснутый голос ловили жадно.
Суть же была сказана так:
- Индрик, вожатым коего был мастер-шорник Ваюр, сын Сидхана, нежданно
сломал ограду поприща и стал топтать собравшихся градчан. При сем погибли.
Хотел старый, мудрый гопалан успокоить обе стороны, и вышло славно:
вроде бы и Ваюр не направлял зверя на сестер, и сам индрик, взбеленясь от
чего-то, вовсе не указанных вожатым людей лишил жизни, а первых попавшихся,
кто стоял ближе. Брови Ратхая стали подниматься; друзья и родичи его
одобрительно закивали, погладили бороды. Приречный конец, однако,
безмолвствовал; Питар по-прежнему смотрел исподлобья.
Священник Богини-Матери предложил вызвать видана-зверуна Аранью,
первого умельца по части приручения индриков. Послали за ним. К счастью,
видан стоял в задних рядах на сходбище.
Вид у досточтимого Араньи был самый подходящий для знатока и укротителя
зверей. Приземистый, одетый в кожу и мех, буйно бородатый, с волосами до
лопаток, перетянутыми кожаным жгутом, - он уверенно растолкал народ и вышел
к скамье.
Спрошенный, Аранья сказал хрипловатым басом:
- С ними случается. Вроде припадков. Правда, чаще весной. Когда кровь
играет. Или в сильную жару. Но бывает всяко. Див, правда, спокойный, и лет
ему много. Я молодой был, когда мы его отбили от дикого стада. Однако и
старые порой выкидывают. Пару случаев помню, когда они сходили с ума.
Крушили все вокруг.
- И что же ты тогда делал? - когда молчание затянулось, спросил гопалан
Дживан.
Аранья пожал мощными плечами:
- Пришлось отравить. Яд у меня имеется. - В кривой улыбке он поднял
левый угол рта. - А иначе индрика и не свалишь. Стрелы да рогатины - для
него щекотка.
Слова зверуна и судей, и Ратхаеву сторону настроили еще более
доброжелательно. В крайнем случае, придется отравить лишь помешанного
Дива, - жаль, но это, можно сказать, малая жертва сравнительно с осуждением
Ваюра и горем Агны.
Женщина изо всех сил махала мужу. В его оправдании уже почти никто не
сомневался. Вот сейчас встанет столетний Йемо и скажет: "Суд принял решение,
да утвердит его вдохновляемое богами вече! Взвесив и обсудив дело об
убиении..." И так далее, вплоть до слов, которые наполнят радостью всех
друзей Ратхаева дома: "Считать Ваюра, сына Сидхана, в совершении сего
невиновным!"
Но едва успел Аранья договорить, с места еще не сошел, как вдруг рядом
с ним оказался разгневанный Питар. Ладонь опустив на одно из закутанных
девичьих тел, он закричал громко, требовательно:
- Градчане, братья! Не без причин были убиты мои дочери, и не
взбесившийся индрик в том повинен! Смотрите же!..
И, сделав еще шаг к судейской скамье, кузнец с поклоном подал Йемо
сверток, который до сих пор прижимал к себе. Дрожащими руками гопалан
развернул. В тряпице лежали тонкие детские косточки, а среди них - маленький
череп с безобразной дырой во все темя.
Сходбище охнуло единой грудью, подаваясь вперед, поближе. Йемо высоко
поднял на ладони крошечный желтый череп, - Питар же в это время,
захлебываясь, рассказывал всем жуткую историю о грехе своей дочери с
ганапатом. Сам Ратхай лицом оставался невозмутим, но столь сильно сжал
набалдашник своего посоха, что побелели костяшки пальцев.
Вокруг площади, отделяя ее от ближних усадеб, шла широкая кайма травы.
Обычно на ней паслись козы. Сейчас кайма была сплошь занята градчанами, не
имевшими права на участие в вече: женщинами, детьми, юношами, не достигшими
мужского возраста - двадцати пяти лет. Стоя или сидя на прогретой солнцем
земле, люди ловили каждое слово. Среди неполноправных, как чужак, однако в
первом ряду - стоял Инкэри. Сами не понимая почему, градчане его слегка
сторонились. Скрестив руки на груди, улыбчиво щурясь, гость с видом
добродушного снисхождения следил за всем происходящим. Но когда явлены были
суду доказательства страшной вины Камы и Ратхая, когда Питар начал
громогласно повествовать об их преступлении, - разом изменился в лице
чернобородый альд. Правой рукой сделал несколько судорожных движений, будто
рисовал в воздухе угловатые знаки, и режущий взгляд синих глаз навел на
Ваюра.
Доселе тот, скованный судебным обрядом, так и продолжал стоять у
скамьи, руки уронив и глядя себе под ноги. Но тут словно очнулся. Поднял
глаза. Взглянул на кричавшего Питара и спокойно полез к себе за пазуху.
Сверкнул гравированный ствол оружия, подаренного гостем. Вспышка и
хлесткий удар заставили всех отпрянуть, а кого-то и осенить себя коловратом,
против темных подземцев. Прерванный на полуслове, кузнец схватился за грудь;
кровь толчками стала выплескиваться из-под его пальцев, и Питар грузно осел
наземь.
Вскочили судьи. С диким воплем бросилась расталкивать народ Рукмина, за
ней бежали Питаровы сыновья.
Чуткий Инкэри поймал на себе взгляд, обернулся. Со своего места вблизи
от судей, - право стоять там она получила как жена обвиняемого, - на него
пристально смотрела Агна. Выражение ее глаз было трудно разобрать.
VII
Наставали ненастные дни: ветер с океана гнал рваные полотнища туч,
волочил шлейфы тумана; брызги соленой воды залетали на столичные улицы. Но в
это утро Дом Власти постарался, и над взлетным полем в вышине не висело ни
облачка. Хмурь небесная, кипя, с двух сторон обтекала простор, вымощенный
плавленым камнем.
- Я выбрал самое подходящее место и время для того, - сказал
магус-наставник, - чтобы поведать вам о великом делании Альдланда. Ныне,
впервые за все годы учения, вы можете быть посвящены в него.
Резкий голос магуса легко перекрывал шумы, доносившиеся с поля: шипение
пара, стук разогреваемых двигателей. Группа старших учеников, завтрашних
стажеров, молчала, не отрывая глаз от учителя. А тот прохаживался перед
ними, заложив руки за спину, и полы распахнутого кожаного плаща летали за
ним.
Дойдя до некой, им самим выбранной точки на гладком покрытии, наставник
разворачивался на каблуках сапог и шел назад, опять же, до определенного
рубежа. Но на середине расстояния вдруг становился лицом к воспитанникам и
бросал следующую фразу.
- Давным-давно, на заре веков, произошла битва между Тем, Чье имя
запрещено произносить, и иными сущностями, называвшими себя светлыми богами.
Вы знаете об этой битве. И знаете также, что так называемый свет - на самом
деле низшая из мировых энергий: она имеет пагубное свойство заполнять собой
все пространство и вытеснять прочие, куда более важные вибрации. У того, кто
способен наблюдать лишь видимый свет, складывается поверхностная, плоская
картина мира. Но об этом мы говорили многократно, и вы уже хорошо умеете
постигать глубину и многообразие Тьмы. Сегодня речь о другом.
Полы плаща высоко взлетели при быстром развороте, блеснуло под солнцем
серебряное шитье на сером кителе. Наставник продолжал:
- Случилось так, что победили божества света. Неименуемый был вынужден
удалиться под землю, в области, где вечно царит благодатная, скрывающая
огромные силы Тьма. Там он и находится до сих пор, вместе с бесчисленным
воинством служащих ему ларв и демонов. Но вы знаете и это. А теперь о новом
для вас.
Магус больше не ходил взад-вперед; стоял, из-под залысого выпуклого лба
обводя давящим взглядом своих подопечных. Взмахивая рукой, показал, как
что-то вырывается из земли:
- Много раз Тот, Кого мы не смеем назвать, пытался вернуться во
Вселенную. Попытки эти отмечены в хрониках как большие землетрясения или
извержения вулканов. А почему происходило именно так?..
Ритмичный шум на поле усилился, и магусу пришлось поднапрячь голосовые
связки.
- Да потому, дети мои, что кратчайший путь на земную поверхность был
перекрыт Неименуемому. И перекрыли его не горы, не пласты камня и металла, -
с ними бы Он справился. Нет! На пути встало шаманство светлых богов. -
Велико было презрение, с которым учитель выплюнул последние слова. - Целая
область была развращена ими, и вибрации света встали на пути Неназываемого.
Ничто в людях этой страны не откликалось на призывы Тьмы и ее Повелителя!..
Загромыхали, взревели запущенные двигатели; на этом фоне удалось
наставнику лишь выкрикнуть:
- Эта страна зовется - Сувер, и там сегодня нашим посланником пробита
брешь в доселе непроницаемой обороне света! Туда отправляется флот, который
вы видите, чтобы вступить во владение краем, где скоро выйдет наземь Тот,
Чье имя...
Конец фразы утонул в оглушительном гуле и сотрясающем землю грохоте.
Шагах в тридцати от юношей и их учителя набирал обороты десантный
корабль. Его стальное клепаное крыло возносилось высоко над головами. Поверх
длинного, как улица, багряно-черного корпуса дымили четыре низких скошенных
трубы. Ширкая по воздуху, концами лопастей, чуть не касаясь поля, вращались
все быстрее гигантские винты на переднем крае крыла. Передний трап был
откинут, и под закругленным, со срезом палубы, носом втягивалась в трюм
цепочка тяжеловооруженных полумехов.
Почти вдвое выше человека, рядом с кораблем они казались муравьями,
вставшими на задние лапы. Но ученики, зоркие молодые люди, различали все
подробности: гнутые пластины мощных доспехов, руки с режущими и рубящими
орудиями вместо кистей; огнебойные трубки торчком изо лба, а над ними,
вокруг головы, пояс круглых бессонных глаз.
Вслед за первым кораблем, почти до края поля тянулся ряд паролетов, и в
каждый из них вливались колонны безликих воинов. А возле молча марширующих
полумехов, ростом им по грудь, деловито похаживали командиры-магусы. В
кожаных плащах, без головных уборов, дабы ничто не мешало излучению мозга, -
властью воли и слов они направляли посадку, ограждали корабли от малейшего
враждебного влияния. Покоряясь магусам, невидимы снаружи, хозяйничали в
паровых механизмах ларвы: нет ли неисправностей, все ли готово к взлету?..
Вот, подобно нижней челюсти кита, захлопнулся трап на носу; патрубки
под днищем выдохнули пар, и белые клубы окутали глухой, без окон, борт. Стук
торопливых поршней и гудение винтов стали оглушительны, нестерпимы для
слуха. Но стоял неподвижно, руки в перчатках сцепив за спиной, и смотрел на
поле наставник; ураган трепал его волосы, полоскал разрезные полы плаща.
Волей-неволей не двигались с места и ученики, хотя головы у них уже
лопались, и перед глазами плавали, множась, цветные пятна. Вот-вот могли
подкоситься ноги. Парни хватали друг друга за плечо; самые сильные понимающе
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг