- И как это звучит?
- Коротко. - Розита хмыкает. - Как всякая формула... Труд должен давать
отдачу максимально быстро. Чем быстрее отдача, тем выгоднее труд. Только и
всего. Построили бы порт Чанда в первую очередь - полностью, под ключ! -
получилось бы великое омертвление результатов труда. Он бы полностью-то не
работал... А мелкие причалы в разных местах уже дают отдачу. "Вихри" снуют
между ними, и сразу развиваются несколько районов. Кому бы это объяснять, но
тебе!.. Резников давно твердит: "Сосредоточиться! Сосредоточиться!.." Еще
Марат, помню, возмущался: "Сосредоточиваться на собственных удобствах мы
можем всю жизнь!.." Но спорить с Резниковым Марату было негде. А мне вы
любезно предоставили такую возможность!
Розита разгорячилась, раскраснелась и, мне кажется, выкладывает те
доводы, которыми оперировала в Совете. Ни для кого не секрет, что споров в
Совете все больше, что они все острее. Но наружу не выплескивается ничто,
кроме добровольной отставки Аркадия Резникова. Возможно, Розита спорила с
ним яростнее других. Лишь теперь это доходит до меня... И, значит, ТАМ она
отстаивала мои интересы. А главный мой интерес - развитие Западного
материка. Если победила бы точка зрения Резникова, немногое смог бы я тут
сделать. Может, стал бы еще одним Нур-Нуром...
Теплое чувство благодарности к прелестной этой женщине ощущаю я почти
физически. Оно буквально согревает грудь. Всегда и во всем Розита помогает -
даже когда ни о чем я не прощу и ни о чем не догадываюсь. Как истинный друг,
она сама понимает, что сейчас необходимо. И, значит, постоянно думает об
этом. Может, и нет на всей планете у меня другого такого яростного друга,
как она.
И в то же время никто на этой планете не причинил мне такой невыносимой
боли, как она. Оказывается, боль не умерла, а лишь спряталась, затаилась на
время, и теперь снова живет, пульсирует, набухает другой, новой болью -
из-за сына, которого я не имею права назвать своим и приласкать по-отцовски.
Однако не только боль в моей жизни от Розиты, и не только благодарность
ей, но еще и сладкое, хоть и короткое счастье. Оно ведь тоже от нее!
Поначалу просто сладкое. Теперь еще и с едкой горечью. И каждая "остановка"
с нею в пути привычно кажется последней в жизни. И каждая ночь - как
сегодняшняя, в гостинице на причале - кажется чуть ли не предсмертной. Когда
все остальное - трын-трава, и завтра жизнь кончится...
Как страшно все запуталось в нашей с нею судьбе! Безнадежно,
бесповоротно и беспросветно... Куда ни кинь - всюду клин. Как ни повернись -
все будто слон в посудной лавке. Единственная в моей жизни сфера, где не
знаю, что и делать. И потому невольно отдаюсь стихийному течению. Плыву,
куда кривая вывезет.
Но говорить об этом с Розитой невозможно и ненужно. Оно не любит
объяснять себя, и я - тоже. Весь в мамочку... Да и что она могла бы
добавить? Что сердце у нее на куски рвется? - Это уже выплеснулось. Что
темно ей и страшно, хоть она такая умная и смелая? - Это я и сам понимаю. И
она отлично знает, что я понимаю. Не было бы понимания в этих пределах, не
было бы у нас и никакой любви. И даже дружбы... И болтались бы мы в мире так
же далеко друг от друга, как туманность в Андромеде от нашей Галактики...
Говорить с Розитой лучше об экономике. Этим она сейчас больна, и
выговориться ей не мешает. Если брякнет лишнее - пусть лучше мне, чем
кому-нибудь другому. Если станет отшлифовывать какие-то доводы, опять же
пусть лучше потренируется на мне. Безопаснее... Я-то ее не подведу!
- И все же, ты не боишься, что мы надорвемся? - Я стараюсь подначить ее
на самой острой проблеме, - С таким количеством строек... При наших-то
скромных возможностях...
- Не боюсь! - гордо отвечает она. - Я вообще ничего не боюсь. Я теперь
железная. И экономика наша - тоже. Она построена так, что надорваться мы не
сможем. Даже если бы очень захотели... У нас нет ни внешней угрозы, ни
стремления к личной наживе, ни жестких неумолимых сроков, ни долгов
кому-нибудь. А именно эти причины и были всегда основой экономических срывов
и кризисов на Земле. И все кризисы сводились в конечном счете к тому, что
сильные отнимали деньги у слабых, богатые - у бедных. Денег всегда и всем не
хватало. Или казалось, что не хватает. Это едва ли не главное свойство
денег. Отсюда - жажда неограниченней наживы. И, конечно, прежде всего - за
счет других. Отобрать у слабых легче, чем заработать самому.
- Розита, милая! Это было еще и до денег. На этом основаны почти все
войны с глубокой древности: напасть, ограбить, нахапать...
- Так ведь экономические кризисы - те же войны! Неужели ты не
понимаешь? - Розита горячится. - Только другими средствами. Не пушками и
ракетами, а денежными изъятиями. Даже и у лучших друзей... Деньги в кризисы
никуда не деваются. Просто переходят в другие карманы. Есть у тебя силы
устроить кризис - обогатишься. За счет слабых. Нет - терпи. Как терпишь,
когда тебя примитивно грабят. Наш профессор в Гаване формулировал это так:
"Всех денег не захапаешь, но стремились к этому все. Любыми средствами. Пока
существовали деньги". А у нас тут некому, некого и незачем грабить. Денег
нет, золото не копим. Развиваемся естественно. Поэтому никогда не
надорвемся.
- Твоими бы устами... - вставляю я.
- А что - и моими! - соглашается Розита. - В меру своих сил и я
хорошему помогаю, плохому - мешаю. Возрождения денег в любой форме
постараюсь не допустить. Ты представь себе, сколько сотен миллионов людей на
Земле тысячелетиями делали деньги и деньги из денег, то есть, из воздуха;
считали и хранили деньги, выдавали и собирали, перевозили и охраняли,
рисовали и печатали, делали для них бумагу, краски и металл, создавали
печатные машины и чеканящие станки, придумывали, собирали и считали налоги,
искали и наказывали их неплательщиков!.. Самая громадная армия людей на
Земле не создавала ничего полезного. Занималась только деньгами. По сути,
была полным паразитом. Ума не приложу: как могла держаться такая уродская
экономика!
- Добавь сюда еще и армию фальшивомонетчиков...
- С удовольствием! - Розита улыбается. - Твой Урал, кстати, тоже этим
славен. Показывали нам на лекциях слайды ваших ужасных подземелий, где
чеканили фальшивую монету... Но и ловила фальшивомонетчиков тоже целая
армия!.. А сколько было других финансовых преступлений! Никакая статистика
не сосчитает! Сотни миллионов людей из-за денег были убиты. Еще сотни
миллионов стали профессиональными преступниками и полностью выпали из
прогресса планеты. Хотя могли бы работать на него... Вся Земля днем и ночью
считала деньги, свои и чужие, и никто не брался подсчитать убытки от самого
существования денег. Они оказались самым разорительным мероприятием в
истории человечества. Никуда от этого не денешься...
Я слушаю Розиту и вспоминаю заученные в школе бессмертные пушкинские
строки:
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита,
И был глубокий эконом,
То есть, умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет...
Не знаю, читала ли Розита на своем юридическом Адама Смита, подобно
Евгению Онегину... Вряд ли, конечно... Мне, увы, Смит тоже не достался. С
основами мировой экономики знакомили в "Малахите" поверхностно. Видимо,
полагали, что весь ее грабительский и кровавый земной опыт на другой планете
не понадобится, что там экономика будет сразу основана на простых и
естественных принципах, по которым Земля живет в двадцать третьем столетии.
А принципы эти денег не ведают, и золото учитывают только как
необходимый технологический металл. В космических и авиационных приборах без
него не обойдешься...
У Розиты тем временем свой ход мыслей - профессиональный:
- Я как журналист тебе скажу, - произносит она. - Ни в каких
политэкономиях этого не прочтешь... Целая армия журналистов веками писала
только о деньгах, выпускала тьму газет, журналов и книг только о деньгах. О
том, как их наживать и грабить, как тратить и сберегать. Извечный спор,
гениально сформулированный Бальзаком: "Деньги плоски, чтобы лежать, деньги
круглы, чтобы катиться"... И сотни миллионов людей почти всю жизнь читали
эту финансовую ахинею. Вместо того, чтобы читать более интересное и
полезное... Мне кажется, общий ущерб от денег сопоставим с ущербом сразу от
всех войн, которые пронизывали земную историю.
- Наверное, - тихо вставляю я, - ты могла бы написать целую книгу о
разрушительной роли денег.
- Запросто! - Розита кивает, усмехается. - Если бы осталась на Земле. А
здесь... Кому это надо? Но ведь на Земле отыскались бы журналисты, которые
написали бы контркнигу - о великой регулирующей роли денег. О том, как они
заставляли работать даже самых ленивых. Будто другого средства нельзя
найти... О том, как они экономили транспортные усилия. Поскольку деньги,
понятно, возить легче, чем товары... И в той контркниге непременно доказали
бы, что любые человеческие жертвы оправдываются прогрессивной ролью денег в
истории. Так же, как можно оправдать здешние жертвы величием освоения новой
планеты. Только пойди - объясни это Бируте, Марату, Ольге, Чанде, Вано...
Я молчу. Говорить о Бируте не могу ни с кем. Это будет кровоточить до
конца. Да и о Марате. Пока он был жив, он был темой для разговоров. А теперь
стал только темой воспоминаний. Мы учились в соседних школах, жили в
соседних дворах, всегда встречались с удовольствием, хотя и не были близкими
друзьями. Теперь это отзывается болью - оттого, что упустили тогда шанс
стать друзьями. Он и тогда был бы прекрасным другом - надежным и преданным.
Таким, каким и стал в конце концов. Но позже - в "Малахите"...
- Ты помнишь новеллу про итальянское золото? - вдруг спрашивает
Розита. - В той книге...
- Помню, конечно? Спасибо, что дала почитать.
- Как жутко жили люди! - Розита вздыхает. - Как легко погибали за
металл! Может, нам не лишне хоть изредка вспоминать об этом?.. Что, если
попросить Ренцела разучить арию Мефистофеля? "Люди гибнут за металл!.."
- У него получится. Роскошный бас!
- Он, кстати, скоро приедет в твою дельту выпускать кастрированных
комаров. Уже облучены тысячи яиц.
- Что потребуется от меня?
- Не знаю. - Розита пожимает плечами. - Он ни о чем не просил. Может,
сам тебя вызовет?
На подходе к дельте Жога я вдруг вижу на высоком берегу громадный
паукообразный ком из матово поблескивающих металлических балок и коричневых
супердековых плах. И не сразу понимаю, что этот искореженный невероятной
силой металл - наш причал. Тот самый, что после прошлого разлива
торжественно и радостно поставили мы тут для торговли с килами.
- Ты видишь? - с ужасом спрашиваю Розиту.
- Я это еще раньше видела, - как-то отрешенно отвечает она.
- Где?
- На фото со спутника. После свеженького землетрясения.
- Почему мне не сообщила?
- Спроси у Омара. Я дежурила в Совете... Ты был занят бегущим
племенем... Возможно, поэтому... Остановить цунами ты все равно не мог бы...
- Сейсмологи предупреждали о землетрясении?
- Да. Но полагали, будут обычные два-четыре балла.
- Теперь все восстанавливать?
- Пока не будем. - Розита мотает головой. - Подкопим сейсмические
наблюдения. Нет смысла ставить причал от разлива до разлива. Шлюпками
обойдемся. Рон поставил на наш "Вихрь" вторую шлюпку.
Рональд Робинсон из Бристоля, наш главный ихтиолог, сейчас в
капитанской рубке - учится водить "Вихри". Он по-крестьянски тяжеловесен,
широкоплеч, с квадратным подбородком, и неторопливо, основательно руководит
всеми рыбными делами - от разведения карпов в искусственных прудах до
торговли с килами и случайных рейсов любителей-рыболовов. Он главная их
пружина, заводила. Прилетел он на первом корабле и когда-то знакомил нас,
только что прибывших, с невеликим своим рыбным хозяйством. В тот день Марат
тихо, за чужими спинами, прозвал его "Рыбинсоном". Но шутка эта удержалась
только среди тех, кто свободно говорил по-русски. Остальные ее не заметили.
Поскольку за два года жизни в "Малахите" русским овладели далеко не все. И
преподавание, и бытовые разговоры велись там на "глобе". Даже неудобно было
говорить на людях с тем же Маратом, или с его Ольгой, или с Анютой, на чисто
русском. Это могло бы обидеть остальных. На русском чаще говорили вдвоем.
Как мы с Бирутой, как Марат с Ольгой... Анюта точно сказала однажды: русский
был для Бируты языком любви.
А с Розитой мы говорим на "глобе".
А с Лу-у - на языке купов.
Три языка любви сложились в невеликой моей жизни. Видит Бог, я так
много не хотел!
Бедная моя Лу-у! Невыносимо жалко ее! И только одно утешение: никогда и
ничего она не узнает, до конца жизни останется в полном неведении. Так ей
будет легче. И на ее судьбе случившееся никак не отразится. Будто ничего не
было!
И больше ничем не в состоянии я ей помочь.
...Пока Рон ведет обмен с килами - им сети, посуду, лопаты, каелки,
кувалды, пилы, молотки, долота, нам содержимое их садков, - мы с Розитой
ведем спокойную беседу в хижине вождя Гро. Собственно, ради нее Розита сюда
и приехала.
Хижина квадратна, составлена из переплетенных лианами стенок, которые с
обеих сторон укрыты широкими и толстыми пальмовыми листьями. Наложены они
аккуратными рядами, слегка перекрывающими друг друга. Почти как красная
черепица на крышах в Латвии. В хижине нет очага, стены ее не утепляют
шкурами. Сказывается сотня с лишним километров к югу от селения купов.
Холодные ветры с севера, которые изредка добираются до купов и вынуждают их
жечь костры в хижинах, сюда, к килам, вообще не доходят. И поэтому хижине
достаточно уберечь здешнего жителя только от дождя да от зноя.
Розита интересуется, почему не затронула волна цунами узенькие
деревянные причалы килов.
- Они спрятаны глубоко в протоке, - объясняет Гро. - И всегда - торцом
к течению. Мы давно знаем эти страшные морские волны. И знаем, где они
теряют силу.
- Почему же мы не поставили причал там же? - Розита спрашивает уже
меня. Хотя и не я определял место для причала. Этим занимались моряки.
- Может, потому, - пытаюсь я объяснить, - что "Вихрь" не развернется в
протоке? Ни по осадке, ни по размаху крыльев. Причал, наверное, ставили там,
где способен развернуться "Вихрь".
- Значит, все безнадежно... - Розита опускает голову. - Пока
безнадежно.
- Может, поискать другие решения? - вставляю я. - Безнадежных положений
не бывает.
- Ты так считаешь? - Розита поднимает на меня взгляд удивительной
пронзительности. Карие ее глаза даже посветлели от этой пронзительности и
кажутся чуть ли не желтыми. Никогда не видел у нее таких светлых глаз!
Возможно, думает она сейчас не столько о причале, сколько о наших с нею
судьбах. - Не бывает безнадежных положений? - тихо переспрашивает она словно
с затаенной надеждой.
А я молчу. Потому что как раз наше с нею положение кажется мне
совершенно безнадежным.
- Я заметила у вас новенький причал. - Розита вздыхает и переводит
взгляд на Гро. Уходит от грустной темы. - Его стойки врыты необычно. Вверх
комлем. А на остальных причалах - вниз комлем. Почему не везде одинаково?
- Так посоветовал Сан. - Гро показывает рукою на меня. - Сказал, так
причал простоит дольше. Мы решили попробовать. Пока стоит.
- Это древний уральский опыт, - объясняю я Розите. - Хвойный ствол,
поставленный вверх комлем, задерживает почти всю смолу в капиллярах. Они
ведь к вершине сужаются... Смола не уходит, и ствол в воде не гниет. Так
построены все уральские заводские плотины. Сотни лет стоят! На уральской
лиственнице, поставленной вверх комлем, веками стоят многие здания Венеции.
- Как интересно! - удивляется Розита. - Как просто! Почему же я так
поздно узнаю об этом?
Опять я молчу. Вроде бы упрек не ко мне... Женька был с нею почти два
года. Мог бы рассказать, если бы знал, конечно. А нам с ней и так не хватило
времени для более важных разговоров.
Впрочем, вот все-таки рассказалось. Хоть и случайно. Глядишь, и
обернется когда-нибудь практической пользой в архитектурных достижениях
Теодора Вебера...
Ах, как все у нас горько и запутанно! Едва вспомнишь - сразу холод в
груди.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг