Он придвинул ампулы к профессору Зернову.
- Во всем виноват я... Я виноват и в том, что не приехал к вам три
месяца тому назад... Может быть, вирус Иванова удалось бы восстановить.
Зернов поднялся из-за стола, подошел к Степану и положил руку ему на
плечо.
- Не обвиняйте себя понапрасну. Я не уверен и сейчас, что вирус Иванова
можно восстановить, - это удастся сделать лишь в том случае, если вирусные
частицы не разрушены полностью. Только недавно я завершил исследования,
начатые четыре года назад, и вряд ли смог бы вам помочь раньше. Но если мы
даже восстановим вирус, знайте, что потребуется год, а может быть и больше,
прежде чем вы сумеете создать действенную интерферентную вирус-вакцину. Что
говорят мне ваши опыты? Я думаю, что вы стоите на правильном пути, вы
сделали первый шаг исследовали действие вируса на "переживающих тканях". Но
разве это все?
Профессор, досадливо махнув рукой, отошел к окну, но потом вновь
взглянул на Степана и, словно перед ним появился какой-то упрямый оппонент,
заговорил укоризненно:
- У нас до сих пор еще есть врачи, которые поклоняются микстуре и
порошку, как поклоняются дикари каким-нибудь деревянным божкам, ими же
созданным. Таким врачам кажется, что достаточно найти препарат, который в
пробирке убивает микробов и для организма безвреден, чтобы иметь право
лечить всех по одному и тому же рецепту. Для таких врачей все равно - стар
или молод больной, болел ли ранее или нет, в хорошем ли состоянии у него
нервная система или расшатана...
Профессор быстро подошел к этажерке, вынул книгу в синем переплете,
полистал ее и, найдя нужную страницу, протянул Степану:
- Лев Николаевич Толстой... "Война и мир", третий том... Не врач, не
научный работник - писатель... А как верно заметил: "...каждый живой человек
имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную,
неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца,
нервов и т.д., записанную в медицине, но болезнь, состоящую из одного из
бесчисленных соединений страданий этих органов..." Ведь это гениальная
догадка! Толстой не упомянул лишь о том, что влияние нервной системы на
протекание болезни имеет огромное, иногда решающее значение... К чему я это
говорю? Я хочу, чтобы вы полностью осознали всю важность и серьезность
испытания вашего будущего препарата на человеке. Мало того, что вы создадите
действительно эффективный препарат. Мало того, что вы его десятки раз
проверите и на тканях, и на животных. Человек - не животное; нужно учесть
множество, казалось бы незначительных, обстоятельств. А когда все будет
учтено, врач должен вселить в больного уверенность, что препарат поможет,
что больной обязательно - вы слышите? обязательно! - выздоровеет. Академик
Павлов неопровержимо доказал, что на человека слово действует иной раз
сильнее всякого лекарства - оно мобилизует организм на борьбу... А для того
чтобы заставить верить больного, нужно самому верить в свой препарат... Ведь
так?
Степан ответил серьезно и просто:
- Да, товарищ профессор. Я верю в свой препарат... и верю в то, что вы
восстановите вирус Иванова.
Профессор Зернов засмеялся:
- Ну... дипломат! Сейчас же приниматься за работу?
- Сейчас.
- И отдыхать не будете?
- Нет.
- Ну что ж... - профессор посмотрел на часы, подумал и решительно
сказал: - Пойдемте в лабораторию.
Вирус Иванова удалось восстановить ценой невероятного труда: оказалось,
что диверсанты воздействовали на препараты, кроме цидофенола, еще каким-то
трудноудалимым веществом. Но когда профессор Зернов впервые показал Степану
на экране электронного микроскопа частицы восстановленного вируса Иванова,
Степан, изнуренный бессонными ночами и тревогой, даже не обрадовался, -
сказалась трехсуточная усталость. Он вяло поблагодарил профессора и вновь
склонился над термостатом, и только когда Зернов вышел из лаборатории, он
все понял, хотел броситься вслед, просить извинения, благодарить за
бескорыстную помощь. Но, выглянув в окно, Степан увидел, что профессор идет
по двору шатающейся походкой человека, которому нужен только сон.
Степану Рогову спать не хотелось. Впервые за несколько месяцев он
ощутил в себе необыкновенный прилив сил. И до этого дня он работал
напряженно, но как-то без вдохновения. Теперь же у него появилось светлое и
радостное чувство надежды на будущее, веры в действенность и
целесообразность своей работы.
Он не сомневался, что и вирус "болотницы" даст интерферентную
вирус-вакцину, - профессор Зернов поддержал в нем эту уверенность, - но ведь
именно вирус Иванова был связан с самыми светлыми мечтами, с Катей...
Степан вспомнил тот вечер, когда встретился с Катей и они пошли к
опушке леса. Тогда он мечтал об антивирусе.
Наивные, детские мечты, но как приятно их вспомнить!
"Наука такая, что все может!" - сказал он тогда Кате, и Катя ответила:
"Верю!" Она всегда верила, даже в самый тяжелый момент: "Верю, что ты меня
вылечишь!".
Ее вылечат, ну конечно же ее вылечат!
Но теперь, когда вирус Иванова был восстановлен, когда можно надеяться,
что средство против рака будет создано, Степан ощутил еще более сильную
тревогу. Ему уже начало казаться, что создать препарат против рака - ничто
по сравнению с той задачей, которую предстоит решить ученым, чтобы вернуть к
жизни Катю. И самой страшной была мысль, что, быть может, пройдут многие
десятилетия, прежде чем будет полностью освоена новая методика
восстановления жизненных функций организма.
О Кате, только о Кате думал он все это время. Он даже послал
телеграмму: "Как состояние Кати?" - бессмысленную, как он сам понимал,
телеграмму, и получил от Карпова ответ: "Состояние прежнее".
Спустя несколько дней Степан возвратился в свой город и поздно вечером,
прямо с аэродрома, поспешил в институт. Проходя мимо Комсомольского парка,
не мог не подойти к Институту экспериментальной физиологии, - там была Катя.
Ярко светились окна института, особенно два крайних - в операционной.
Вот в одном из них четко обрисовался силуэт человека с поднятыми
руками - наверное, хирурга. И Степану представилось, что в этот момент на
операционном столе лежит девушка, такая, как Катя, и остался лишь один шанс
из ста, что она выживет.
Он вздрогнул.
И уже не думая ни о чем, зная лишь, что надо работать, работать упорно,
не жалея сил, времени, здоровья, - он помчался к Микробиологическому
институту, вбежал в свою лабораторию, поставил на стол футляр с ампулами и,
задыхаясь, сказал:
- Друзья! Вот вирус Иванова!
Вирус Иванова удалось заставить прививаться на "переживающих тканях" и
интерферировать с вирусом рака. Это было выдающееся открытие. За это
открытие и разработку основных методов воздействия на вирусы в активных
средах Степану Рогову и Николаю Карпову была присуждена ученая степень
кандидата медицинских наук без защиты диссертаций.
Таня Снежко и Миша Абраменко подготовили, а позже и защитили
кандидатские диссертации об интерферентных свойствах "болотницы", а Лена
начала интересную работу по изучению условий прививаемости вирусов.
Однако успехи молодых ученых были только первыми шагами к решению
важной проблемы интерферентных вирус-вакцин.
Вирус Иванова все еще не воспринимался живыми организмами. Те вещества,
которые ускоряли его прививку на "переживающих тканях", выбрасывались
организмами как чужеродные тела. Невозможно было добиться того, видимо,
редчайшего сочетания условий, при котором болезнь Иванова вступала в силу.
Вирус "болотницы" по-прежнему интерферировал слабо и с ограниченным числом
вирусов, хотя прививался легко. Предстояло вновь и вновь изменять свойства
обоих вирусов.
Вирусу "болотницы" и вирусу Иванова дали возможность свободно
развиваться в термостатах, но на них непрерывно влияли изменением внешних
условий: изменяли температуру, давление, химический состав среды.
Это был затяжной, утомительный процесс, длившийся полтора года.
Поколение за поколением вырастали вирусы в необычных условиях, приобретая и
накапливая в себе именно те свойства, которые были нужны. Но и ученые также
приобретали и накапливали знания о природе вирусов. Это были дни напряженной
работы, - работы утомительной, бедной событиями, но очень значительной.
Интерференцией вирусов занимался уже специальный отдел
Микробиологического института. Руководить отделом по предложению профессора
Петренко было поручено Степану Рогову, как непосредственному организатору
работ. Общее руководство осуществлялось Ученым советом института. Для
оказания теоретической помощи из Москвы приезжали ведущие вирусологи,
консультанты-академики.
Медленно - день за днем, шаг за шагом, опыт за опытом вирусы изменяли
свои свойства. Постепенно вирус Иванова утратил свою неприступность: он уже
легко прививался не только на кусочках "переживающих тканей", но и на живых
организмах. Вирус "болотницы" значительно усилил свою интерференционную
силу.
Это уже не были вирус Иванова и вирус "болотницы": это были совершенно
новые, никогда не существовавшие в природе "добрые вирусы".
Но мало того: эти вирусы не были чем-то исключительным. В процессе
работы выяснилось, что очень многие вирусы под влиянием внешних условий
приобретают и укрепляют в себе интерферентные свойства. Уже было бы смешным
гнаться за десятью граммами крови человека, больного болезнью Иванова; можно
взять обыкновенный, часто встречающийся вирус и терпеливо перестраивать его.
Но все же вирус Иванова был наиболее активным. Основное внимание
интерферентный отдел обратил именно на него.
Были произведены тысячи опытов, проведено множество испытаний на всех
видах животных, - исследования близились к концу. И, наконец, девятого июня
195... года на заседании Ученого совета Микробиологического института
руководитель интерферентного отдела доцент Рогов заявил, что группа готова
впервые применить новые препараты для лечения человека.
Решающий опыт наметили провести через месяц.
Глава XXIV
ПУТЕШЕСТВИЕ В ЮНОСТЬ
Степан Рогов и Николай Карпов получили недельный отпуск и собрались
съездить в Алексеевку. Степан хотел отчитаться перед правлением колхоза
"Красная звезда" о своей работе за последние пять лет.
Но вечером того же дня в Микробиологический институт пришла Галина и
попросила друзей навестить Елену Петровну.
Прошло более трех лет с того времени, когда Степан и Коля в последний
раз были в квартире Великопольских.
И вот вновь та же уютная гостиная. Вновь бабушка хлопочет у стола,
ахая, что пирог подгорел. Вновь звучат в квартире задушевные мелодии
Чайковского.
Изменилось многое: в кресле между радиоприемником и окном, где обычно
сиживала Галина, голубоглазый карапуз, смешно пыхтя, вырезывает из плотного
картона самолет; Галина из девочки с соломенными косичками превратилась в
красивую девушку, да и Коля Карпов и Степан Рогов уже не студенты, а научные
работники. Но всем кажется, что все вокруг осталось прежним.
Коля вновь добродушно подтрунивает над Галиной, Степан расспрашивает об
успехах. И Галине приятно, что друзья, как и прежде, понимают ее.
Она окончила школу с золотой медалью, завтра у них выпускной вечер, а
поэтому и Степан, и Коля обязательно должны прийти... Куда поступит
учиться - она скажет завтра, на вечере. Если желают знать, - пусть приходят.
В эту минуту она и впрямь напоминает ту семиклассницу, которая с
важностью рассказывала о незначительных школьных тайнах, переживала, что не
решила задачу, и внимательно выслушивала советы, как легче заучивать
географические названия.
Галина спросила:
- Ну, мама, что же это за "очень, очень важное", о чем ты мне говорила?
Она стала совершенно иной, когда услышала, что не какой-то неведомой
Леночке, а ей, Галине, написала Екатерина Васильевна свои последние слова.
Она не заплакала, не расспрашивала - сидела неподвижная, строгая и
смотрела в окно.
Что видела она там, за окном, в синеватой мгле? Подземный город? Камеру
смертников? Свою мать в ее предсмертные минуты?
Степан Рогов вновь рассказал о подземном городе. Падение со скалы,
пещера в толще горы, Долина смерти, ночь, когда профессор Браун создал свой
антивирус, схватка в кабинете шефа и неведомый горный ручей, у которого
очнулся Степан, проплывали и перед самим Роговым, и перед его друзьями, как
кадры одного длинного, страшного фильма. Странно, но и Степан, сам
переживший все это, уже воспринимал свое прошлое как нечто отвлеченное, как
пролог к настоящей жизни, которая началась десять лет назад в этом же
городе. Теперь было смешно вспоминать свои детские мечты об антивирусе
профессора Брауна. Создана серия интерферентных вирус-вакцин, и через неделю
они будут впервые применены для лечения.
Галина смотрела на Степана. Она придвинулась ближе, вслушиваясь в его
слова. Ведь это было осуществление тех фантастических проектов, которые
звучали вот тут, в этой же комнате, несколько лет тому назад!
И когда Степан окончил говорить, Галина поднялась, обняла Елену
Петровну и сказала:
- Мама! Степа! Коля! Я хотела сказать вам завтра, - скажу сегодня: я
хочу стать врачом... Я прочла много книг и знаю, что профессору Неговскому
уже удается возвращать к жизни тех, кто умирает от потери крови или раны в
сердце. В этот день - грустный и тяжелый для меня - я клянусь памятью своей
матери, что буду бороться против смерти!
Степан задумался. Перед ним возник образ Кати, совершенно явственно
послышались ее слова: "Я верю в тебя Степа!.. Я знаю, вы меня вылечите...".
Он не смог ее вылечить. Ее вылечат другие. Может быть, именно эта
девушка, которая говорит сейчас так взволнованно, и добьется успеха. Ведь ее
клятва от чистого сердца.
Галина подошла к Степану и тихо сказала:
- Степа, разрешите мне присутствовать при вашем опыте... Это будет мой
первый шаг в медицину.
- Хорошо, Галочка... Хорошо. - Степан крепко пожал ей руку и добавил: -
Желаю большой, настоящей удачи. Мы будем бороться против смерти вместе!
Друзья ушли. Галина долго стояла у открытого окна, провожая их
взглядом, и шептала:
- Мы будем бороться вместе! Вместе!
...Розовел горизонт. Предутренний легкий ветерок шевелил листья
каштанов под окнами. Гудки паровозов звучали призывно, мощно.
Так начинался новый день.
Легкий электроход бесшумно выскользнул на широкую асфальтированную
дорогу, обсаженную высокими густыми деревьями, и помчался вперед. Казалось,
что это не машина несется со скоростью ста километров в час, а зеленый
тоннель с голубым просветом вверху набегает на нее. И только когда с
огромной быстротой проскакивала встречная машина, полностью ощущался бешеный
темп движения.
- Ух, хорошо! - восхищался Коля и, оборачиваясь к Степану, толкал его в
бок. - Ну, умиляйся же, бесчувственный ты человек!
Степан давно не был за городом, и эта автострада казалась ему дорогой в
чудесную страну будущего.
У поворота к Алексеевке Степан сел за руль сам. Он вел машину
неуверенно, пустив ее на минимальную скорость, напряженно всматриваясь
вокруг.
Степь, простиравшаяся когда-то до самого горизонта, теперь распалась на
отдельные клетки. Деревья стройными шеренгами протянулись вдоль полей; то
слева, то справа от дороги, окруженные высокими ивами, поблескивали озера.
У одного из таких озер, которой возникло на месте глубокой бесплодной
балки, Степан остановил машину. Он посмотрел на небо, затем перевел взгляд
на пшеницу. Даже не верилось, что в этом году выпало очень мало дождей:
пшеница была в человеческий рост, с тяжелым, наливающимся колосом.
Степан взглянул на пруд - когда-то на дне этого оврага он собирал
маленькие круглые камешки - "креймашки", как их называли. Тогда там было
тихо и прохладно, с обрывов с тихим шелестом осыпалась земля, ползали
медлительные, важные жуки... Теперь же темные глубины озера влекли своей
таинственностью; плескалась и расходилась кругами вода; любопытные рыбы
подплывали к самому берегу.
Перед селом машина выскочила на пригорок. Отсюда было видно очень
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг